Яростная Калифорния - Станислав Кондрашов

В подтверждение приведу один факт. Он хорошо известен в Америке, но я сошлюсь на «гранд-даму» американской литературы Мэри Маккарти, которая, судя по ее язвительным эссе, поехала во Вьетнам и для того, чтобы своими глазами увидеть соотечественников в роли интервентов, и заодно для того, чтобы опровергнуть Джона Стёйнбека с его дифирамбами американским летчикам: он сравнивал их со знаменитым виртуозом-виолончелистом Пабло Казальсом, любуясь, как они делают свое дело, и не желая видеть, что это за дело.

Касаясь предыстории грязной войны — первой войны, которую Америка вела «по науке», госпожа Маккарти пишет: «Поведение противника изучалось под университетскими микроскопами, образцами были перебежчики в свободный мир. Однако практического опыта недоставало до тех пор, пока война во Вьетнаме не создала лабораторию для испытания нового оружия — академического варианта «Б-52» или шариковой бомбы «Лэйзи дог»... Сразу после Женевских соглашений полувоенные профессора зачастили во Вьетнам, и первым из них был Уэсли Фишел, профессор Мичиганского университета, которого считают изобретателем Нго Динь Дьема... В 1961 году, в год создания специальных частей (более известных под именем «зеленых беретов» — С.К.), экономист из Стенфордского университета Юджин Стейли, чье имя связано теперь с идеей стратегических поселений, разработал свой план...»

Дальше следует описание этого плана, достойного Йорка Гардинга, вдохновителя «тихого американца» Пайла:

«План Стейли не мог, конечно, прийти в голову рядовому вашингтонскому чиновнику... С профессорской любовью к диаграммам, он разделил страну на желтые зоны, голубые зоны и красные зоны; желтые зоны, контролируемые правительством (и доступные для американской помощи), голубые — сомнительные и красные — вьетконговские. Его план заключался в том, чтобы переместить население — если оно поддавалось перемещению — в Зоны Процветания, в которых для начала предполагалось создать пятнадцать тысяч образцовых поселений, сильно укрепленных и окруженных колючей проволокой. При пылком сотрудничестве генерала Максуэлла Тейлора было построено около двух с половиной тысяч поселений а-ля Стейли. Жизнь в них до последней детали была расчерчена по диаграммам. Каждый житель обязан был купить и носить специальную форму — четыре разные цветовые комбинации в зависимости от возраста и пола — и иметь два опознавательных документа, один для перемещения внутри поселения, другой — чтобы выйти за его пределы. Стража закрывала ворота в семь вечера и открывала в шесть утра. У людей, согласившихся переселиться в стратегические поселения, дома сжигались, а поля опрыскивались ядовитыми химикалиями с тем, чтобы оставить Вьетконгу выжженную зону, — это было первое широкое приложение науки химии к политической борьбе. Американское правительство, разумеется, платило компенсацию.

Те, кто не соглашался покинуть место жительства, перемещались силой, а их деревни и урожаи все равно сжигались и опрыскивались; часть воспротивившихся крестьян и деревенских старейшин были в назидание другим казнены вьетнамской армией... Профессор Стейли, вне сомнения, не несет ответственность за эксцессы в реализации его программы; он лишь разработал тоталитарные чертежи для вьетнамских и американских советников, основываясь на своем собственном опыте в этой стране».

Какова судьба плана Стейли? По замечанию Мэри Маккарти, он оказался «величайшим подарком, преподнесенным Соединенными Штатами Вьетконгу». Жители поджигали стратегические поселения, восставая против концлагерей американского типа, а когда Нго Динь Дьем был убит сайгонскими генералами, чудовищный плод кабинетного ума был совсем похерен и профессор Стейли, равно как и «изобретатель» Нго Динь Дьема профессор Фишел, были преданы забвению, уступив место... другим профессорам и другим планам.

С тех пор как Гарвард, если вернуться к роману Грина, послал своего питомца Пайла в Сайгон, многое изменилось в Америке, многосложно усвоившей уроки вьетнамской войны, И Гарвард, и Стенфорд, Беркли, Колумбийский университет в Нью-Йорке, десятки, если не сотни колледжей и университетов по всей стране видели восстания студентов против «пентагонизации» науки. Но проблема не снята. У Вашингтона не переводятся дипломированные, добровольные, но больше платные помощники, готовые экспериментировать на целых народах. Эпизод из жития профессора Стейли — лишь присказка к истории «РЭНД корпорейшн», с которой мне хочется познакомить читателя хотя бы вкратце.

