Без вести пропавшие - Станислав Олейник

Его заместитель Абдурахмон, возненавидел его сразу. Сначала он возмутился, что у пленного такое же имя, как у него.

— Хотел бы я знать, какой ишак наградил тебя таким благородным именем, — прохрипел он с яростью, бросая оценивающий взгляд на атлетическую фигуру своего тезки — шурави.

— А ты спроси у своего начальника Рахматулло, — нагло улыбаясь, ответил Николай, — и незабудь в точности повторить свой вопрос.

От неожиданности Абдурахмон не нашелся что ответить. Он привык, что его имя наводит страх на всех пленных, а тут такой наглый ответ. Поняв, что, назвав ишаком того, кто дал такое же имя, как у него, пленному, он совершил ошибку, Абдурахмон, чтобы как-то скрыть свое замешательство, резко перевел разговор на порядки в лагере и ответственности за их нарушение. Отпуская Николая, он мысленно дал себе слово поставить на место этого наглого шурави, и сделать его послушным, как овечку. Абдурахмон и представить себе не мог, что он не только не исполнит задуманного, но и потерпит вскоре от этого пленного шурави, довольно впечатлительное и унизительное поражение…

Неисправность, хотя и работали при одной керосиновой лампе, устранили быстро. Помогал ему пленный афганский лейтенант Голь Мохаммад, или просто, Моммад. Генератор несколько раз чихнул, затарахтел с перебоями, снова чихнул и, наконец, заработал в густом ровном режиме. Николай включил рубильник, и тусклый свет идущий от привязанной к потолку небольшой покрытой густой пылью лампочки, осветил помещение.

Выждав какое-то мгновение, он с наглой ухмылкой подошел к Саиду и попросил две сигареты:

— За работу, — коротко бросил он, и нагло уставился в пышущую ненавистью багровую рожу охранника.

Саид в растерянности посмотрел на своего начальника, явно не зная, что предпринять. Абдурахмон скривился, и в знак согласия кивнул головой.

Николай, подмигнув Моммаду, который, зная, что его друг не курит, с удивлением смотрел за его действиями, спрятал сигареты в карман шаровар, и, убрав улыбку, вопросительно посмотрел на Абдурахмона.

Абдурахмон подошел к работающему генератору, и с важным, ничего не понимающим, видом, осмотрел его со всех сторон, затем, переведя взгляд на Николая, процедил сквозь зубы:

— Оба до утра останетесь здесь. Будете дежурить. И Аллах свидетель, — Абдурахмон закатил глаза к потолку, — если эта машина снова остановится, я живьем сдеру с вас ваши вшивые шкуры.

— А ты не боишься, что мы сбежим, оставляя нас одних? — бросил вслед уходящим Николай, явно желая проверить, оставит Абдурахмон с ними охранника, или нет.

— Не боюсь, — не оборачиваясь, со злобой ответил тот. — Охранник будет снаружи, и если что-то будет не так, он пристрелит вас, как паршивых баранов.

Зная Абдурахмона, Николай понял, тот не шутит.

Покосившись на закрывшуюся за моджахедами дверь, он подошел к Моммаду, и полуобняв за плечи, протянул тому доставшиеся ему от Саида, сигареты.

— Вот, дружище, забирай. Я их попросил только ради тебя.

Моммад растроганно улыбнулся, дрожащей рукой взял сигареты. Одну аккуратно заложил за отворот нуристанки, вторую прикурил от непотушенной еще керосиновой лампы. С наслаждением затянувшись, он устало опустился на корточки около стены, и прикрыл глаза. Рядом примостился Николай. Он вытянул уставшие ноги, и прислонился спиной к прохладной стене. Оба молчали. Каждый думал о чем-то своем.

Голь Мохаммад хорошо помнит свое знакомство с этим шурави. Тогда в камеру, в которой он находился, привели новичка. Перед пленными предстал высокий, физически крепкий, с прямым взглядом, довольно симпатичный человек. Короткая черная бородка делала его похожим на Мефистополя. Подождав, пока закроется за охранником дверь, он улыбнулся широкой располагающей к себе улыбкой и, поздоровавшись, пожелал всем здоровья. Все слова приветствия и пожелания прозвучали сначала на фарси, потом на дари. И никто тогда и подумать не мог, что этот человек, шурави. Содержались в тюрьмах и тогда, да и сейчас, практически все вместе. И шурави, и афганцы. А поскольку все были одеты в афганскую национальную одежду, и у всех советских пленных были мусульманские имена, а многие из них знали в совершенстве, и фарси и дари, отличить их от пуштуна, или нуристанца, было практически невозможно. О выходцах же среднеазиатских республик, и говорить было нечего. Их этнических земляков в Афганистане было довольно много.

