История профессионального музыкального образования в России (XIX – XX века) - Елена Федорович

На это многозначительное «если сумеете» впоследствии обращали внимание многие крупные пианисты, знакомившиеся с воспоминаниями Гофмана. В словах А. Г. Рубинштейна кратко сформулирована концепция степени свободы интерпретатора, в ХХ в. нашедшая свое развитие в трудах российских педагогов-пианистов, в частности А. Б. Гольденвейзера. Суть ее в том, что только исполнитель, который наиболее полно воплощает намерения автора, выраженные в тексте, имеет право уже за рамками этих намерений, опираясь на текстовой фундамент, проявить свою творческую индивидуальность.

Попытки «оригинальничанья» путем примитивного искажения текста, в то время столь популярные, свидетельствуют как раз о творческой беспомощности исполнителя. Вот почему для того, чтобы проявлять какие-либо вольности в тексте, надо, по словам А. Г. Рубинштейна, «суметь» это сделать.

Преемник творческого метода А. Г. Рубинштейна в педагогике ХХ в. Г.Г. Нейгауз полагал, что воспоминания о занятиях у А. Г. Рубинштейна дают наглядный пример лучшего педагогического приема, постановки важнейшей задачи, указывают прямой путь к цели исполнения. После прослушивания пьесы А. Г. Рубинштейн задавал вопросы о характере музыки: какова она – драматична, лирична, саркастична, торжественна, радостна, скорбна и т.д.? «Правильные ответы на такие вопросы, – пишет Г.Г. Нейгауз, – ответы, конечно, не словесные только, но конкретно воплощенные в исполнении, являются, мне кажется, высшим достижением педагогической мысли и практики, самым полным итогом совместных усилий учителя и ученика» [40. С. 193].

Чрезвычайно интересно с педагогической точки зрения упоминание Гофмана о том, что А. Г. Рубинштейн не позволял ему приносить на урок одно и то же произведение более одного раза. Антон Григорьевич объяснял это тем, что во второй раз он будет говорить совсем другое. По мнению Г.Г. Нейгауза, это «…свидетельствует о том, что А. Г. Рубинштейн был удивительный педагог и психолог. Он, очевидно, боялся смутить юношу, как бы талантлив тот ни был, слишком большой широтой и богатством своих музыкальных концепций, он сознательно ограничивал себя как педагог, он давал не все возможные советы, но только некоторые – самые нужные» [40.С. 200].

Еще одну знаменитую фразу, сказанную Гофману А. Г. Рубинштейном, уже в течение многих десятилетий повторяют пианисты. На вопрос об исполнительских средствах Антон Рубинштейн однажды ответил: «Играйте носом, но чтобы хорошо звучало!» [22.С. 42]. Гофман трактует эту фразу как «помоги себе сам». В ней есть и еще один скрытый смысл: А. Г. Рубинштейн в эпоху, когда пианистические средства несли на себе отпечаток множества условностей, решительно утверждал приоритет содержания над средствами. Главное, по А. Г. Рубинштейну, «чтобы хорошо звучало», то есть содержание, а средства могут быть любыми, так как они вторичны.

Если попытаться суммировать то, что Антон Рубинштейн сделал для фортепианной педагогики, то можно прийти к выводу, что он создал не просто школу фортепианного исполнения, но нечто большее: как пишет Л.А. Баренбойм, «…почти никто из русских педагогов фортепианной игры его времени и ближайших последующих лет не избежал сильного воздействия не только его исполнительского искусства, но и его передовых исполнительских принципов» [7. С. 350]. Влияние Антона Рубинштейна сильно в российской фортепианной педагогике – ее лучших проявлениях – и по сей день.

В то время как для А. Г. Рубинштейна с его гигантским размахом деятельности педагогика была все же не основным занятием, его младший брат посвятил ей всю жизнь. Еще в молодости, когда Н.Г. Рубинштейн давал частные уроки и преподавал в Николаевском сиротском институте, он был известен как великолепный педагог; после образования музыкальных классов при РМО, а впоследствии – создания Московской консерватории Николай Григорьевич прославился не только как пианист и дирижер, но и как преподаватель. Сам Антон Григорьевич Рубинштейн однажды назвал своего младшего брата «великим учителем фортепианной игры». А вот слова виднейшего немецкого пианиста Э. Зауэра: «Не пристрастность и слепое обожание, а глубокое убеждение говорит во мне, когда я утверждаю, что как педагог Николай Рубинштейн не имел себе равного. Больше того, я осмелюсь утверждать, что по непостижимому мастерству и безграничной разносторонности не скоро найдется подобный ему» [26.С.15].

