Завещание волхва - Вадим Иванович Кучеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он встал с лавки. И покачнулся от того, что у него внезапно закружилась голова. Потрясение от признаний матери не прошло даром. Заметив это, бабка Ядвига с тревогой спросила:
– Что с тобой, сынок?
– Мне надо прогуляться по лесу, матушка, – ответил он. – Все обдумать, набраться сил.
– Хорошо, сынок, – не стала возражать бабка Ядвига. – Только возвращайся скорее. Нам надо о многом поговорить. О твоей дальнейшей судьбе. Об обряде, который надо провести, чтобы быть признанным жрецом Перуна. Да мало ли еще о чем!
Михайло ничего не сказал и вышел из комнаты, оставив мать в одиночестве мечтать о будущем. Для него сейчас важнее было настоящее. И, выйдя из дома, он направился не в лес, а к Усадьбе Волхва.
Глава 41. Тимофей признается
Тимофей и Олег пили чай на кухне. У обоих были одинаково благодушно-счастливые лица. На подоконнике сидела ворона и усердно клевала сушку. Своим появлением и сумрачным видом Михайло внес диссонанс в эту пасторальную картину, достойную быть образцом мирной и простой сельской жизни.
– Присоединяйся, – пригласил Тимофей, делая вид, что не замечает его настроения. – Чаек сегодня исключительно душистый.
– Не до чая мне, – буркнул Михайло. Он пристально взглянул на старика и сурово спросил: – Скажи, ты знал?
– Гавран мне все рассказал, – старик кивнул на ворону, и та, будто подтверждая его слова, каркнула. – Я рад, что у вас все вышло, как было задумано.
– Я не об этом спрашивал, – досадливо поморщился Михайло. – Ты знал о Ратмире и моей матери?
Тимофей едва не поперхнулся чаем. Потом отставил чашку, тяжело вздохнул и признался:
– Знал.
– А почему мне ничего не сказал? – спросил Михайло сердито. – Я думал, мы друзья.
– Потому и не сказал, – ответил старик. – Зачем ворошить прошлое? Это было так давно. Что изменилось бы, если бы ты узнал?
– Многое, – отрезал Михайло.
– Да, ты перестал бы приходить в наш дом, общаться с Ратмиром, знаться со мной, – сказал старик. – Куда как хорошо! И все это из-за глупой ошибки, которую когда-то совершили твоя мать и Ратмир. Но ты-то в чем виноват? Это их крест. И они несли его всю жизнь. Прости их. И забудь о своей обиде.
– Может быть, мне забыть и о том, что я сын Ратмира? – гневно спросил Михайло.
Чашка выпала из рук Олега и разбилась на мелкие кусочки. Но никто не обратил на это внимания.
– Об этом забывать не надо, – спокойно сказал Тимофей. – Если уж ты узнал об этом. Но если хочешь знать мое мнение, то твоя мать напрасно рассказала тебе об этом. Эту тайну она должна была унести с собой в могилу, коли уж изначально скрыла от всех правду.
– Так мать действительно ничего не сказала Ратмиру? – спросил Михайло. До сих пор он оставлял в глубине души место сомнению.
– Ни словечка, – подтвердил Тимофей. – Она скрылась на несколько лет, и скиталась неизвестно где. О ней не было ни слуху, ни духу. А потом она вернулась, уже с тобой, и поселилась в заброшенной лесной хижине, в которой когда-то жили ее предки. Ратмир, в память о былой любви, предлагал ей помощь, но она отказалась. И никогда не позволяла ему встречаться, а тем более общаться, со своим ребенком, то есть с тобой. Это уже когда ты подрос и стал самостоятельным, вы случайно встретились с Ратмиром в лесу. Ты помнишь этот день?
– Очень хорошо, – кивнул Михайло. – Ратмир собирал какие-то травы, а я наблюдал за ним, спрятавшись на дереве. Он заметил меня и заговорил со мной. Он не знал, кто моя мать, а я не сразу сказал ему это. К тому времени мы уже подружились, и я начал часто бывать в вашем доме. Остальное ты знаешь и сам.
Он помолчал, а потом спросил:
– Скажи, а Ратмир… знал, кто я?
– Нет, – ответил старик. – Люди удивительно слепы, когда дело касается их самих. Он находил в тебе черты Ядвиги и, чувствуя себя виноватым перед ней, привечал как мальчишку, который мог бы быть его сыном, но не более того. Он очень сожалел, что у него нет родного сына. Так и умер с чувством, что многое потерял в этой жизни, не испытав радости отцовства. Можешь передать это своей матери. Быть может, Ядвига наконец простит его. Им с Ратмиром уже нечего делить.
Разговор прервался. Тишину нарушало только постукивание клювом о подоконник вороны, которая все еще расправлялась с сушкой. И тогда Олег спросил о том, что так и осталось ему не до конца ясным, несмотря на то, что он внимательно слушал все это время.
– Но если Михайло – сын Ратмира, моего деда, тогда кем он приходится мне?
Тимофей и Михайло одновременно посмотрели на него с таким видом, будто до этого не замечали его присутствия. И даже ворона оторвалась от сушки и взглянула на Олега, могло показаться, с удивлением.
– Вообще-то он твой дядя по материнской линии, – ответил Тимофей, подумав. – Если быть предельно точным, то двоюродный дядя.
Теперь уже Михайло и Олег посмотрели друг на друга так, будто пытались найти общие черты. И, к своему удивлению, начали находить их. То, что раньше не замечалось, вдруг стало очевидным. У них были одинаковые глаза, уши, подбородок, а сейчас даже выражение лица, по которому любой посторонний человек, присмотревшись, признал бы в них родственников, пусть и дальних.
– Вот это да, – произнес Олег. – А я-то думал, что я круглый сирота. Признаться, мне было очень одиноко на свете.
Михайло ничего не сказал. Он подошел к Олегу, приподнял его и так крепко прижал к своей груди, что послышался хруст костей.
– Отпусти его, медведь! – закричал Тимофей, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы, предательски выступившие помимо его воли на глазах. Старик был сентиментален, но всегда пытался это скрыть, чтобы не показаться смешным. – Задушишь до смерти, и он снова останется сиротой.
– Это как? – удивленно взглянул на него Михайло. Но руки все-таки разжал, а старику только того и было надо. Он не стал отвечать, а только хитро сморщил свой носик.
Ворона каркнула, и Тимофей утвердительно качнул головой.
– Ты прав, Гавран, все тайное рано или поздно становится явным. – Он погрозил птице маленьким волосатым пальчиком. – Но болтать о том, что ты только что узнал, не надо. Ни к чему разносить сплетни по всему белу свету. Нам и без того хватает чужого внимания. Или ты
