Дикая роза - Айрис Мердок

— Вы на похоронах Фанни видели Эмму Сэндс? — неожиданно спросил он у Милдред.

— А-а, — протянула Милдред, — моя подруга по колледжу. Разве она там была? Нет, я её не видела.

— Да, была. Как-то странно. Я в том смысле, что они с Фанни уже столько лет не видались.

— Эмма всегда проявляла на редкость дурной вкус, — задумчиво произнесла Милдред. — Кроме разве одного раза. Вы меня простите, мне нужно разыскать наших «младенцев в лесу».

Слова эти, позволявшие ему сделать вывод, что Милдред известно больше, чем он предполагал, были последними, какими она в этот день удостоила его с глазу на глаз.

Глава 5

— Конечно, почти все тут для тебя слишком детское, — сказала Энн. — Просто Стив никогда не выбрасывал свои старые игрушки. — Она открыла дверцу большого шкафа.

— А это ничего?.. — робко начал Пенн. Пока она рылась в шкафу, он неловко стоял у неё за спиной, вытянув шею, точно хотел ей помочь и не знал, как за это взяться.

Дело было в следующую субботу. После утреннего завтрака Энн предложила свести его в комнату Стива — может быть, там найдется для него что-нибудь интересное. Просто непонятно, сказала она, как это раньше не пришло ей в голову.

Пенна такое предложение и обрадовало, и смутило. Комната Стива, как её до сих пор называли, на втором этаже, над парадным крыльцом, рядом с бывшей бабушкиной спальней — ею и теперь почти не пользовались, разве что кто-нибудь приедет с ночевкой, — всегда представлялась ему немного таинственной. Он никогда ещё в неё не входил.

Теперь, пока Энн выкладывала на пол содержимое шкафа, он огляделся. Комната была большая, светлая, обставленная просто и по-современному, не то что большинство других комнат в Грэйхеллоке, в которых повернуться негде. Большое окно с видом на буки, диванчик у окна. И все-таки он ни за что не променял бы на неё свою комнатку в башне. Та гораздо меньше, вдвое меньше, чем спальни Энн и Рэндла в нижнем этаже башен, втрое меньше, чем эта, но зато как она высоко и окна на две стороны, так что у него там два вида — светлый и темный, как он уже привык их называть. Светлый вид был на юг, в сторону невидимого, но всегда почему-то ощутимого моря, на всю ширь плоских блеклых болот, над которыми то и дело пролетали самолеты, снижаясь к аэропорту Феррифилд, — всего этого из комнаты Стива не было видно. Темный вид был на север, на обширные посадки хмеля, которые за последние месяцы на его глазах окрасились в такой густо-зеленый цвет, какого он никогда не видел, и замыкающий их более темный лес из смешанных хвойных пород — словно Север собственной персоной подступал к усадьбе. Интересно, почему Стив не жил в башне? Может быть, ему не разрешили. В те времена, как он узнал от Нэнси Боушот, в доме была «живущая прислуга», может быть, она и помещалась в этой не парадной, но такой чудесной комнатке.

— Да, все это, в сущности, старый хлам, — сказала Энн. — Но ты ещё сам посмотри, Пенни. Вон там на полках — книги Стива. И шкаф весь в твоем распоряжении. А я пойду, хорошо?

Пенн, который в Австралии звался Пенни, но в Англии предпочитал быть Пенном, понимал, что Энн называет его Пенни по доброте сердечной, чтобы он чувствовал себя как будто дома, но это его не радовало, особенно после того, как Миранда сказала насмешливо:

— Это же девчачье имя.

— Спасибо, Энн, — сказал он. — Конечно, вы идите. А я ещё немножко посмотрю. Это ничего?

— Ну разумеется. — Она посмотрела на него грустно и ласково. — Как это я раньше не догадалась? Только вряд ли ты тут что-нибудь найдешь. Ты ведь уже не маленький. — На пороге она помедлила. — Пенни, а тебе правда хочется погостить у Хамфри в Лондоне?

Хамфри Финч, который в прошлое воскресенье был к нему так внимателен, сказал тогда, что с радостью пригласит его к себе и покажет ему Лондон. Никто особенно не ухватился за эту мысль — очень странно, а сами сколько времени твердили, что ему непременно нужно показать лондонские достопримечательности. Хамфри Финч славный, но Пенн жалел, что ему почти не удалось поговорить с полковником Мичемом, у которого орден Военный крест. И дом в Сетон-Блейзе красивый, только там нет башен, как в Грэйхеллоке. Больше всего ему понравилось озеро — пока Хамфри расспрашивал его там о его семье, он видел, как над самой водой пролетел зимородок, быстрый, точно синяя пуля.

— Да, я бы с удовольствием, если можно.

