Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - Себастьен-Рош Николя де Шамфор

из употребления предвзятое суждение или общепринятый оборот речи. Людовик XV несколько раз объявлял частичное банкротство; тем не менее мы продолжаем клясться «словом дворянина». Не отучит нас от этой привычки и скандал с г-ном де Гемене.[54]

* * *

Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе.

* * *

Я видел людей, которые поступались совестью, чтобы угодить человеку в адвокатской мантии или судейской шапочке. Стоит ли после этого возмущаться теми, кто торгует ею ради самой мантии или шапочки? И первые и вторые одинаково подлы, но первые, сверх того, еще и глупы.

* * *

Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей, — отличный аппетит, но нет обеда.

* * *

Мы кормим обедами ценою в десять-двадцать луидоров таких людей, ни одному из которых не дадим даже экю, если бы это понадобилось ему, чтобы переварить наши роскошные яства.

* * *

Вот превосходное правило, которым следует руководиться в искусстве насмешки и шутки: осмеивать и вышучивать нужно так, чтобы осмеянный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не удалась.

* * *

М* сказал как-то, что главная моя беда — неумение примириться с засильем глупцов. Он был прав: я убедился, что, вступая в свет, глупец с самого начала обладает существенным преимуществом передо мной — он оказывается там среди себе подобных, совсем как брат Лурди[55] во дворце Глупости:

И всем он так доволен в зданье том,

Что мнит себя в монастыре родном.

* * *

Когда мы видим, как плутуют маленькие люди и разбойничают сановные особы, нас так и подмывает сравнить общество с лесом, который кишит грабителями, причем самые опасные из них — это стражники, облеченные правом ловить остальных.

* * *

Светские люди и царедворцы определяют стоимость человека или поступка по некоему ценнику условностей, а потом изумляются, что попали впросак. Они похожи на математиков, которые сначала придали бы переменным величинам задачи произвольные значения, а потом, подставив на их место значения истинные, удивлялись бы, почему в итоге у них получается несуразица.

* * *

Порою мне кажется, что те, из кого состоит светское общество, втайне знают истинную себе цену. Я не раз замечал, что они уважают людей, которые нисколько с этим обществом не считаются. Нередко, чтобы стяжать уважение света, нужно лишь глубоко презирать его, и притом презирать откровенно, искренне, прямодушно, без притворства и бахвальства.

* * *

Свет настолько достоин презрения, что немногие честные люди, которых можно в нем встретить, уважают тех, кто его презирает, и уважают именно за это.

* * *

Дружба придворных, прямодушие лисиц, общество волков.

* * *

Я советовал бы всякому, кто добивается милостей от министра, обращаться к нему с видом скорее печальным, чем радостным: люди не любят тех, кто счастливее их.

* * *

В обществе, особенно в избранном, все искусственно, все рассчитано и взвешено, даже самые располагающие к себе непритязательность и простота. Это правда — жестокая, но бесспорная. Я знавал людей, у которых непринужденный, казалось бы, порыв оказывался на самом деле лишь ловким ходом, обдуманным, правда, молниеносно, но тем не менее очень тонко. Встречал я и таких, что соединяли самую трезвую расчетливость с напускным простодушием, легкомыслием и беззаботностью — точь-в-точь кокетка в неглиже столь искусном, что оно кажется совершенно безыскусным. Все это досадно, но, как правило, необходимо: горе человеку, обнаружившему свои слабости и пристрастия даже перед самыми близкими людьми! Я не раз наблюдал, как, случайно проникнув в нашу тайну, друзья ранят потом наше самолюбие. Не допускаю даже мысли, что в нынешнем обществе (я имею в виду общество высшее) хотя бы один человек решился раскрыть лучшему другу глубины своей души, свой истинный характер и, в особенности, свои слабости. Повторяю еще раз: в обществе нужно лгать, и притом настолько тонко, чтобы вас не заподозрили во лжи и не начали презирать, как дрянного фигляра, затесавшегося в труппу отличных актеров.

* * *

Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процессию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать солдатом.

* * *

Фавориты и сановники стремятся подчас окружать себя выдающимися личностями, но предварительно так унижают их, что отталкивают от себя всякого, кто не вовсе лишен стыда. Я знавал людей, которые рады были бы стать угодниками любого министра или фаворита; однако обращение, которому они подвергались, приводило их в такое негодование, что и человек, наделенный самыми совершенными добродетелями, не мог бы возмущаться сильнее. Некто говаривал мне: «Вельможам хочется, чтобы мы позволили попирать себя не за благодеяния, а за надежду на них; они пытаются купить нас не за наличные, а за лотерейный билет. Я знаю плутов, которых они по видимости не третируют и которым, несмотря на это, удалось вытянуть из них не больше, чем честнейшим людям на свете».

Какие бы деяния и подвиги ни совершил человек, какие бы подлинные и величайшие услуги он ни оказал стране или даже двору, они остаются лишь «блестящими грехами», как выражаются богословы,[56] если этот человек не пользуется благоволением высших кругов.

* * *

Мы и не представляем себе, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным!

* * *

Люди, проводящие много времени в свете, на мой взгляд, неспособны глубоко чувствовать: я не вижу там почти ничего, что могло бы трогать душу, если не считать зрелища всеобщего равнодушия, легкомыслия и тщеславия, которое лишь ожесточает ее.

* * *

Если монарх и забывает о нелепом этикете, то всегда ради потаскушки или шута, а не человека истинно достойного. Если женщина и обнаруживает свое чувство, то всегда ради какого-нибудь ничтожества, а не человека порядочного. Если уж мы сбрасываем с себя оковы общественного мнения, то чаще всего не затем, чтобы подняться над ним, а затем, чтобы себя уронить.

* * *

В наши дни люди уже не совершают иных промахов или совершают их гораздо реже. Мы стали настолько утонченны, что даже подлец — если он следует рассудку, а не зову своей натуры и дает себе труд хоть немного поразмыслить — воздерживается от известных низостей, которые в старину могли бы оказаться отнюдь не бесполезны. Я наблюдал, как независимо, пристойно, без всякого раболепства и т. д. держатся подчас при государе или министре весьма бесчестные люди. Этим они вводят в заблуждение юношей и новичков, то ли не знающих, то ли забывающих о том, что человека следует судить по всей совокупности его