Твой день и час - Владимир Соколовский

— Ну не хватит ли об этом, Анна Степановна? Словно бы без партийных корочек — я уже и не человек для вас. Обидно, ей-богу… А у меня, может быть, имеются разногласия с партийной программой.

Демченко выпучила глаза.

— Как… как ты сказал… — в замешательстве забормотала она. — Ты… я думала… ты преданный…

— Да. Я преданный. Я Родину люблю. Работать стараюсь добросовестно. Но ведь это независимо от того, в партии я или нет. Что так смотрите? Я не боюсь. И за свое место не держусь нисколько.

— Какие вы… — старший следователь цокнула языком.

Носов стоял и глядел в окно, вдруг встрепенулся:

— А вон и ваша крестница поспешает! Не иначе, с Новым годом идет поздравлять. Еще с ней какая-то дама. К нам, точно…

— Клюева, что ли? — тоскливо воскликнула Демченко. — Ох, горе, горе… — она заметалась по кабинету, в спешке набрасывая одежду. — Не успеть, не успеть…

— А ну закрывайтесь изнутри! — приказал Михаил. — Я ее встречу сам. Принимаю, как говорится, огонь на себя. В благодарность за партийное доверие.

Он прошел к себе и настежь распахнул дверь кабинета. Теперь Клюева обязательно влетит сюда. Надо же, и в такой день не сидится ей дома…

4

Доцент Клюева, Татьяна Федоровна, кандидат философских наук, с университетской кафедры научного коммунизма. Второй год она изводила и терроризировала их. Сначала участкового, потом, по каким-то высоким звонкам, материалы оказались у Монина, он их отдал в уголовный розыск, там маялись с ними довольно долго, потом совсем уж непонятным путем они оказались у следователей, конкретно — у Анны Степановны, как у женщины и секретаря парторганизации. Она боролась, боролась с Клюевой и — пала, замученная разговорами о заговоре и предвзятости: пришла к Бормотову, бросила бумаги на стол и заявила: «Или забирайте, или ноги моей больше здесь не будет, увольняюсь, к черту, перевожусь, куда угодно!» — «Что за слова, что за слова… — заюлил майор. — Как это… даже странно… старый коммунист…» — «А что вы скажете, если она тоже партбилетом передо мной машет и кричит, что она старая коммунистка! Вот поговорите с ней сами и поймете!» — «Разговаривал уже… — угрюмо сказал Бормотов. — поговорил, а она после в ЦК бумагу накатала, меня по ней в обком, в партком управления тягали… Что же нам делать-то, а?» — «Пускай управление с ней и разбирается». — «Ну, скажете! Нашли дураков… тут же конкретную ответственность надо на себя брать. А они только указания дают». Хотели спихнуть стажеру-студенту, но одумались: парню еще полгода учиться в том же университете, зачем же ставить его под удар!

Отдали Фаткуллину: во-первых, сыграли роль неприязненные отношения между ним и Бормотовым, во-вторых — Фаридыч был постарше других, тоже член партии, участник войны. И он как-то умел разговаривать со стареющими бабами: что-нибудь вспомнит из прежней жизни, ввернет комплимент, нажмет на чувства, на сознательность, а то еще и прижмет, лапнет в углу словно бы ненароком, с хохоточком. Однако доцент и для него оказалась твердым орешком.

