Месть Монтесумы - Гарри Гаррисон

– Очень вкусно. И чай тоже.

– Как и следует. Мясо доставляют по воздуху раз в неделю прямо от поставщика из Бруклина. Итак, у вас было время поразмыслить, так что теперь можете поведать, какие у вас дела с Роблом.

Тони пораскинул умом и решил, что некая доля откровенности все-таки нужна, ведь Гольдштейн и без того знает немало. Тони вляпался по уши отнюдь не по своей вине, и если ради собственного освобождения надо нарушить секретность – что ж, значит, секретности нравится нарушаться.

– Я сказал правду, до сегодняшней ночи я его не встречал. Я прибыл в Мексику прямо из Соединенных Штатов, по поводу вышеупомянутого полотна. Я, ну, искусствовед. – Бакалавр искусствоведения, Государственный университет Сан-Диего, хватит с них и этого. – Я должен был взглянуть на картину и опознать ее, ничего более, а Робл сказал, что картина находится в багажнике его машины. Что было бы дальше, я и понятия не имею, клянусь, это чистая правда.

Медленно кивнув, Гольдштейн шумно отхлебнул чаю.

– Искусствовед, а? Возможно. Скажите-ка мне, мистер Эксперт, в каком году родился Микеланджело?

– Микеланджело? Вообще-то с датами у меня туговато. Конечно, в пятнадцатом веке. Умер он почти в девяносто, где-то около тысяча пятьсот шестидесятого, откуда получается, что родился где-то в тысяча четыреста семидесятых. Верно?

– Не исключено. А кто написал «Толедо в грозу»?

– Эль Греко. Мы что, играем в двадцать вопросов и ответов?

– Нет, остался только один вопрос. Где Хохханде?

– Ладно, ваша взяла. Не знаю. Правду говоря, не знаю даже, картина это или живописец, поскольку слышу это имя первый раз в жизни.

– Почему-то я вам верю, мистер Хоукин. Но хочу, чтобы вы запомнили последнюю фамилию и поразмыслили о ней. Уже поздно, вам надо немного отдохнуть. Наум, которого вы встретили у задней двери пару минут назад, отвезет вас на машине назад. До свиданья. – Когда Тони уже переступал порог, Гольдштейн добавил: – Мы еще встретимся.

«Если это от меня зависит, то не встретимся», – подумал Тони, когда израильтянин с ледяным лицом жестом пригласил его в машину. Допрос был нелегкий, и он держался отнюдь не лучшим образом. Быстро прокрутив в голове происшедшее, Тони осознал, что Гольдштейн вытянул из него куда больше информации, чем предоставил. В благодарность за удар по голове Тони выложил все, что знает об операции «Лютик». Ничего не скажешь, славное начало карьеры в роли секретного агента. Единственное, что он не разболтал, – смерть Дэвидсона.

Покойник. В пылу событий Тони напрочь позабыл о нем, а теперь снова впал в глубочайшую депрессию. Что предпринять дальше? Войти в контакт с цэрэушником Хиггинсоном и спросить дальнейших инструкций? Связаться с ФБР? А как насчет коротенького полетика в Вашингтон, чтобы получить приказы на месте? Вроде бы неплохая идея, лучшая из выданных за сегодняшнюю ночь, и Тони все еще лелеял ее, когда автомобиль остановился за углом отеля. Так и не проронив ни слова, израильтянин умчался прочь, а Тони, озаренный холодным сиянием занимающегося утра, побрел к отелю.

Правда ли, что ночной портье посмотрел на него с подозрением, протягивая ключ? Или нервы натянуты до той степени, когда подозреваешь всех и каждого? Тони уже стосковался по мягкой постели. Лифт долго не шел, а затем, поднявшись всего на этаж, остановился. Коридорный – и не просто коридорный, а тот самый коридорный – с радушной улыбкой вошел в лифт и сделал нечто эдакое с панелью управления, что двери закрылись, но кабина не тронулась.

– У меня имеется бесплатная информация для вас, – доложил коридорный.

– Очень мило. Нельзя ли ознакомиться с ней, пока лифт будет ехать вверх?

– Разумеется, нет, а то узнают, что я с вами беседовал. Вы были добры ко мне, так что я буду добр к вам. Вас в комнате дожидается полицейский офицер.

– Да, Господи, это очень любезно с вашей стороны. Эта новость и вправду интересует меня. Пожалуй, лучше мне просто спуститься и мирно удалиться.

– Подобный курс не рекомендуется, поскольку в вестибюле сидит другой офицер, видевший, как вы пришли.

– Что ж, полиция меня не беспокоит! – Вот уж воистину пустая бравада. – Так что пускайте лифт наверх, чтобы я наконец-то покончил с этим и отправился в постель.

– Через коротенькую секундочку. Полагаю, что сперва вы с радостью вознаградите меня за неустанную заботу о вашей безопасности. Когда полицейские прямо-таки кишмя кишат поблизости, мое молчание наверняка придется вам по душе.

– Да, и полагаю, сто песо придется вам по душе.

