Януш Корчак. Жизнь до легенды - Андрей Маркович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тень отца Корчака никуда не девалась. Она нависала над сыном всегда.
С одной стороны, изводя страхом собственного возможного сумасшествия и неадекватности.
Но с другой — дребезжа бесконечным выводом, что в мире существуют вещи пострашнее смерти. А значит, стоит ли бояться собственного ухода в иной мир?
10
Окончив (плохо) школу, Генрик Гольдшмит пойдет овладевать профессией педиатра и довольно долго будет работать детским врачом.
Почему он сразу не пошел учиться на педагога?
Почему Иоганн Генрих Песталоцци долго размышлял, кем ему быть — то ли священником, то ли юристом, то ли еще кем-то, — но профессии «педагог» в этом перечне вариантов продолжения жизни не существовало?
Почему великая Мария Монтессори была первой женщиной, поступившей в… медицинскую школу при Римском университете?
Почему великие педагоги не хотели учиться на педагогов?
Потому что негде было учиться. Потому что профессия эта стала уважаемой во многом благодаря именно нашим героям: Песталоцци, Корчаку, Монтессори.
Хотя, первые педагогические учебные заведения появились в Германии в конце XVII века, во Франции — в конце XVIII, а в Великобритании — в середине XIX, в Польше трудно было отыскать место, где бы всерьез учили на педагога.
Нам сейчас нелегко себе представить, что Песталоцци был одним из первых, кто во всеуслышание заявил не просто о важности педагогической профессии, но о том, что педагогика — это наука, требующая определенной и серьезной подготовки. Песталоцци приходилось доказывать, что, когда сапожник — будь он трижды опытным — учит детей — это неправильно. Педагог — это такая профессия.
Педагогика — как особое ремесло, как отдельная наука входила в жизнь постепенно. Этому во многом способствовали и революционные взгляды нашего героя.
А коли так, и ты любишь детей — выбирай профессию, благодаря которой сможешь и помогать им, и изучать их.
Корчак выбрал педиатрию. В этой ситуации, на самом деле, абсолютно логично.
11
Мы, люди, увы, создали столь негармоничный мир, что человек готов прятаться от него куда угодно. Чаще всего, в работу. Пусть даже она нелюбимая (бывает, согласимся, нередко), но привычная, понятная, и с вполне определенным смыслом.
А уж если любимая…
Поиск работы — как поиск дела, в которое можно «спрятаться» от ударов судьбы. Для многих из нас — это один из самых важных, если не важнейших, критериев выбора профессии.
Сыщик «прячется» в поиск преступников, писатель — в слова, композитор — в ноты.
Педагог «прячется» в детей. Дети — это те, к кому можно убежать от реалий мира, рядом с кем можно почувствовать себя сильным и нужным.
Педиатр тоже «прячется» в детей. Свою дисгармонию жизнь продемонстрировала нашему герою рано и жестко.
Куда бежать?
К детям.
Пусть не сразу. Пусть постепенно. Но дорога будет такая.
Дорога от ненавистного мира взрослых, к прекрасному миру детей, которые так нуждаются в тебе, в твоей помощи. Сначала — в тебе, как в педиатре, потом — как в педагоге.
12
Одна моя знакомая, которая обрела отца в 30 лет, замечательно сказала: «У меня ощущение, будто в моей душе залатали дыру».
Так вот, история с Юзефом Гольдшмитом — про то, как дыра, наоборот — образовалась в душе и, если угодно, в мировосприятии его сына, когда он потерял отца.
Ужас ситуации усиливался еще и от того, что сын потерял папу раньше, чем тот умер.
Может быть, в этой трагической и страшной истории — истоки весьма мизантропического отношения педагога и писателя Корчака к миру взрослых, и того, что Корчак старался иметь с этим миром как можно меньше общего?
Можно гадать. Можно читать книги Корчака и пытаться разгадывать. Очевидно одно: мы говорим о человеке, который в юном возрасте видел, как его любимый «сверхчеловек» превращается в больное, беспомощное, часто неприятное существо.
И с той поры — вечные метания: от приятия жизни к бесконечным размышлениям о самоубийстве.
Мы еще убедимся, что наш герой (о чем почему-то очень редко говорят) был абсолютный мизантроп: ненавидел мир взрослых и обожал мир детей.
Но это все — впереди. Генрик Гольдшмит оканчивает школу и, как ему кажется, знает о себе все: он будет учиться на врача, а параллельно писать.
Потому что прятаться хочется не только в мире детства, но и в придуманных литературных фантазиях.
План жизни ясен. Вперед!
Стараясь не думать о Том, Кого хочет рассмешить тот, кто строит планы.
Глава третья. Театр
1
Вот уж с чем у нас совсем не ассоциируется Корчак — так это с театром, правда?
А зря… Жизнь человека по имени Януш Корчак началась с театра (точнее, с драматургии). Последнее, что сделал этот человек до того, как его отправили на мучительную смерть — поставил театральное представление.
Увы, мало кто обращает на это внимание. И мне представляется — напрасно…
Театр, театральность были для нашего героя важны.
Впрочем, давайте хотя бы начнем по порядку.
2
Итак, окончив русскую гимназию, Генрик Гольдшмит в 1898 году поступает на медицинский факультет Варшавского университета, избрав профессию педиатра.
Однако он собирается продолжать писать: нашему герою нравится прятаться от этой жизни за буквы и собственную фантазию.
Никто и никогда не сможет объяснить: почему человек вдруг начинает сочинять. Почему однажды ему становится совершенно необходимо рассказывать о важном с помощью листа бумаги? Почему, уходя из шумных компаний, молодой человек возвращается в свою темную комнату и начинает придумывать что-то, погружая себя в удивительные, фантазийные миры?
Начинал наш герой, как всякий уважающий себя писатель, со стихов. Печальных и лиричных — как и положено молодому человеку. Про любовь, которая не задалась.
В чем-то, конечно, подражал Мицкевичу, которого читал в свое время с табуретки. Но честно пытался найти свой голос. Как умел.
Надо заметить, что Гольдшмит легко ходил к издателям, редакторам журналов, не испытывая по этому поводу никаких комплексов. Брал написанное и шел предлагать. А может быть, время такое стояло на дворе, когда никому не известный писатель мог запросто прийти в журнал со своими творениями.
И вот Гольдшмит принес в журнал стихотворение, которое, разумеется, называлось «Элегия»: любовно-патетическое творение о трагической любви.
Генрик стоял перед издателем и читал — эмоционально, страстно, по-актерски. И вот, когда он выкрикнул: «Позвольте в тесный сойти мне гроб!» — издатель спокойно ответил: «Позволяю. Сходите».
Молодой поэт обиделся. «Элегию» забрал. Видимо, он сам к тому времени уже начал понимать, что стихи получаются у него не очень хорошо. Во всяком случае, с того момента стихов больше не писал — перешел на прозу: очерки, пьесы,