Дело тут было в соседях по подъезду, по лестничной клетке. С некоторых пор начавшая свихиваться Клюева стала подозревать их в попытках отравить ее, а паче того — ее собаку. Они якобы также подключали провода к ее одинокой квартирке, чтобы внедрить туда антисоветскую и диссидентскую идеологию. Поначалу она сунулась было со своими бреднями в КГБ, там вознамерились отправить ее на психиатрическую экспертизу; перепуганная Татьяна Федоровна быстренько смылась оттуда и больше не появлялась, переведя манию в другую плоскость: они хотят отравить меня и Тошу, окуривают ядовитыми веществами дверь квартиры, рассыпают по лестнице какую-то гадость, подсылают специально зараженных собачек к Тоше, чтобы он с ними совокуплялся! Однажды продавщица в магазине, предварительно перемигнувшись с тоже стоящими в очереди соседями, дала ей такую колбасу, от которой Тошу рвало, и она тоже чувствовала недомогание… И так далее, прочая бредятина. Казалось бы — ясно, одиночество, неустойчивая психика, вместе с климактерическими изменениями организма, породили обычную шизофреническую манию преследования, дополненную еще и сутяжными, кверулентскими склонностями. Но стоило заикнуться снова об экспертизе — Клюева кинулась сразу в университетский партком, там ударили в колокола: как так, смеют подвергать сомнению психику кандидата наук, члена партии, такого идеологически выдержанного товарища! В дело встряли райком, горком, обком — хватало строгих звонков, требований «разобраться со всей принципиальностью», просто окриков: милиция ведь не КГБ, с ней можно не церемониться! В общем, вопрос об экспертизе был безнадежно похерен, — а что тут можно было предпринять без нее? Идиотски кивать заявительнице и завести дело на ее соседей, чтобы обвинить их в террористических намерениях? Предписать им сдать на живодерню своих собак, чтобы не нюхались с Тошкой? Словом, куда ни кинь — везде выходила сплошная дурь. Фаткуллин перепробовал все свои способы воздействия, но Татьяна Федоровна держалась крепко, со стойкостью истинной сумасшедшей. Она вообще часто приходила в отдел и, не застав «своего», заходила в любой следовательский кабинет, садилась и начинала излагать претензии. Дело пухло, бумаги заполняли уже два объемных скоросшивателя, они почти беспрерывно находились в движении: из отдела — в управление, прокуратуру, еще неизвестно куда таскали его Монин с Бормотовым — и обратно, с обязательными указаниями сделать еще то-то и то-то… Бремя окончательного решения не хотел брать на себя никто, все сваливали вниз, на самую крайнюю ступеньку, следователя райотдела… Следователь же мог в этой ситуации сделать только одно: вынести очередное постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Сразу же шла следующая жалоба, постановление отменялось, начиналась новая возня… Этих постановлений по материалу накопилось уже штук пятнадцать — по сути, дознание шло почти непрерывно. В отделении только Носов не занимался еще клюевскими кляузами — проносил Господь, миновала, слава ему, чаша сия… Хоть и знал тоже доцентшу как облупленную, и она знала его.

5

— Да-да, заходите! С Новым годом вас! Что же вы не отдыхаете? Народ весь спит еще после новогодней ночи. Кроме нас, конечно, окаянных дежурных.

— О какой ночи вы говорите! — быстро заговорила доцентша. — У меня каждая ночь, знаете… Испытывать такие мучения из-за того, что люди за стеной позволяют себе незаконные вещи… Спасибо за поздравление. Я вас тоже поздравляю. А Анвар Фаридович где?

— Дома, отдыхает, где же ему быть? У нас только дежурные работают по праздникам — если, конечно, нет чрезвычайных обстоятельств. Сегодня я дежурю от следствия.

— А я как раз вот с вами все хотела поговорить… Случая не было — а сегодня представился, вот и прекрасно! Вы ведь наш, университетский? Свой, как говорится, человек. Может быть, мне с вами легче будет найти общий язык?

«Этого только не хватало!» — поежился Носов.

Выгнать ее, конечно, было нельзя; за себя Михаил боялся при этом меньше всего — но отдельскому начальству могли дать такую таску…

— Я по своему делу… Вы ведь знаете, разумеется, в чем его суть?

— Ну, так… в общих чертах.

— Нет, нет, вы знаете! Мы же неоднократно разговаривали при вас с Анваром Фаридовичем. Ну так слушайте, какую акцию предпринимают теперь наши общие враги: они используют в отношении меня и Тоши лучи высокой частоты! Я почувствовала это еще вчера вечером. А бедный Тоша плохо кушал и беспокоился всю ночь. Я требую немедленно пресечь эту их деятельность.

— Ну вы можете хотя бы объяснить, зачем им это нужно?

— Как зачем? — вскинулась Клюева. — Это же ясно как божий день! За то, что я неустанно разоблачаю происки разного рода антисоветчиков.

Кажется, возник лучик надежды.

— А вот это уже не по нашей части! Я бы советовал все-таки обратиться в КГБ.

Она отшатнулась, загородилась руками:

— Нет, нет! Какой хитрый! Они меня опять на экспертизу будут отправлять, а я абсолютно здорова. Я думаю, что они сами вступили с ними в сговор…

— С кем? С антисоветчиками?! — в изумлении воскликнул следователь.

— Ну, вообще все там, я не знаю с кем…

«Опасная старуха, — подумал Носов. — Неужели она еще и занятия до сих пор ведет? Что же она, интересно, на них щебечет студентам?»

— Вы знаете, — сказал он, — я обязательно займусь этим делом. И передам все Анвару Фаридовичу. А теперь — извините, у меня два срочных допроса, арест, потом, наверно, придется выехать; освобожусь, скорей всего, только вечером…

— Вы можете заехать и вечером, я дам адрес…

— Не могу ничего обещать, поймите, я на дежурстве! Вы зайдите-ка лучше к подполковнику Коротаеву, нашему заместителю, он дежурит от руководства и может содействовать решению вопроса.