Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович

Квинтиан передавал сыну свои знания и умения, какие в свое время получил от отца — и так было из поколения в поколение. Прежде всего, каждый римлянин был обязан владеть оружием. Лев скоро освоил упражнения с мечом и мастерством, пожалуй, сравнялся с отцом. Копье в его руках почти всегда находило намеченную цель. Отцу бы порадоваться за успехи сына… Однако Квинтиан видел, что душа подростка не лежит к оружию и занимается он военными упражнениями только для того, чтобы доставить радость отцу.

Собственно, и сам Квинтиан не желал для сына места в первой шеренге легиона. Новобранцы обычно первыми начинали бой, и для некоторых служба заканчивалась, едва успев начаться. Но даже не множество опасностей, поджидавших человека, избравшего военное поприще, смущали Квинтиана — как и большинство римлян, он верил, что каждому предначертан судьбой свой путь и кому суждено дожить до старости — тот пройдет через сотни битв и походов. И еще Квинтиан твердо надеялся, что Лев сам найдет ту тропинку, которая выведет его на угодную Господу жизненную дорогу. Ведь если человек занимается делом, угодным Богу, то жизнь его становится приятной и интересной. Несмотря на успехи сына, отец видел, что руки его не предназначены для меча, и потому не слишком часто занимался с ним военными упражнениями. Вместо этого Квинтиан, уединившись в атрии, часто просил Небо дать небольшой намек: какому делу предпочтительнее посвятить жизнь подрастающего отрока.

Между тем у Льва получалось все, за что он брался. Если обрезал деревья в саду, то его работу хвалил потомственный садовник; глиняная посуда, созданная руками Льва, была не хуже изделий тех, кто работу с глиной сделал своим единственным средством существования. Однако, видя огромную любовь сына к наукам, римлянин, опять же, не мог представить, что жизнь Льва ограничится опиливанием лишних оливковых сучков и обрезкой винограда.

Однажды Квинтиан взял сына в Рим. Прежде чем войти в город, римлянин как добрый христианин посетил базилику Святого Петра, которая находилась перед городской стеной. Лев знал, что здесь покоятся останки апостола, который ходил по земле вместе с Иисусом Христом, и потому с необычайным воодушевлением следовал за отцом.

Отец и сын подошли к огромной мраморной чаше, заполненной водой. Как и прочие христиане, они омыли руки и продолжили путь по внутреннему двору базилики. Пространство перед храмом было ограждено рядами колонн. Им довелось двигаться мимо людей, которые прямо во внутреннем дворе коленопреклоненно шептали слова обращенными к небу устами. В раскрытые двери базилики можно было видеть, что в ее центральном нефе достаточно много свободного места, и Лев тихо спросил отца:

— Почему они здесь совершают молитву?

— Эти люди считают себя большими грешниками и не отваживаются войти в храм, где находятся мощи апостола Петра, — пояснил Квинтиан.

Величайшее благоговение охватило душу мальчика, и он не осмеливался переступить порог церкви, хотя никогда не был боязливым и великие грехи не лежали камнем на его душе.

— Идем, Лев. — Квинтиан пригласил застывшего сына.

— Я сейчас, отец. — Юноша сбросил сандалии за колонной и только потом, охваченный великим внутренним трепетом, вошел в базилику.

Некоторое время отец и сын коленопреклоненно молились в полупустом храме. Мало-помалу он наполнился римлянами, и началась служба. Тем временем солнце за спиной молящихся поднялось выше, его яркие лучи через множество окон с восточной стороны базилики проникли в храм и осветили алтарь. Золото, начищенная медь и бронза играли на солнечном свете, и казалось, что самая важная часть храма стала такой же живой, как находящиеся в его стенах люди.

В продолжение службы Лев все время смотрел на выбеленную стену слева от алтаря, чем немало удивил отца. Когда они вышли из храма, отец спросил:

— Скажи, сын, почему ты все время смотрел на пустую стену, а не на алтарь, где епископ воздавал хвалу Господу.

— Да разве ты не видел, что на стене был святой Петр и он все время двигался?! Разве это не чудо?!

— Ты уверен, что сам апостол Петр предстал пред тобою? — Римлянин подозрительно посмотрел на сына.