Это заведение в городе Санта-Моника, в получасе езды от центра Лос-Анджелеса, окружено ореолом всемирной известности. Одни находят там оракулов, прозревающих XXI век, другие — империалистических алхимиков.

Мы подъехали к двум ничем не примечательным, стандартно модерным зданиям, соединенным друг с другом. Кисточки пальм на автостоянке шевелились от ветра с Тихого океана — океан в квартале от «РЭНД» словно приобщал ее к своей глобальности. Внутри скромно, чисто, голо. У сотрудников лбы и взгляды интеллектуалов, вместо сигарет — трубки, пиджаки повешены на спинки кресел. Жаргон научный, технико-политический, причем многие новейшие термины, вроде multideafh — мультисмерть — или overkill — сверхубийство, родились в стенах «РЭНД» и ей подобных учреждений. Разговор академически спокоен и рассудителен.

Ничего особенного, нет даже заборов и решеток на окнах, хотя это одна из секретнейших организаций Америки. Но у входа — не у самой двери, а в вестибюле пятиэтажного зигзагообразного здания — нас встретил и из-за стола поманил к себе взглядом дюжий охранник, по виду из тех, что стерегут помещения американских банков. По телефону вызвал человека в штатском, отвечающего за безопасность. Рэндовцы дорожат вольным воздухом университетов, из которых они вышли, а обученные люди берегут их секретные идеи, как доллары и золото в банках.

В двух зданиях (в подвале, кстати, размещен крупный вычислительный центр с богатой электронной памятью и прямыми выходами к клиентам) работает около 1200 человек, из них половина — специалисты высокой квалификации: инженеры, экономисты, математики, физики, знатоки политических наук, эксперты в области метеорологии, истории, психологии, лингвистики, физической химии, социологии и т. д. Это think fank, что означает — резервуар мысли, мозговой трест, мыслехранилище. Метод работы в «РЭНД» включает в себя как исследования отдельных специалистов, так и групповые, совокупные, так сказать, межведомственные усилия людей разного профиля, собранных под одной крышей, — в этом-то, собственно, главная идея мыслехранилища. Усложняющийся век и взрыв информации диктуют невиданные скорости и объемы электронной памяти, а также попытки преодолеть необходимую, но и сковывающую специализацию, которая дробит человеческое знание на множество изолированных отсеков. На стыке специальностей, при вольной игре ума, преодолевающего преграды специализации, искрами пробегают смелые идеи. К прожектору, бьющему в одну точку, добавлен локатор, озирающий весь горизонт.

Знакомясь с материалами о «РЭНД корпорейшн», — а заочное знакомство началось задолго до визита, — я испытывал двойственное чувство, известное советским людям, побывавшим в Америке, стране чрезвычайно изобретательной и отнюдь не застывшей: с одной стороны, достойны одобрения и дух изобретательства, и разного рода новшества, на которые горазды американцы — враги всякой косности, с другой — нередко удивляешься, а порой и ужасаешься целям, ради которых эти новшества применяются.

«РЭНД корпорейшн» считают первым в Соединенных Штатах think fank, но позвольте временно покинуть Калифорнию и перенестись под Нью-Йорк, в живописный городишко Кротон-он-Хадсон (Кротон-на-Гудзоне), где в идиллической тишине расположен на зеленых холмах другой think tank — Гудзоновский институт. Директором там Герман Кан, самый известный питомец «РЭНД». Этот мысленный перелет я совершаю, чтобы подробнее разъяснить идею мыслехранилищ: визит в Гудзоновский институт был обстоятельнее.

— Мы, — говорил президент института Макс Сингер, — независимые посредники между правительством и разного рода экспертами.

Независимость — коронное слово в его разъяснениях, но независимость особого рода, направленная не на подрыв устоев капиталистического государства и идеологии, а на их укрепление. Это просвещенные слуги истэблишмента, который кормит их заказами, оплачивает их идеи из федерального бюджета, но сохраняет за ними самостоятельное мнение и независимость от административной, иерархической лестницы. По словам Сингера, сила и эффективность Гудзоновского института и ему подобных заведений в том, что они «вне правительства» — частные корпорации экспертов и мыслителей и, не будучи в отношениях служебного подчинения, не боясь недовольства властей предержащих, не опасаясь за место — то есть освободившись от качеств чиновников, зависящих от расположения начальства, — могут высказывать правительству и разным его ведомствам самые разные, в том числе и неприятные, точки зрения. Кроме того, как уже говорилось, сотрудники института, являясь специалистами в своих областях, сознательно развивают в себе этакий дилетантизм, как бы отходят от своих профессий, стремясь к широте и нескованности взгляда.