– Мне бы пришлось по душе на две сотни больше.

Молча заплатив, Тони проводил взглядом благодарного служителя. Лифт снова пошел вверх, зато сам Тони пал духом и в номер шел, как на казнь.

Отперев дверь и переступив порог, он увидел человека, вольготно развалившегося в кресле, человек перелистывал паспорт Тони и копался в содержимом его «дипломата». Заранее заготовленное фальшивое изумление тут же сменилось неподдельным гневом.

– Кто вы такой, черт возьми, и что тут делаете, а?!

Пришелец – симпатичный темноволосый мужчина в деловом коричневом костюме – дружелюбнейшим образом кивнул, положил бумаги на стол и поднялся.

– Конечно же, вы мистер Тони Хоукин, судя по фото на паспорте. Рад познакомиться. Я Рикардо Гонсалес-и-Альварес, лейтенант полиции.

– А что, звание лейтенанта дает вам право вторгаться сюда и копаться в моих бумагах без ордера на обыск?

– Да, совершенно верно, в Мексике звание дает такое право. Особенно когда личность постояльца ассоциируется с известными иностранными шпионами.

Какое преуменьшение! За считанные часы пребывания в Мексике Тони встретил больше шпионов, чем мексиканцев.

– Весьма серьезное и голословное обвинение, лейтенант, да притом совершенно ложное.

– Боюсь, что все-таки правдивое. Уважаемый нами свидетель – назовем его информатором – сообщил, что Джордж Хиггинсон сегодня ночью приходил к вам в номер, притом не единожды, и вы ушли с ним вместе.

– Хиггинсон никакой не иностранный шпион, он американец.

– Мистер Хоукин, я вас умоляю. В нашей стране любой американец – иностранец. А ЦРУ – иностранная секретная служба. Не будете ли теперь любезны открыть мне, какие у вас дела с Хиггинсоном? Будьте лаконичны и, главное, правдивы.

– У меня нет ответа на ваш вопрос.

– Конечно, нет. Как и у нас нет желания терпеть вас в нашей стране.

– Да, совершенно верно, прошу прощения. Ночка выдалась долгая. Я порядком выпил, совсем не спал. Мы выпивали, вот и все. У меня и в мыслях не было, что Хиггинсон – агент ЦРУ, это для меня большая новость. Отец с ним дружит, просил заглянуть в гости и всякое такое.

Гонсалеса это ни капельки не убедило; надув губы, он побарабанил кончиками пальцев по бумагам.

– Не любопытно ли, что он работает на ЦРУ, а вы – агент ФБР? Подобная взаимосвязь пробуждает подозрения, не так ли?

«Вы забрасываете удочку наугад, лейтенант. Понимаете, что нечто затевается, но не знаете, что именно».

– Вообще-то нет. Дело в том, что население Вашингтона состоит почти из одних государственных служащих, они знакомы между собой, навещают друг друга за границей, все очень просто. А если вы действительно просматривали мои бумаги внимательно, как мне кажется, вы наверняка обнаружили, что я не агент ФБР, а работник агентства, управляющий сувенирным киоском. У вас все?

– Пока что. – Встав, Гонсалес направился к двери. – Еще один вопрос. Где ваш сосед по номеру, мистер Дэвидсон?

Тони дожидался этого вопроса, и небрежность тона не застала его врасплох.

– Честное слово, не знаю. – Истинная правда! – Он взрослый человек и вполне способен позаботиться о себе. У нас с ним просто шапочное знакомство, а номер мы сняли вместе из соображений экономии. У нас с ним разные планы на отпуск, уверяю вас.

Лейтенант Гонсалес долгую минуту пристально смотрел Тони в глаза, после чего неспешно кивнул.

– Пока все, мистер Хоукин. Наверно, мы еще свидимся. И ради вашего же блага надеюсь, что вы не впутались ни в какие дела, входящие в конфликт с нашими мексиканскими законами.

– Доброй ночи, лейтенант.

Вот и все. По крайней мере, на время. Закрывая дверь на замок и засовы, Тони обнаружил, что руки у него явственно трясутся. Мысль о глотке виски в качестве средства от трясучки застила от него свет. Тони щедрой рукой плеснул спиртного в бокал, осушил почти до дна, после чего сбросил пиджак и направился к гардеробу, чтобы повесить его. Усталость навалилась на плечи непомерной тяжестью.

Человек, уставившийся на него из шкафа, держал в руке нацеленный пистолет.

– А теперь и мы можем потолковать, сеньор Хоукин, – провозгласил он.

Глава 5

Тони ничего не оставалось, кроме как оцепенеть и вытаращиться, ибо эта нежданная встреча стала последней каплей, достойным венцом ночи, которая будет являться ему в дурных снах до скончания дней. Это уж чересчур. Он был чересчур измучен, чересчур ошарашен, чтобы испугаться или не удержаться от истеричного смешка. Не в силах сказать или сделать хоть что-нибудь, он просто прирос к месту, а его округлившиеся глаза смахивали на блюдца.