История любви леди Элизабет - Джудит Макнот

Вообразить Роберта в сырой камере и себя без Хейвенхерста было достаточно, чтобы заставить Элизабет согласиться почти на все.

– Предоставь все мне, – сказал он.

И Элизабет так и сделала.

Следующие полгода Роберт посвятил преодолению препятствий, которые могли бы помешать сестре произвести эффектное появление в Лондоне. Была нанята женщина по имени миссис Портер для обучения девушки тому сложному искусству светской жизни, которого не знали ее мать и бывшая гувернантка. От миссис Портер Элизабет узнала, что она никогда не должна показывать ум, начитанность или проявлять даже малейший интерес к садоводству.

Была нанята дорогая лондонская модистка, чтобы придумать и сшить платья, которые миссис Портер считала необходимыми для Сезона.

Мисс Люсинда Трокмортон-Джоунс, которая ранее служила компаньонкой нескольким наиболее преуспевшим дебютанткам света в предыдущих Сезонах, приехала в Хейвенхерст, чтобы занять пост дуэньи Элизабет. Эта женщина лет 50 с жесткими седыми волосами, собранными сзади в пучок, и прямая, как шомпол, постоянно имела страдальческое выражение лица, как будто чувствовала какой-то неприятный запах, но будучи слишком хорошо воспитанной, не показывала этого. Вдобавок к устрашающей внешности дуэньи вскоре после их знакомства Элизабет заметила, что мисс Трокмортон-Джоунс обладала удивительной способностью часами неподвижно сидеть, не шевеля даже пальцем.

Элизабет не хотела мириться с каменным видом Люсинды и начала искать пути, чтобы смягчить ее. Поддразнивая, она называла дуэнью Люси. Но когда, услышав фамильярное дружеское имя, леди грозно нахмурилась, девушка стала искать другие средства. И она нашла их очень скоро. Через несколько дней после приезда Люсинды в Хейвенхерст дуэнья застала Элизабет сидящей, подобрав ноги, в кресле в огромной библиотеке замка, погруженной в книгу.

– Вы любите читать? – резко сказала Люсинда, но с удивлением, так как заметила на книге название, тисненное золотом.

– Да, – подтвердила Элизабет с улыбкой. – А вы?

– Вы читали Кристофера Марло [6]?

– Да, но я предпочитаю Шекспира.

И после этого у них стало привычкой каждый вечер после ужина обсуждать достоинства книг, которые они читали. Вскоре Элизабет поняла, что завоевала невольное уважение дуэньи. Невозможно было понять, симпатизирует ли ей Люсинда, так как единственное чувство, которое когда-либо проявила эта леди, был гнев, и то только однажды, в деревне, гнев, вызванный негодяем лавочником. Сжимая в руках неразлучный зонтик, Люсинда наступала на злополучного человека, заставляя его пятиться в своей собственной лавке, в то же время ледяным тоном изливая из своих уст такой удивительный поток красочной язвительной ярости, какой Элизабет не приходилось когда-либо слышать.

– Мой характер, – с важностью сообщила Люсинда, как полагала Элизабет, в качестве извинения, – это мой единственный недостаток.

Сама Элизабет считала, что Люси, сидящая абсолютно неподвижно на диванах и стульях, держала все свои эмоции внутри себя иногда по нескольку лет, пока, наконец, они не взрывались, как те горы, о которых она читала, выбрасывающие расплавленные камни под давлением, достигшим предела.

К тому времени, когда Камероны с Люсиндой и необходимыми слугами прибыли в Лондон на первый выезд Элизабет, та знала уже все, чему ее научила миссис Портер, и она чувствовала, что вполне может справиться с трудностями, о которых рассказывала миссис Портер. В самом деле, перебирая в памяти правила этикета, Элизабет удивлялась, какое огромное значение ему придавалось. Насколько она понимала, ее единственными обязанностями как дебютантки были умение вежливо разговаривать только на тривиальные темы, любой ценой скрывать свой интеллект и танцевать.

На другой день, после того как Элизабет и Роберт устроились в городском доме, взятом внаем, к ним с визитом явилась леди Джеймисон, согласившаяся свести девушку в свет. С ней приехали две дочери, Валери и Хариса. Валери была на год старше Элизабет и дебютировала в свете в прошлом году; Хариса, на пять лет старше, оказалась молодой вдовой старого лорда Дюмонта, который отдал Богу душу через месяц после бракосочетания, оставив свою молодую жену богатой, свободной и полностью независимой.

Две недели перед началом Сезона Элизабет проводила довольно много времени с богатыми молодыми дебютантками, собиравшимися в гостиной Джеймисонов, чтобы весело посплетничать обо всем и обо всех. Их привели в Лондон благородный долг и личные интересы: выйти замуж за самого богатого жениха, тем самым увеличив богатство и укрепив общественное положение семьи.

И именно в этой гостиной образование Элизабет продолжалось и пополнялось. Она обнаружила, к своему изумлению, что миссис Портер была права, – здесь гордились связями и знакомствами. Кроме того, в свете явно не считается дурным тоном обсуждать финансовое положение других людей, в особенности положение и перспективы неженатых джентльменов. «Лорд Питерс – прекрасная партия. О, у него доход 20 тысяч фунтов и все данные, чтобы наследовать титул своего дяди, если дядя умрет от сердечной болезни, на что есть все основания рассчитывать», – заявила одна из девиц, а другие добавили: «Шорхэм имеет прекрасное имение в Уитшире, и мама просто сидит на иголках, ожидая, не объяснится ли он. Подумать только, – изумруды Шорхэма!…» «Робелсли ездит в великолепной голубой коляске, но папа сказал, что он по уши в долгах, и я ни в коем случае не должна думать о нем». «Элизабет, подожди, пока не познакомишься с Ричардом Шипли!» «Ни при каких обстоятельствах не позволяй ему очаровать себя; он законченный негодяй, и хотя разодет в пух и прах, у него нет ни гроша!» Этот последний совет дала Валери Джеймисон, которая среди девушек считалась самой близкой подругой Элизабет.

Элизабет охотно принимала их дружбу и, внешне, их советы. Однако ее все больше беспокоило отношение девушек к людям, которых они считали ниже себя. Для молодой леди, смотревшей на своих дворецкого и кучера, как на равных, это было удивительно.

С другой стороны, она была влюблена в Лондон с его людными улицами, ухоженными парками, воздухом, пропитанным волнующим ожиданием, и ей нравилось иметь друзей, которые, когда не сплетничали о ком-нибудь, были веселой компанией.

Вечером на ее первом балу, однако, уверенность и восторг Элизабет внезапно исчезли. Поднимаясь по лестнице в доме Джеймисонов рядом с Робертом, она вдруг почувствовала страх, какого не испытывала никогда за всю свою жизнь. У нее голова шла кругом от всех этих «нужно» и «нельзя», которые не потрудилась выучить, у Элизабет появилась какая-то болезненная убежденность, что она окажется самой известной дебютанткой Сезона, просидевшей все балы у стены. Но когда девушка вошла в зал, то, что она там увидела, заставило ее забыть всю свою застенчивость и страх, и глаза засияли от восхищения. Канделябры сверкали сотнями тысяч свечей; красивые мужчины и великолепно одетые женщины проходили по залу в шелках и атласе.