Никто никогда не слышал настоящего имени этого человека. Позднее, когда Моммад познакомился с ним ближе, тот представился Николаем. А тогда, когда он назвался Абдурахмоном, все были в шоке. В лагере был только один Абдурахмон-начальник охраны лагеря, и поэтому восприняли это представление за неудачную шутку. Поверили только утром, когда новичка охранник назвал Абдурахмоном.

А вскоре о нем заговорили все. И пленные, и моджахеды. Он скрывал от всех, что владеет приемами восточных единоборств. Но, поскольку умение это требует ежедневных тренировок, он и решил легализоваться. В целом же преследовалась и другая цель. Но об этом знали всего несколько человек, и среди них он, Моммад.

Все произошло на одном из складов стрелкового оружия. Тогда убирали смазку с поступивших на склад автоматов «Калашникова» китайского производства. Проходя мимо одного из охранников, он неожиданно предложил тому разбить ногой на потолке электрическую лампочку. Или, хотя бы, просто достать ее рукой. Тот, как ни старался, ничего сделать не мог. И не удивительно — лампочка висела на высоте двух с половиной метров.

Тогда Николай присел на корточки, сжался, словно пружина, и вдруг, резко выпрямившись, в мощном прыжке сшиб ногой лампочку. Со всего лагеря сбежались моджахеды. Пришел и начальник охраны Абдурахмон. По просьбе моджахедов Николай повторил трюк с лампочкой.

Пленные аплодировали, а моджахеды угрюмо молчали. Вот тогда Абдурахмон, испугавшись, что этот опасный шурави может сбежать, или, принести другие неприятности, приказал заковать его в кандалы. Не даваясь, Николай дрался профессионально. Он раскидывал охранников, как котят. Ухитрялся дать сдачи даже тогда, когда ему заковали в кандалы и руки и ноги. Пять охранников с трудом скрутили взбунтовавшегося Николая и бросили его в карцер. И только по истечении двух дней Абдурахмон освободил своего тезку, а еще через день, вынужден был снять с него кандалы.

Все случилось тогда для всех довольно неожиданно. В результате словесной перепалки между двумя Абдурахмонами, в которой начальник охраны обозвал Николая дохлым ишаком, тот неожиданно предложил обидчику померяться силами, с условием, если он победит, то шурави получат право сыграть с моджахедами в футбол. Если нет, то он готов носить кандалы и далее.

Разговор слышали, как моджахеды, так и пленные, поэтому Абдурахмон вынужден был согласиться.

Схватка была короткой. Николай бросил начальника охраны через себя с такой силой, что тот даже заплакал, не столько от боли, сколько от стыда. Все пленные, и шурави и афганцы свистели и прыгали от восторга, как дети.

Абдурахмон оттолкнулся от песка, поднялся на ноги и, вытирая кровь и слезы с лица, спросил с ненавистью:

— А кто мне даст слово, что вы не разбежитесь во время матча?

— Сами не разбежитесь, — по-русски ответил Николай, и нагло улыбаясь, добавил на фарси, что это в их планы пока не входит.

Футбольный матч состоялся в воскресенье, ровно через две недели после состоявшегося уговора. Болеть за свою команду собрались почти все моджахеды: и постоянный состав, и курсанты. За пленных болеть было не кому, кроме узбека Азида, которого не взяли в команду (он не умел играть в футбол), и Исломуттдина, уроженца одной из закавказских республик, который не захотел выступать против моджахедов.

Перед матчем Николай собрал команду. Обступив его кружком, все с напряжением ждали, что он им скажет. Николай обвел всех тяжелым взглядом и тихо произнес: «Ребята, надо сделать все, чтобы победить духов. — Затем, немного помолчав, добавил. — В 41-м футболисты киевского «Динамо» победили футбольную команду фашистов. И мы должны доказать, что достойны памяти этих героев. Может быть и про нас, когда-нибудь также вспомнят».

И вдруг, широко улыбнулся. — Чего носы повесили, хлопцы?! Живы будем, не помрем! Веселее, веселее смотреть! Вот так! — обнял он за плечи улыбающихся Виктора и Кольку Федорова, и обведя всех веселым взглядом, спросил: «Победим?».

— Конечно, победим! — засветились уверенными улыбками ребята и, построившись, побежали на свисток судьи к центру футбольного поля.

И хотя могло показаться, чтопроизнесенные им перед командой слова наполнены пафосом, Николай произнес их совершенно искренне. Да иначе быть и не могло — все они были точно в таком же положении, как те герои, и это обращение к ним, было, как никогда, кстати.