Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин

— Вы, Ягода, жалкий фигляр, перестаньте юродствовать! Убирайтесь из моего дома! Вы мне осточертели. Идите в цирк работать клоуном.

Ягода поднялся. Передо мной снова стоял выхоленный, холодный, барственно-надменный чекист.

— Повторяю, если вы, Давыдова, когда-нибудь сделаете самый незначительный промах и попадете в наши сети, запомните, что я вас так просто не выпущу. Сам отвезу в женскую Новинскую тюрьму и запру в камеру, где содержатся самые низкие твари. — Потеряв над собой контроль, он злобно прокричал — Курва! Я с тобой все равно рассчитаюсь! На коленях будешь ползать, сапоги целовать, уркам заставлю языком задницы лизать.

Разбитая, в одежде, свалилась в постель. Утром не имела сил ехать в театр. Вызванный врач дал освобождение от работы. Днем приехал директор театра.

— В. А., как вы не вовремя захворали! Сегодня намечен закрытый спектакль, проданы билеты, ожидается правительство. Родненькая, выручайте! Мы пришлем за вами машину.

Не помню, как очутилась в театре. Костюмерша помогла одеться. Полумертвая села за грим. Мой выход… Ничего не слышу, почему-то пропал оркестр, куда-то исчез дирижер. В глазах двоилось… Из забытья вывели аплодисменты. Краешком глаза посмотрела в правительственную ложу. Улыбающийся Сталин и его подчиненные стоя аплодировали. После окончания спектакля меня пригласили в их ложу. Сославшись на плохое самочувствие, уехала домой. Ночью позвонил Сталин:

— В. А., что случилось? Вас кто-то обидел?

— И. В., простите меня, нет сил разговаривать.

— Когда мы вас увидим?

— Я свободна в следующий понедельник.

— Поправляйтесь. Вам привезут фрукты, рыбу, икру, мясо, шоколад.

Наступил понедельник. В семь часов вечера поехала к Сталину. Меня провели в его кабинет. Там находились Маленков, Поскребышев, Ежов, Молотов. Вид у Сталина был озабоченный. Он сел за письменный стол. Маленков включил какой-то прибор. Услыхав голос Ягоды, я вздрогнула и стала искать его глазами. Посмотрев на меня испытующе, Сталин сказал:

— В. А., внимательно прослушайте эту запись, вопросы будут потом.

Спектакль, разыгранный Ягодой, был записан на пленку. Ко мне подошел Сталин.

— Мы знаем, В. А., что за последние четыре месяца вам пришлось много пережить, что на вашу долю выпали серьезные испытания. Могли бы вы в письменной

форме подтвердить, что все это не было заранее подготовленной инсценировкой?

— Конечно.

— В таком случае садитесь за письменный стол* не торопитесь, посторайтесь все вспомнить, мы с товарищами выйдем, чтобы вам не мешать.

Писала больше часа, написанное передала Сталину.

— Пока мы будем обедать, ваше объяснение напечатают.

Из-за подавленного состояния не могла притронуться к еде.

— В. А., нам пора объясниться! — тепло сказал И. В. Закурив трубку, он сел в кресло. — Слова не ветер мы не бросаем. Нам давно известно, что Генрих Григорьевич Ягода — большой негодяй. Мы тщательно во всем разберемся, сопоставим факты, а потом примем меры. Вы не должны на меня сердиться, в этом мире я очень одинок.

Если бы этот человек захотел стать драматическим актером, он достиг бы невиданных высот. И. В. обладал удивительным обаянием, он мог очаровать кого угодно. На какое-то мгновение мне его стало жалко. Сталин воспользовался минутной слабостью, обнял меня, был нежен, внимателен, ласков.

— Опять соскучился, Верочка. С того самого дня, как ты уехала, у меня никого не было…

За завтраком И. В. тихо сказал:

— Я прочту тебе стихотворение Александра Блока:

Бегут неверные дневные тени.Высок и внятен колокольный зов.Озарены церковные ступени.Их камень жив — и ждет твоих шагов.Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,Одетый страшной святостью веков.И, может быть, цветок весны уронишьЗдесь в этой мгле, у строгих образов.Растут невнятно розовые тени.Высок и внятен колокольный зов.Ложится мгла на старые ступени…Я озарен — я жду твоих шагов.

Откровенно говоря, я была потрясена: Сталин и Александр Блок.

7 ноября Советское правительство устроило грандиозный прием в Кремле. Весь вечер за мной неотступно ухаживал Ворошилов. Он был назойлив и требователен: танцевал, рассказывал плоские армейские анекдоты, потом отвел в дальний угол Георгиевского зала:

— В. А., поедем ко мне на дачу, весело проведем время, никто не будет знать.

