Похититель моего сердца - Донна Валентино

– Мэри? – Голос Джиллиан дрогнул. Потрясение от смерти фермера мгновенно стерло ее страх, вызванный неуместным появлением Камерона.

– Что нам делать? – горестно спросила женщина, едва повернув голову; голос ее звучал вяло и безжизненно. – Что нам теперь делать?

Казалось, она больше страдает от страха перед будущим, чем от потери человека, который был ее мужем. Это утвердило Камерона в давнем убеждении: женщины независимо от общественного положения мало тревожатся о мужчинах, с которыми делят постель: их волнуют только деньги, пища… и чтобы было на кого опереться.

И тут он увидел, как пальцы Мэри гладят запястье мужа.

– О, мисс Боуэн, я не знаю, как ему помочь! Джейми такой холодный. Он такой холодный… – Ее причитания перешли в тихий плач. Она потянула Джейми за рукав рубашки и застегнула пуговицы на запястье, потом поспешила застегнуть его изношенную рубашку до самого подбородка, как будто стараясь защитить его от холода, который теперь будет с ним вечно. Движения ее были столь естественны, что Камерон устыдился своих недавних мыслей.

Джиллиан опустилась на колени рядом с убитой горем женщиной и незаметно переместилась таким образом, чтобы заслонить собой от семьи и Джейми и то, что она делала. Ее пальцы коснулись его шеи возле уха, потом скользнули на грудь. Она приподняла его полуоткрытое веко, и когда Камерон увидел мутный застывший глаз, он порадовался, что Джиллиан предусмотрительно уберегла Мэри и детей от созерцания этого унылого признака смерти.

– Я пришлю к вам Агги, – сказала Джиллиан, закончив осмотр. – Она сделает все, что надо.

– Что с нами будет, мисс? – Рука Мэри как лапка котенка цеплялась за юбку Джиллиан в надежде на защиту.

– Отец поговорит о вас с лордом Харрингтоном. – Джиллиан осторожно сняла руку Мэри и положила ее на спутанные кудри младшего из детей. – Правда, папа? Лорд Харрингтон позволит Мэри пожить здесь, если ты поговоришь с ним от ее имени.

– Я поговорю с ним от ее имени, – охотно кивнул доктор Боуэн, – конечно, конечно.

– О, спасибо, сэр. – Слезы набежали на глаза Мэри и полились по щекам, оставляя блестящие дорожки на покрасневшей опухшей коже.

– У вас есть вино? – заботливо поинтересовался доктор Боуэн. – Стакан подогретого вина хорошо подкрепляет.

Мэри покачала головой, а Камерон вспомнил неубранный урожай и подумал, что теперь долгими зимними вечерами Мэри Меткаф будет пить только отвар трав.

– А теперь отойдите от Джейми, – приказала Джиллиан.

– Да, дорогая, отведи Мэри и дай ей выпить чего-нибудь подкрепляющего, пока мы с доктором Смитом кое-что сделаем.

– Но, папа, я же всегда тебе помогаю… – начала Джиллиан.

– Мне поможет доктор Смит. Он мой новый ученик. – Доктор Боуэн, казалось, был очень доволен собой.

Джиллиан побледнела и уже собиралась возразить, когда Мэри вдруг уткнулась ей в плечо и зашлась в рыданиях. Тогда она бросила яростный взгляд в сторону Камерона и повела Мэри к очагу.

– Идите сюда. – Доктор Боуэн понизил голос, приглашая Камерона подойти поближе. – Взгляните на тело. Я покажу вам кое-что, а вы запоминайте: пригодится, когда в следующий раз столкнетесь с подобным случаем. Только смотрите, чтобы голова не переполнилась, а то лопнет. – Старик болезненно поморщился. – Похоже, существует предел, до которого мозг может воспринимать новые сведения, а потом он начинает избавляться от того, что приобреталось труднее всего.

У Камерона сжалось горло от сострадания. Ему безумно хотелось утешить сбитого с толку старого врача, поэтому он подошел к покойнику, видеть которого у него не было никакого желания. В сущности, ему вообще не хотелось находиться в этом доме, воспринимать глубину горя семьи умершего, которого скоро опустят в одинокую могилу.

Ему также не хотелось сознавать глубину сочувствия, которое испытывали Джиллиан и ее отец. Камерон предполагал, что будет легко и просто вторгнуться в жизнь этих людей, сопровождать их в ночных выездах на помощь страждущим. Он никогда не думал, что так мучительно смотреть на ловкие пальцы Джиллиан, проверяющей, не теплится ли в неподвижно лежащем теле жизнь. Его охватило ужасное ощущение, как будто он грубо влез во что-то святое, и изо всех накопленных за земную жизнь грехов этот окажется самым тяжким, и в наказание за него он будет обречен вечно гореть в адском пламени.

Доктор Боуэн словно почувствовал нерешительность «ученика» и неправильно ее истолковал. Он ободряюще похлопал Камерона по плечу:

– Не стоит принимать эту смерть слишком близко к сердцу, мой юный друг: нет такого лекарства, которое могло бы его спасти, если только где-то в неизвестном нам месте не придумали новый метод лечения. – Старик взъерошил волосы молодого человека шутливым жестом любящего отца, который хочет подбодрить любимого сына. Камерон часто наблюдал этот жест, а вот почувствовать его на себе ему никогда не доводилось. Ему не было и шести лет, когда он убедил себя, что ерошить волосы глупо, ничего хорошего в этом нет, да к тому же потом приходится лишний раз причесываться. И вот теперь старый полусумасшедший джентльмен пытался таким образом ободрить взрослого мужчину, который с помощью хитрости и обмана проник в его жизнь.

– Я вижу, у вас есть задатки хорошего врача. Не волнуйтесь, мы с вами сделаем еще много добра. – В глазах доктора Боуэна светились участие и доверие.

Камерон кашлянул в кулак, и горло его сжалось еще сильнее. Он говорил себе, что таким необычно чувствительным его сделало горе, заполнившее комнату, в которой они находились. Тем не менее, его охватило чувство вины, в то время как часть его души ликовала оттого, что кто-то выразил ему свое доверие, несмотря на то, что это был всего лишь старик с затуманенным разумом, считавший, что Джон Камерон Делакорт может стать хорошим врачом. Смешно.

Камерон пристально смотрел на покойника, пока доктор Боуэн отводил влажные волосы с холодеющего лба.

– Жаль, что я не смог помочь тебе, Джейми, – прошептал старик, – ужасно жаль.

Камерон притворно кашлянул в надежде, что кашлем можно объяснить выступившие слезы. Он ничего не понимал. Это не могло быть вызвано горем, поскольку покойного Камерон не знал, и все же внутри его засела какая-то боль. Чертовски некстати, спокойно проспав двадцать восемь лет, слезливая сентиментальность, в которой его всегда обвинял отец, проявилась именно сейчас, когда ему следовало быть особенно жестким.

Камерон сжал челюсти, стараясь скрыть свою слабость, затем обвел взглядом комнату. Его поразили обмазанные глиной стены, низкий потолок и чистота, несмотря на то, что в комнате жили шесть человек. Судя по потертой примитивной мебели, Джейми Меткаф не тратил заработанное на удобства – все уходило в обработку земли, в его мечты о будущем, которого он в одночасье лишился. Бедный, но гордый и с большими надеждами… Почувствовав, как незваная сентиментальность снова дает себя знать, Камерон нахмурился.