ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

Кардинал откинулся на подушки, заменявшие ему сиденье.

— Господин де Ларейни! — негромко приказал он. — Арестуйте шевалье д'Артаньяна, приставьте к нему самых надежных из ваших людей, и пусть они не спускают с него глаз. А вы, дю Трамбле, пожалуйте в карету. Мы едем в Лион!

Де Ларейни приблизился к мушкетеру:

— Вы арестованы, вашу шпагу, сударь!

— У меня их две, — с вызовом проговорил гасконец. — Я, пожалуй, могу отдать вам шпагу дю Трамбле, но мою вы не получите.

— Господин д'Артаньян прав, — вмешался кардинал. — Я давно знаю его. Он скорее сломает свой клинок, чем отдаст его вам, Ларейни. А я вовсе не хочу, чтобы лучшая шпага Франции была сломана. Вы можете оставить себе свою шпагу, шевалье, но взамен дать честное слово дворянина, что не предпримете попыток к бегству. В противном случае вас будут считать бунтовщиком и дезертиром.

— Ах, ваше преосвященство, — отвечал д'Артаньян. — Один из моих друзей напомнил бы вам евангельскую заповедь, смысл которой состоит в том, что следует избегать давать клятвы!

— Не клянитесь! — кивнул Ришелье. — Видимо, это шевалье Арамис.

— Совершенно верно, ваше преосвященство. Другой мой товарищ сбил бы выстрелом из пистолета господина де Ларейни, вскочил в карету и, проткнув шпагой вашего секретаря, приставил бы к вашему виску второй, еще не разряженный пистолет, приказал бы везти нас обоих в Лион к королю.

— Теперь вы говорите о господине Портосе, не правда ли? — с нервным смешком заметил кардинал, в то время как его секретарь сделал попытку захлопнуть дверь кареты. — Но почему первую пулю именно в Ларейни?

— Это просто! Он ближе всех ко мне. К тому же, оставшись без командира, подчиненные растеряются, и им легко будет диктовать свои условия.

— Правда… Но у вас был и третий друг, не так ли?

— Да, ваше высокопреосвященство, его имя — Атос.

— Как же поступил бы шевалье Атос, окажись он на вашем месте?

— Атос дал бы честное слово дворянина и последовал бы за вами к королю.

— Мне кажется, этот ваш друг был самым умным.

— С его умом могло соперничать только его благородство, ваше высокопреосвященство.

— Ивы…

-..И я беру пример с Атоса.

— Ну что же, — проговорил кардинал, стараясь улыбнуться и чувствуя, что пальцы его предательски дрожат. — Я сказал бы — тем лучше! Для всех!

— Итак, ваше высокопреосвященство?.. — спросил подъехавший Ларейни. Он не слышал разговора мушкетера с кардиналом.

— Итак — в Лион! — приказал кардинал, откидываясь на подушки.

Глава шестая

Красная книжечка кардинала

Отряд двигался не слишком спеша, приноравливаясь к движению кареты Ришелье. Наконец-то дю Трамбле получил долгожданную возможность остаться с кардиналом с глазу на глаз. Безмолвный как призрак и преданный как пес секретарь во внимание не принимался.

Кардинал недолго хранил молчание. Взгляд, приводящий в трепет многих сильных духом, молнией блеснул из-под бровей.

— Что ж, отлично! — бодро проговорил Ришелье, опуская руку в карман. Дю Трамбле увидел в тонких пальцах кардинала книжку для записей в красном переплете. Это и была знаменитая «красная книжечка кардинала». Об этой маленькой книжке ходило много слухов, и сейчас, увидев ее своими глазами, дю Трамбле убедился, что знаменитая записная книжка — не миф.

Многие отпрыски лучших дворянских родов Франции, которым она привиделась во сне, просыпались в холодном поту и больше не смыкали глаз. Им казалось, что на одной из страничек книжки они увидели свое имя. Зловещим шепотом, поминутно оглядываясь по сторонам, обитатели особняков на Королевской площади и владельцы роскошных домов из аристократического квартала Маре сообщали друг другу страшные новости о пополнении списка жертв, собственноручно занесенных «красным герцогом» в его красный синодик. Говорили, что никто из попавших в список кардинала не избежал кары. Ни один человек. Ее красный переплет был залит кровью Орнано, Шале и герцога Ванд омского. Ее чрево алкало все новых и новых жертв.

И поэтому дю Трамбле невольно вздрогнул, увидев ее в руках Ришелье, и втянул голову в плечи, словно опасаясь, что рука палача вот-вот ухватит его за волосы.

— Так вы говорите, — переспросил кардинал, — что де Гиз предлагает ссылку, Бассомпьер — Бастилию, а Генрих Монморанси — эшафот? Что ж, какой мерой меряют, такой же мерой и воздается им!

И кардинал раскрыл красный переплет.

Секретаря Ришелье держал для дипломатической переписки и рассылки приказов губернаторам провинций. В делах же подобного рода перо в руки брал сам.

Глава седьмая,

в которой великие мира сего забывают о д'Артаньяне в самый неподходящий момент

Прибыв в Лион, Ришелье немедленно увиделся с выздоравливающим королем. Обе королевы с тревогой ожидали, чем окончится эта встреча. Разговор короля наедине с первым министром продолжался более часа.

По прошествии этого времени его высокопреосвященство вышел из покоев Людовика XIII и проследовал в приготовленные для него комнаты. Свита кардинала расположилась неподалеку. Его высокопреосвященство, по обыкновению, много работал и, испытывая нужду в том или ином из своих приближенных, не собирался тратить время на ожидание. Кардинал не менял своих привычек, где бы он ни находился.

Королева собиралась пройти к королю, но врач почтительно преградил ей путь: его величество изволил отойти ко сну.

Действительно ли разговор с первым министром так утомил короля, или он хотел поразмыслить об услышанном наедине — мы не знаем. Как бы то ни было, королева прождала до вечера. Придворные сплетники вполголоса передавали друг другу, что, когда Анна Австрийская покинула королевскую опочивальню, на ее прекрасном лице можно было видеть следы слез. Впрочем, это никого не удивило. Как уже говорилось, в ту пору своей жизни во Франции испанка много и часто плакала.

Смятение, вызванное прибытием кардинала, немного улеглось, однако благоразумный Монморанси, сопоставив известие о выздоровлении короля с поспешным отъездом дю Трамбле в Дофине, не стал дожидаться встречи с его высокопреосвященством. Он отбыл в Лангедок, предварительно, впрочем, засвидетельствовав свое почтение королеве-матери и заверив ее в личной преданности. Время показало, что благородный Монморанси говорил совершенно искренне. Следом поспешил и де Гиз.

И только храбрый Бассомпьер никуда не отправился — у него не было ни Лангедока, ни Лотарингии. Маршал подумывал, не приказать ли своим швейцарцам арестовать Ришелье.