Путь палача - Алия Якубова

В камере было сыро. Где-то высоко под потолком маячило единственное крохотное окошко. Постелью узникам служил лишь ворох соломы. Благо, она была сухая — словно кто-то заранее знал, что скоро здесь появятся узники. Хотя, наверняка, так оно и было.

Сгрудившись на этой соломе и прижавшись друг к другу, Селена и Милена дрожали от страха и холода. Сейчас они походили на двух загнанных зверьков. Обнявшись, они тихо плакали.

Фриду заперли точно в такой же камере. Она нервно мерила ее шагами и в своей белой развевающейся ночной рубашке походила на привидение. Тревога билась в ее груди пойманной птице. Она знала, что просто так им отсюда уже не выбраться. Ансельмо затеет публичный процесс, обвинит во всех грехах, которые только сможет придумать. От одной этой мысли все внутри нее холодело от ужаса. Как и всякую мать, Фриду больше всего волновала судьба дочерей. Ей казалось, что она сойдет с ума от беспокойства за них.

На следующий день падре Ансельмо в присутствии своих двух монахов-помощников зачитал Фриде обвинение. Развернув хрустящий пергамент, он начал:

— Ты, Фрида Морадо Искадера, обвиняешься в ереси, богохульстве, творении колдовских обрядов и обмане людей, доверившихся тебе. Ты и твои дочери занимались нечестивыми делами, даже когда вас изгнали из деревни.

— Я никого не неволила приходить ко мне, равно как и никому не отказывала в помощи, — возразила Фрида.

— Молчи! — тотчас приказал один из монахов, — Еретичка!

— У тебя, Фрида, есть два пути, — вкрадчиво произнес падре Ансельмо. — Первый: ты покаешься во всех своих прегрешениях и смиренно примешь любой вынесенный тебе приговор. Тем самым спасешь свою душу. Второй: если ты будешь упорствовать в своей ереси и отказываться от покаяния, тебя будут допрашивать. В том числе и с пристрастием.

Последнее означало не что иное, как пытки. Всем известно, что инквизиция достигла в этом деле большой изощренности. Нет ничего удивительного что Фрида, заслышав это, побледнела. Но все же она мужественно ответила:

— Тебе не запугать меня. Я многое повидала на своем веку и многое вытерпела. Вытерплю и это.

— Правда? — глаза священника как-то недобро блеснули. — Может быть ты и вытерпишь… Повторяю, может быть. А твои дочери? Вытерпят ли они? Селена и Милена еще так молоды, их тела так нежны и хрупки…

Фрида почувствовала, как у нее темнеет в глазах. Ее доченьки, эти два нежных цветочка, — и в лапах палача… нет! Она не может этого допустить! Ее материнское сердце не выдержит такого удара!

— Я вижу, мы поняли друг друга, — усмехнулся Ансельмо, поигрывая висящим на груди крестом.

— А если я соглашусь… покаюсь? — выдавила из себя Фрида. — Что станет с моими дочерьми тогда?

— Суда не отменить. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы им сохранили жизнь и наказание было наиболее мягким. Большего я сделать не могу — ты же знаешь, что определенная степень вины лежит и на них тоже. Все знают. Но одно могу сказать точно — никаких допросов с пристрастием к ним применяться не будет. Подумай об этом, Фрида!

Глава 6

Прошло три дня с тех пор, как сестре бросили в темницу. Они по-прежнему не знали, что происходит. Никто, похоже, и не думал ничего им сообщать. Дверь камеры открывалась лишь на краткие мгновения, чтобы поставить на порог миски со скудной едой и питьем.

Липкий ужас ни на минуту не отпускал Селену с Миленой. Они всей душой чувствовали, что вот-вот произойдет что-то страшное, и ожидание сводило их с ума.

Когда очередной день заточения близился к закату, дверь их узилища снова отворилась. Но на сей раз на пороге стояли два монаха. Они втолкнули в камеру их мать и быстро заперли дверь.

Сестры на несколько секунд застыли, не веря своим глазам, потом ринулись к ней и обняли так, словно жизнь их от этого зависела. По щекам девочек текли слезы. Только сейчас страх, накопленный за эти дни, вырвался наружу с рыданьями.

Фрида обнимала своих дочерей, а у самой в глазах блестели слезы, но она изо всех сил старалась не дать им пролиться.

Все трое представляли сейчас довольно удручающую картину: в одних простых рубахах — грязных и кое-где порванных, с растрепанными волосами и чумазыми лицами. Даже несколько дней в камере не проходят бесследно.

— Нам страшно, мама, — всхлипнула Милена.

— Что с нами будет, мамочка?

— Нам, девочки мои, выпало страшное испытание, — вздохнула Фрида. Ей предстояло рассказать им о многом, и все это было ужасно. Она просто не знала, как подступиться к рассказу.

— Почему нас держат в этом ужасном месте? — спросила Селена, ни на минуту не выпуская руку матери.

— Нас обвиняют в колдовстве, моя милая.

— Но это же чушь! Неужели они сами не понимают этого? — вскричала Милена.

— Боюсь, что нет.

Селена притихла. Ее глаза расширились от ужаса. Она понимала, не смотря на свой юный возраст, чем грозят подобные обвинения. Девушка тихо спросила:

— Значит, нам придется доказывать свою невиновность?

— Нет, не придется, — внезапно охрипшим голосом ответила Фрида. — Вас никто не будет допрашивать.

— Правда? Но почему? — подозрительно спросила Милена. В проницательности ей не откажешь.

Фрида вынуждена была рассказать дочерям, что созналась во всем, подтвердила все нелепые обвинения, ради того, чтобы к ним не применяли допроса с пристрастием и смягчили наказание. Но свою жизнь знахарке сохранить не удалось. Эта ночь, по сути, была ее последней. Завтра поутру состоится аутодафе. Ее сожгут на костре, как ведьму.

Это известие окончательно повергло сестер в шок. Завтра они потеряют мать… Нет, этого не может быть! Они всегда были вместе, не расставаясь и на день… Нет! Обеим казалось, что они не переживут этой потери!

Следует ли говорить, что остаток ночи прошел без сна? Фрида пыталась дать дочерям напутствие на будущее, но всех слов мира не хватило бы, чтобы сделать это. Да и Милена с Селеной вряд ли могли воспринимать что-либо сказанное.

Наутро их всех троих под конвоем, как преступниц, вывели на деревенскую площадь. Глаза сестер были опухшими и красными от слез. Фрида все еще старалась держаться, ради дочерей, но ее лицо было бледнее мела, а губы дрожали.

Ударными темпами за один день и одну ночь возвели эшафот. Столб обложили дровами и хворостом. К этому самому столбу и привязали Фриду. Толпа, а собралась вся деревня и обитатели замка, во главе с бароном, гудела, призывая покарать ведьм. Падре Ансельмо зачитал приговор.

Но сестры ничего этого не слышали. Их словно парализовало. Они, не открываясь смотрели на мать, привязанную к позорному столбу. В каком-то немом отупении следили, как зажигают факелы и подносят их к костру. Дрова были очень сухими, и пламя моментально взметнулось вверх, облизывая беззащитную плоть. Площадь моментально заполнила вонь горелого мяса.