— Спасибо за приглашение. Климент Ефремович, хотите я вас познакомлю с молодой очаровательной балериной?

— Буду счастлив и весьма обязан! — галантно произнес народный комиссар по военно-морским делам.

Юная балерина, недавняя выпускница хореографического училища Ольга Лепешинская, с радостью приняла приглашение молодящегося наркома. Как только они удалились, ко мне подошел беспринципный Ягода. Он взял меня под руку. Прогуливаясь по ярко освещенному залу, нарком еле слышно сказал:

— Если вы меня кому-нибудь продадите, я вас уничтожу. На днях мы собираемся организовать для вас пикантную экскурсию в одну из московских тюрем.

Перепрыгивая через две ступеньки, побежала в гардероб. У выхода нагнал запыхавшийся Маленков.

— В. А., с вами только что разговаривал Ягода? В машине рассказала про его бесконечные угрозы.

— Г. М., я сойду с ума или покончу с собой. Так больше продолжаться не может.

— Мы не дадим вас в обиду. Звоните мне > по телефону на работу или домой в любое время дня и ночи, вас немедленно соединят.

— Как мне поступить, если Ягода заставит меня поехать с ним в тюрьму?

— От встреч не отказывайтесь, не проявляйте излишнего беспокойства, держитесь хладнокровно. Если заболит голова, у Ягоды и его сотрудников лекарств не берите.

В первой декаде позвонил Ягода:

— Тороплюсь выполнить свое обещание.

Он заехал за мной. Кроме него, в машине находилось двое штатских.

— Знакомьтесь, — сказал Ягода, — начальник женской Новинской тюрьмы Нелидов, его заместитель Барушной.

Открылись глухие ворота. Мы въехали на вымощенный булыжником тюремный двор. Высокий забор в несколько рядов обтянут колючей проволокой. Защелкали замки, надзиратель открыл камеру, раздалась команда: «Всем встать!». Староста, худая, буззубая женщина с седыми космами, крикнула:

— Суки, по местам становись!

Ягода спросил дежурного надзирателя, сколько человек находится в камере. Сиплым, прокуренным басом староста рявкнула:

— Гражданин начальник, в камере шестьдесят б…й, я хотела сказать — шестьдесят сук. Все как на подбор. После бани любую попробовать можно, кроме меня, старухи. Прости, батюшка, я уже не гожусь.

Ягода выкатил глаза на начальника тюрьмы. Нелидов тут же отдал распоряжение:

— За нарушение режима Маланичеву отправить в карцер на пять суток.

Беззубая старуха скинула с себя рубашку, голая повалилась на пол:

— Миленький, хорошенький начальничек, не отправляй тетеньку в карцер. Я уже там сидела. Пожалей моих деточек беспризорных, прости дуру грешную, я больше не буду.

Ягода резко проговорил:

— После карцера стерву отправить на этап!

В другой камере — малолетние проститутки. Ко мне подбежала девочка лет 16. Налет раннего разврата наложил на ее красивое лицо беспощадный отпечаток.

— Дамочка, подари хорошенькой девочке рублик.

Я спросила:

— Для чего тебе нужны деньги?

— На курево.

Я достала кошелек, Ягода и начальник тюрьмы запретили: деньги им давать нельзя, все равно в карты проиграют. На нарах, свесив ноги, сидела веснущатая девочка, она пронзительно крикнула:

— Манька Свист, давай покажем дорогим начальникам концерт художественной самодеятельности!

Девчонки завизжали от восторга. В одну секунду юные создания, повернув голые зады к начальству, стали петь похабные песни.

— Почему такую шваль держите в Москве? — недовольно спросил Ягода окружившую его свиту.

— На этап имеем право посылать после 16.

В следующей камере обитали воровки, мошенницы, рецидивистки. Мне стало дурно. Ягода протянул пузырек с валерьяновыми каплями, пилюли от тошноты, таблетку от головной боли.

— Я принимаю, Генрих Григорьевич, только апробированные лекарства, рекомендованные врачами Большого театра.

Ягода настоял, чтобы я взяла его таблетку. Я приняла свою, а его незаметно спрятала в сумочку. Тюремное начальство пригласило меня на обед. Отказ мотивировала строжайшей диетой.

Вечером состоялась встреча с Маленковым.

— Правильно сделали, — сказал он, — что не взяли его лекарство.

Я достала из сумочки спрятанную таблетку. Мы поехали в научно-исследовательский институт. Служители привели в специальное помещение немецкую овчарку, которую несколько дней морили голодом. Профессор Воскобойников таблетку вложил в большой кусок говяжьего мяса. Собака с жадностью накинулась на еду. Через час она была мертва. Этот страшный эпизод снимал кинооператор. На обратном пути я спросила Маленкова: