Алый ангел - Элизабет Торнтон

– Да, – согласился Шеридан, – у каждого свои слабости.

Все прекрасно знали, что слабостью драматурга была очаровательная, эрудированная графиня Бессборо, тогда как мистер Фокс питал страсть к азартным играм. Фокс не очень любил заходить в клуб «Уайт». А в клубе «Брукс», что находился как раз напротив, по Сент-Джеймс-стрит, мистеру Фоксу больше нравился как сам характер игры, так и политические настроения. Игра там была содержательнее, и успех зависел скорее от капризов госпожи Фортуны, чем от умения игрока. Фокс твердо верил в свою удачу.

– Интересно, какая слабость у Дайсона? – задумчиво промолвил он.

– Герцог не очень-то тебе нравится, не так ли?

– Честно говоря, да. Я вообще не в восторге от современной молодежи.

При этих словах оба джентльмена улыбнулись. Обсуждение современной молодежи всегда их развлекало.

Шеридан поднял стакан. Этот тост стал почти обязательным для друзей.

– За молодое поколение, – сухо произнес драматург.

Фокс озвучил традиционное продолжение:

– До чего же скучный, неинтересный народ!

Оба джентльмена с удовольствием выпили.

Спустя короткое время Фокс заметил:

– А ведь мы могли бы научить их кое-чему в этой жизни! Бог мой, Шерри! Они такие недалекие и мелочные!

Шеридан допил остатки бургундского и поставил станин на столик.

– Ты ошибаешься по поводу Дайсона.

Густые брови Фокса тут же взлетели вверх.

– Почему ты так говоришь?

Шеридан пожал плечами:

– Точно сказать не могу, но в нем что-то есть. – Драматург задумчиво смотрел перед собой. – Я подозреваю, что им движут скрытые, но очень сильные страсти.

– Чепуха! – возразил Фокс. – У этого юноши кровь холодная, как у рыбы. Если Дайсон когда-нибудь займет место Питта, это будет печальный для Англии день.

– Думаешь, это возможно?

– В политике все возможно. Но…

– Что?

– Я просто собирался сказать, что прежде чем настанет этот день, у меня, надеюсь, появится способ навсегда выбросить Дайсона из политики.

– Эта задача кажется невыполнимой.

– Верно, – согласился Фокс. – Встретимся завтра, в палате лордов? До сих пор не могу поверить, что пообещал поддержать Питта и его соратников. Дайсон действительно умен, но больше пусть на меня не рассчитывает.

– Питт теперь перед тобой в долгу. Не забудь взыскать с него причитающееся.

По какой-то причине мысль о том, что Чарльз Джеймс Фокс взыщет с мистера Питта причитающееся, показалась джентльменам весьма забавной. Минуту спустя можно было видеть, как неразлучные друзья рука об руку покидают клуб «Уайт», корчась от смеха.

Глава 2

Дом, который Кэм снимал для своей любовницы, находился на Глостер-сквер в районе Марилебон и был всего в нескольких минутах ходьбы от северной части более фешенебельного Мейфэра, где находилась личная резиденция герцога. За последние годы из-за наплыва переселенцев из Франции Марилебон изменился и стал чем-то вроде французского квартала.

Это обстоятельство могло быть только на руку Луизе Пельтье. Луиза сама была французской иммигранткой. Она приехала в Англию почти восемь лет назад вместе со своей овдовевшей матерью, которая вскорости умерла. Девушке тогда было двадцать лет. У нее не осталось практически ничего, кроме платьев. При отсутствии связей в Англии выбор Луизы был весьма ограничен. В течение нескольких месяцев, проведенных в Лондоне, ей предложили два варианта. Первый – стать гувернанткой детей лорда Таттла; второй, предложенный скорее в качестве компенсации, – быть его любовницей.

Луиза избрала второй вариант и ни разу не пожалела о своем решении. Хотя за эти годы француженка сменила несколько покровителей, именно она всегда давала им conge[13] и только после того, как находила себе нового почитателя. Кроме того, при выборе ею двигала не только алчность. У Луизы были свои стандарты. Она была элегантной, изящной женщиной и обладала хорошим вкусом. Кэм Колбурн, герцог Дайсон, превзошел все ее ожидания.

Этим вечером Луиза взяла Кэма под руку, не успел он переступить порог ее дома, и не отпускала от себя весь вечер. Она была образованнее большинства женщин и далеко не глупа. Эти обманчиво кроткие карие глаза могли внезапно вспыхнуть огнем, если какая-нибудь женщина пыталась заигрывать с герцогом. И не одна из присутствующих леди знала, что означает попасть на острый язычок Луизе. Луиза Пельтье могла при желании выпустить коготки. Но Кэм ничего этого не замечал. Его любовница прилагала определенные усилия, чтобы скрывать эту отталкивающую черту своего характера: герцог не терпел ревнивых женщин.

Вечер прошел довольно приятно. Хотя общество было не самым изысканным, за исключением джентльменов, вхожих как в beau monde,[14] так и в demi-monde,[15] гости беседовали оживленно и, по большей части, о первом консуле Франции. Кэм внимательно слушал, но ни одно хоть сколько-нибудь интересующее его имя не было упомянуто. Герцог отнюдь не расстроился, когда гости наконец начали расходиться.

Из-под полуприкрытых век Кэм наблюдал за грациозной фигурой Луизы, когда та провожала последних гостей. Дайсону вспомнились слова Лэнсинга. Кэм подумал о том, не изменяет ли ему Луиза. Хотя себя герцог ни в чем не ограничивал, от своих любовниц он ожидал верности. За эту привилегию он дорого платил.

Кэм устало оперся о железные кованые перила лестницы, ожидая, пока Луиза завершит свои adieux.[16] «Подобно своей хозяйке, дом поражает изяществом», – подумал Кэм. Колбурн стал с интересом осматриваться. За несколько месяцев его отсутствия Луиза переделала каждую комнату. Кэм позволял своей любовнице тратить столько денег, сколько ей вздумается. Он просматривал счета и полагал, что ни один пенс не истрачен впустую. Обставленный белой и позолоченной французской мебелью дом прекрасно подходил для Луизы.

Кэм подумал о Данрадене, своем замке в Корнуолле. По сравнению с жилищем, которое создала для себя Луиза, его имение выглядело грубым, деревенским. Кэм любил изящество, но семейные реликвии были для него превыше всего. Дайсон понимал, что при первой же возможности Луиза полностью поменяет безнадежно устаревшую обстановку Данрадена: его любовница все стремилась довести до совершенства. Кэм подумал об акварелях, милых, но ничем не выдающихся, которые нарисовала его мать и которые служили украшением столовой в Данрадене. Были и другие старинные вещи, ценные для Кэма только потому, что они что-то значили для предыдущих поколений Колбурнов. «О нет, – подумал он. – Предоставить Луизе свободу действий в Данрадене значит согласиться на перемены, вследствие которых моя жизнь совсем не станет комфортнее».