Шанс - Алина Менькова

я и решила разорвать этот узел, так как ты уже выросла… а терпеть все это больше не было сил, пойми.

Эти две женщины – маленькая и большая, оказались… пусть и на минуту, но запертыми в коконе своей безмолвной трагедии. В объятьях той боли и обиды, которую знали только они. Знали, как было все на самом деле… в этом невидимом мире «папиной игры в бизнес». Сразу вспомнились стуки в дверь рассерженных заказчиков, приходы полиции, бесконечные долги «ООО» и «ИП» … голодные завтраки и ужины в то время, когда Ангелина потеряла работу. Позже, когда заказчиков уже нельзя было сдерживать, а долг перед поставщиками превысил 500 тысяч, папа бежал из страны…они долгие месяцы не знали где он – он боялся говорить… томительное ожидание вестей. Он вернулся, все было тихо – пока работала Ангелина… но через 4 месяца она сказала, что ей тяжело и не пора ли отцу пойти на работу… и все началось заново – несколько отказов в работе… и вновь заключение договоров, не отремонтированные вовремя квартиры… и снова отъезд, побег, долгая разлука и беспросветный тупик… И так по кругу. Пока Ангелина не сказала: «Хватит!». Тогда Яне было двенадцать. Девочка поддержала мать, сознательно готовая к тому, чтобы отца больше не будет в квартире матери… она помнила мамины слезы по ночам, красные глаза, ее осунувшееся бледное лицо, тоску в голосе и отчаянные крики отца: «Ты не понимаешь, мне негде взять денег! Это деньги заказчика! На этой неделе я могу потратить только тысячу рублей!»… и еще «У меня нет образования – меня не возьмут на хорошую работу!». Эту фразу она слышала с пятилетнего возраста, и к 8-ми годам она стала привычной, как новый день и солнце за окном… Яна больше никогда не обращалась к папе с просьбой купить что-либо ей, потому что знала, что ответом всегда будет «нет». Девочка взрослела, ей уже и не хотелось отцовских подарков, она скучала по его вниманию. Но его не было. Папа копошился в своих бумажках, ездил на бесполезные встречи… а вечерами сидел у телевизора или ноутбука… поглощая приготовленные на мамины деньги борщи и пироги… Семейные встречи и прогулки были так редки, что Яна вспоминала их только по фотографиям – «Вот папа на Новый год, вот на годовщине свадьбы, а вот мое десятилетие – папа опоздал, как и всегда…гости разошлись. Это у бабушки с дедушкой – папа в их дом вообще не приходил, потому что мамины родители его ненавидели». Яна помнила, как после разрыва с отцом мать долго лечилась у психоаналитика, стала нервной, раздражительной, несколько месяцев не могла выйти на работу, поэтому переехала с Яной к родителям. И только через год они снова вернулись в свою пустую двушку.

Сегодня, перед своей смертью обида, копимая долгими годами, выплеснулась наружу…

Успокоившись, Яна взяла себя в руки и отправилась на борт своего воздушного шара для самого незабываемого полета в своей жизни…

Лапин прождал у регистрационного стола, казалось, вечность, но Сильченко так и не пришел. Шанс возвратить его к новой жизни лопнул в мозгу Лапина, как мыльный пузырь. Телефон Сильченко молчал – тот самый старенький айфон, который дал ему Матвей Александрович. Он звонил ему все 40 минут регистрации. Лапин со щемящей тоской проводил глазами взлетающий самолет, на котором он так и не улетел… и вышел из Домодедово. Он решил ехать на автоэкспрессе до Павелецкой, а там просто пройтись по центру и решить, что дальше делать со своей жизнью.

В это время Сильченко стоял на Большом Каменном мосту. Перед глазами его вновь возникали образы растерзанной дочери, кровь на ее животе и между ножек…крики и слезы жены. И невосполнимая, ничем невосполнимая боль утраты, которую не превозмочь. Он не мешкался, не раздумывал, а просто спрыгнул вниз… с недопитой бутылкой водки в руке. Когда плюхнулся в воду, то потерял сознание… а потом утонул. В шуршащей топе машин никто не заметил ни его прыжка, ни утопления. Его нашли примерно через три часа, когда труп вынесло течением на берег. Детвора, играющая в бадминтон, заметила одетого не по погоде мужчину. Через пару минут место обследовала полиция. Им достаточно было просто провести электронным считывателем по лицу утопленника, как тут же экран на устройстве выдал его имя, фамилию, возраст и … отсутствие постоянного адреса проживания.

– Опять бомж! – констатировал один из полицейских.

– Нашли мобильник на мосту, тут много непринятых вызовов от некого Лапина, – сказал другой.

– Свяжись с ним, может, требовал долг – а этот не выдержал.

Мобильник Лапина завибрировал на столе приблизительно через три часа, когда мужчина пил кофе за столиком одного из кафе на террасе.

– Здравствуйте, полиция центрального административного округа. Мы нашли мертвым в Москве-реке… вашего знакомого Кирилла Сильченко. Вы ему звонили в течение нескольких часов. Приезжайте в отдел, нужно поговорить.

– Ох, блин! Ты слышал, Богомольский? Добро пожаловать в еврорашу! – возмутился Валеревский.

– О чем Вы? – санитар дезинфицировал инструменты и раскладывал их по медицинской посуде.

– Да и еще и сказать ничего против теперь нельзя, могут оштрафовать, а ведь сто лет назад за это статья была в нашей стране – мужеложство… скоро будем менять пол на каждом углу и жениться на котах!!!

– Ах, Вы об этом… о легализации однополых браков, носом законе, его только рассматривают, могут и не принять… но ведь все к этому шло, – смущенно пробормотал Богомольский.

– То есть ты со всем этим кошмаром согласен? – злобно вопросил врач.

– Ответ на этот вопрос ведь не поменяет моего трудоустроенного положения…

– Упаси небеса!

– Я считаю, что у всех людей на земле должны быть свои права. Инвалиды вытребовали свои права, афроамериканцы тоже! Теперь их нельзя даже вслух неграми назвать… у нас в белой стране! Так почему, мы – люди нетрадиционной ориентации, должны любить друг друга, но не иметь прав даже пожениться… почему для этого нам нужно ехать в другую страну?…

– Мы?! Ты – гей?! Я так и думал!.. Девушки нет, с мамой живешь, от проституток отказываешься… и… аааа … эти странные пропажи моих вещей, это ты забирал майку, шорты, платок…?

Богомольский потупил глаза вниз. Валеревский все понял.

– Я. Теперь не сможете со мной работать, – отрезал Богомольский.

– Потому что ты воровал мои вещи, чтобы с ними совокупиться, я так понимаю?

Санитар снова промолчал и побагровел. По-моему, самые смелые вещи в своей жизни он уже произнес.

Валеревский сказал:

– Ты знаешь, я тебя могу без проблем перевести в хорошую больницу.