Эти слова были сказаны Э. Зауэром спустя двадцать лет после окончания занятий у Н.Г. Рубинштейна, причем Зауэр после безвременной смерти Николая Григорьевича учился у Ф. Листа. И подобных оценок педагогических способностей младшего Рубинштейна было множество.

Л.А. Баренбойм указывает следующие важнейшие принципы, на которые опирался в своей педагогической деятельности Н.Г. Рубинштейн.

Во-первых, он придавал серьезное значение всесторонности обучения и связи обучения с воспитанием. В годы, когда Н.Г. Рубинштейн вел фортепианный класс, для массовой инструментально-исполнительской педагогики была характерна односторонность: учили умению владеть инструментом, читать нотный текст и в нем разбираться, то есть «учили играть». Н.Г. Рубинштейн и немногие другие крупные музыканты того времени придерживались иного взгляда. «Провидчески заглядывая в будущее музыкальной педагогики» (Л.А. Баренбойм), он полагал необходимым обучать ученика профессиональному мастерству в единстве с воспитанием всех сторон его личности. В середине ХIХ в. немногие из учителей музыки ставили своей задачей одновременно развивать человеческую личность, музыкальные умения, инструментальное мастерство и артистические способности.

Во-вторых, Н.Г. Рубинштейн ставил во главу угла воспитание самостоятельности (или, как тогда было принято говорить, самодеятельности) учащихся, не терпя слепого подражания.

В-третьих, Н.Г. Рубинштейн был убежден в необходимости строжайшей требовательности по отношению к учащимся и не прощал ни малейшей небрежности, умел строго спрашивать со своих питомцев, будучи непреклонным и взыскательным до придирчивости. Такая требовательность Николая Григорьевича была обусловлена тем, что он, если воспользоваться современной педагогической терминологией, вел занятия на высоком уровне трудности.

В-четвертых, он понимал, сколь значительную роль в познании искусства во время классных занятий и в домашней работе играет увлеченность. Сам он обладал великим педагогическим даром увлекать, великолепно умел своей живостью, горячностью и неожиданностью реакций повести за собой воспитанников и увлечь их изучаемым вопросом, будь то узкопрофессиональные или общехудожественные проблемы [7].

Особой заботой Н.Г. Рубинштейна оставалось развитие личности ученика. Он регулярно проводил с учениками беседы о музыке, литературе, художественных новинках, не давая замыкаться в узком кругу изучаемого репертуара. В беседах он старался довести до сознания учеников ряд продуманных им истин, к которым давно пришел сам, а именно: что все виды музыки – от серьезнейшей сонаты Бетховена до оперетты Оффенбаха – имеют право на уважение, если сочинены талантливо («попробуйте написать такую музыку, как “Прекрасная Елена”, – говорил он, – и вы окажетесь несостоятельными») [7. С. 221]; что надо учиться пользоваться всем богатством, которое дают человеку разные виды искусства; что сыграть пьесу, кажущуюся легкой, из-за малого числа нот, отсутствия технических трудностей и небольшого объема, вовсе не просто и что исполнить какой-нибудь незатейливый вальс – большое умение, заключающееся прежде всего в необходимости вслушиваться в «романс без слов», который всегда лежит в основе хорошего вальса; что искусство звуков «заставляет людей обмениваться мыслями и чувствами, дает повод к серьезному разговору и веселому времяпрепровождению» [Там же]; что музыка, если обладать умением слушать ее обостренным слухом и погружаться в ее мир, сама по себе формирует личность – воздействует на эмоциональную и интеллектуальную сферы («успокоит чувства или разовьет их… одинаково разовьет и ум, заставив размышлять… разовьет и соображение, принуждая в звуках угадывать мысли») [Там же], тренирует память и внимание; что исполнитель, если он человек добросовестный, тщательно все продумает и никогда не удовлетворится бездумным проигрыванием.

Важно отметить и такую черту педагогики Н.Г. Рубинштейна, которую современная педагогическая наука называет индивидуальным подходом к учащемуся. Н.Г. Рубинштейн обладал педагогическим даром проникать в душу других и был убежден, что каждый ученик требует своего подхода. «Тонкое чутье, – писал Э. Зауэр, – позволяло ему обнаружить слабые стороны каждого и находить способы для их преодоления. Его девизом было “каждому свое”. Каждый талант получал индивидуальное развитие… Даже манера обращения зависела от темперамента и характера данного ученика» [26. С. 15].