— Почему же нельзя, — сказала Энн. Она все ещё медлила. — Ну ладно, пора мне идти жечь костер.

Пенн плотно притворил за нею дверь. Он был ещё в том возрасте, когда всякая добыча заманчива. Да и просто разглядеть вещи, принадлежавшие Стиву, было любопытно, захватывающе, до жути интересно. Пенн с малых лет обожал своего незнакомого кузена: старше его почти на два года, тот занял в его мыслях место старшего брата, которого ему при более чем достаточном количестве младших сестер и братьев часто не хватало. Он так мечтал с ним познакомиться во время своей поездки в Англию, которая без конца обсуждалась и без конца откладывалась. Ему уже мерещились какие-то подвиги, которые они будут вместе совершать. Смерть Стива потрясла его. До этого он вообще не задумывался над тем, что люди не вечны.

Он решил начать с книг. Тут его ждало разочарование. Кроме Шекспира и прочего в этом роде, на полках оказалось много книг про птиц, но ни одной про самолеты, пароходы или мотоциклы. Правда, попалась одна книжка про парусные суда. И ещё одна — про автомобили старых моделей. Это могло быть интересно, он отложил её в сторону. Были ещё книжки по альпинизму, но у Пенна от высоты кружилась голова, и альпинизмом он не интересовался. Были книжки для юношества — про школу и приключенческие, но научная фантастика отсутствовала. Были две довольно-таки специальные книги про лошадей, но Пенн — к удивлению и ужасу своих английских родичей, воображавших, что австралийцы с утра до ночи скачут по безбрежным равнинам, — не умел ездить верхом, да и учиться не жаждал, хотя Своны предлагали ему свою лошадку.

А дальше шли учебники — латинские грамматики и все такое. Было, правда, несколько романов в издании «Пингвин», но, похоже, скучные, все про английскую семейную жизнь.

Он обратился к содержимому шкафа. Стив, как видно, не разделял его увлечения всякими электрическими машинами. Ничего электрического здесь вообще не было, если не считать одного поезда очень простой конструкции. Было несколько губных гармошек и несколько дудок разного размера, но к музыке Пенн не питал склонности. Были плюшевые мишки, и прочая недостойная внимания чепуха, и много настольных игр с фишками и костями. Были шахматы, но в шахматы Пенн не играл. Коробка, полная свистулек и фунтиков, сначала заинтриговала его, а потом он сообразил, что это всякие штуки для подражания птичьим голосам. Был ещё хороший электрический фонарь, но батарейка села. В общем, ничего такого, что стоило бы унести с собой как добычу. Под самый конец он снял крышку с большого ящика. Ящик оказался полон оловянных солдатиков — такого количества их Пенн ещё никогда не видел.

Всю жизнь им владела страсть к оловянным солдатикам, которой его небогатые родители не очень-то потакали. Он и сам хотел быть военным, пока не решил, что хочет быть автомехаником или инженером, как он, стыдясь собственной трусости, стал говорить теперь, когда понял, что его английским родичам то слово почему-то не нравится. Не блистая успехами в школе, он обычно получал хорошие отметки по истории, потому что его увлекало все, что касалось оружия, мундиров и военных машин, а к этому незаметно примешивались и ещё кое-какие сведения о том, что случалось на свете. Он стал обследовать ящик.

Черная стража, стрелковая бригада, конногвардейцы, морская пехота, гуркхи, саперы, Второй лейб-драгунский. Он начал расставлять их на полу. Потом одернул себя. Энн сказала: «Ты уже не маленький». Сидя на корточках, он снова посмотрел на солдатиков. Конечно, дома он давно перестал в них играть. Он даже не сердился, когда Тимми и Бобби путали, коверкали и разрознивали некогда милые его сердцу отряды. Он стал укладывать солдатиков Стива обратно в ящик. И тут на него нахлынуло такое волнение, что он, сам не зная почему, чуть не расплакался.

Пенн так давно, так страстно предвкушал эту поездку в Англию — он не то что родителям, даже самому себе не признавался, как трудно оказалось расстаться с домом. Путешествие в самолете и суета приезда, разумеется, утешили его, подбодрили. Но потом пошли сплошные огорчения и разочарования. Ужасно было, когда умерла бабушка. И английские родственники оказались чужими, насколько чужими — этого они, как видно, совсем не понимали. Он, конечно, чувствовал, что все они считают брак его матери не то чтобы неравным, но неудачным, огорчительным. Более смутно чувствовал он и то, что в чем-то обманул их ожидания. Стиву он, конечно, в подметки не годится, это он и сам готов был признать. И если иногда ему казалось, что дядя Рэндл определенно его невзлюбил — что ж, это, пожалуй, естественно, ведь он живой, а Стив умер.