— Да! Я видел изображение апостола в книге: на стене он был точно с такой бородой, ключами и посохом. Только посох он кому-то протягивал, словно желал вручить. Да разве ты сам его не лицезрел?! — снова спросил изумленный Лев.

— Нет, стена была совершенно белой, и на ней не сидела даже пчела. Я уверен, что никто, кроме тебя, не видел апостола Петра.

— Так значит, Петр желал вручить свой посох мне?! — произнес Лев и замолчал от ужасной мысли, что его предположение — нечто иное, как величайшая гордыня.

Поодаль от сына с отцом, которые пылко и громко обсуждали необычное видение, стоял человек в черном плаще. Худощавый мужчина с мужественными чертами лица и удивительно добрыми глазами смущенно приблизился к провинциалам.

— Простите меня, почтенные гости, — произнес он, — я сделал то, что не должен был.

— За что мы должны прощать? — удивился Квинтиан. — Ты не мог в отношении нас совершить плохого поступка. Я не припомню, чтобы мы с тобой встречались до сего дня.

— Невольно я стал свидетелем вашей беседы, — признался незнакомец. — Мне бы уйти, едва услышав первые слова, но юноша рассказывал о необычном явлении, и я только напряг слух.

— Мой сын Лев никогда не говорит неправду, — произнес отец.

— Я верю юноше. Святые угодники и Господь наш, случается, являют миру чудеса. Происходит это нечасто, и увидеть их дано немногим.

— Значит, святой Петр действительно предстал перед моим взором! — воскликнул Лев. — Я начал думать, что мне почудилось… Благодарю, незнакомец, ты открыл мне глаза и укрепил веру в силу Господню.

— Меня зовут Целестин, — представился наконец человек в черном одеянии. — Когда юноша вновь окажется в Риме (а я верю, что вновь увижу Льва), он найдет меня в одной из келий при этом храме. Я позабочусь о его ночлеге и скромной пище.

Наступили времена Великого переселения народов, и Рим не мог остаться в стороне от гигантских потоков, бурливших у его тела, раскинувшегося в Европе, Азии и Африке. Вначале знакомство римлян с новыми варварскими народами не предвещало бед, они по привычке пытались извлечь пользу из столкновений пришельцев у границ империи. Племена вестготов были прижаты к Дунаю воинственными гуннами, которые двинулись на запад из Северного Причерноморья. Предводитель вестготов Фритигерн в 376 г. обратился к римскому императору Валенту с просьбой предоставить место для жительства во Фракии. Поскольку воинственный пыл римлян был не тот, что во времена Цезаря, и воинские контингенты варваров давно использовались императорами, то подобная просьба не явилась чем-то необычным. Тем более предводитель вестготов принял христианство и приобщал к религии свой народ. Разрешение Фритигерн, естественно, получил, и орда вестготов перебралась через Дунай на римский берег.

Сгубили дружбу с вестготами, налаженную еще Константином Великим, римская гордыня и жадность. Наместник Фракии решил увеличить свое состояние за счет новых поселенцев, а командир римских войск в этой провинции стал соперничать с ним в корыстолюбии. Огромная масса вестготов (вместе с семьями около 40 тысяч) с самого начала испытывала голод. Римские сановники выменяли у вестготов все, что было ценного, на продукты — самые плохие и дешевые. Дошло до того, что гости были вынуждены отдавать собственных детей в рабство за собак. В лагере вестготов начало расти возмущение, но римский командир — Лупицин — только стянул отовсюду к их стоянке войска (на случай возможного мятежа) и продолжил обогащаться за счет продажи рабов. Безумец оголил границу империи по Дунаю, и его неосмотрительностью не преминули воспользоваться новые толпы варваров. Впрочем, в изобретательности ему не откажешь, а в подлости Лупицину не было равных. Он пригласил на пир готских вождей, во время которого приказал перебить сначала охрану, а затем и самих старейшин. Однако Фритигерну удалось бежать, и разгорелась война — жестокая и кровавая, во время которой римляне потеряли на некоторое время Фракию и потерпели жестокое поражение под Адрианополем. В битве полегло две трети римского войска; император Валент, лично командовавший легионами, был ранен и с немногочисленными приближенными пытался укрыться в крестьянской хижине. Однако готы обнаружили императора в этом укрытии, обложили его вязанками камыша и сожгли хижину со всеми находившимися в ней людьми.