Поднять Титаник! - Клайв Касслер

Питт и Сэндекер приветствовали его и проводили на мостик, где главный лоцман по-хозяйски огляделся, покрепче уперся ногами и так сильно обхватил руками парапет, словно сам желал сделаться частью легендарного судна. Оттуда, с высоты мостика, все оглядев и прикинув, лоцман милостиво кивнул буксировщикам, чтобы продолжали работу, тащили. Питт помахал рукой над головой, и Бутера со своего судна ответил гудком. Затем капитан буксировщика отдал приказ «самый медленный вперед» и решительно направил свой «Уоллес» в главный пролет моста Верразано-бридж, соединявшего Лонг-Айленд и Стейтен-Айленд.

Как только необычная кавалькада появилась в Верхнем Нью-Йоркском заливе, Бутера принялся расхаживать от борта к борту, поглядывая на ведомый лайнер, справляясь о погодных условиях и скорости ветра, лично осматривая буксировочный трос, — и все это делалось с таким деловым видом, как будто Бутера был нейрохирургом и готовился к уникальной операции.

Еще с прошлой ночи по обоим берегам выстроились многотысячные толпы народа. Улицы Манхэттена опустели, офисы затихли: все, кто смог, пришли на берег реки; не сумевшие по каким-либо причинам сделать этого бросили работу и прилипли к окнам своих контор, к заводским окнам, обращенным в сторону реки. Вошедший в залив «Титаник» вызывал у зрителей чувство благоговейного ужаса и восхищения.

Находящийся на берегу Стейтен-Айленда репортер газеты «Нью-Йорк Таймс» Питер Халл принялся строчить в блокноте:

«Говорят, что привидений не бывает… Очень даже бывают в нашей жизни и привидения. Я знаю это, поскольку сам видел привидение ранним мглистым утром. К моему крайнему недоумению, прямо перед глазами двигалось оно, похожее ни монстра, который умер, оказался в аду, но был отвергнут, тамошними чертями и потому вынужден возвратиться на землю. „Титаник“ в невидимом шлейфе феерической легенды, окруженный душами сотен людей, некогда плывших на корабле, напоминал экспонат давно ушедшей от нас эпохи. При взгляде на лайнер в душе пробуждались чувство гордости и чувство печали…»

Комментатор телекомпании «Си-Би-Эс» был настроен менее лирически:

— «Титаник» наконец завершил свой первый в истории рейс. Это произошло сегодня, через семьдесят шесть лет после того, как лайнер вышел из Саутгемптонских доков…

К полудню «Титаник» проследовал мимо статуи Свободы и многочисленных зевак на Баттери. Никто из зрителей не позволял себе говорить иначе, как шепотом. Весь город странно притих. О прежней цивилизованной жизни напоминали разве только раздававшиеся время от времени гудки таксомоторов. Создавалось впечатление, что весь многоликий Нью-Йорк вдруг превратился в огромный собор.

Многие плакали, не скрывая слез. Среди плакавших были и трое пассажиров, некогда взошедших на борт «Титаника». Казалось, сам воздух был напоен трагедией. Впоследствии, пытаясь описать охватившие их тогда чувства, люди вспоминали только состояние оцепенения, как будто всех в одночасье временно парализовало. Это чувство не разделяли буквально единицы, среди которых был сурового вида пожарный по имени Артур Муни.

Муни был капитаном одного из пожарных судов порта. Он принадлежал к нью-йоркским ирландцам, и подобного многим из этнических ирландцев, был высоким, крепко сложенным, с озорным прищуром. Девятнадцать лет кряду он тушил морские пожары. С силой шарахнув кулаком по нактоузу, он сбросил оцепенение и заорал на свою команду:

— А ну, парни, поднимайте зады, расселись тут, понимаешь! Это вам не театр, — его мощный голос был слышен во всех углах судна. Для того чтобы отдать команду, Муни не приходилось пользоваться рупором — в этом просто не было нужды. Корабль возвращается из своего безумного плавания. Ну-ка, покажем «Титанику», как искони принято встречать в нашем порту долгожданные суда.

— Да, но, капитан… — отважился возразить один из матросов, — это же не «Норманди», и даже не «Королева Елизавета II». Этот корабль — обыкновенная ржавая калоша, которой давным-давно пора на свалку.

— Сам ты ржавая калоша, задница! — заорал на матроса Муни. — Этот корабль — самый славный корабль всех времен и народов, и заруби это себе на носу! Другое дело, что он несколько подгнил и чуть припозднился с прибытием, но это все не суть важно. Так что, давай, щенок, сигналь на полную!

Все это напоминало как бы второй акт действа по поднятию «Титаника». Брандспойты на корабле Муни представляли собой настоящие фонтаны с мощными рассыпчатыми струями, а от мощнейшего гудка океанского пожарного судна мелко дрожали стекла даже в отдаленных небоскребах. Вслед за Муни еще один капитан пожарного судна дал гудок, затем еще один и еще один. К пожарным судам присоединились и сухогрузы, которых, в свою очередь, поддержали водители нью-йоркских такси. Сплошной гул стоял в Нью-Джерси, Манхэттене и Бруклине. Миллионы глоток выкрикивали радостные приветствия, адресованные «Титанику».

Начавшийся с корабля Муни концерт превратился в сплошной какофонический бедлам, повисший над городом. Впрочем, и событие того стоило.

Лайнер «Титаник» входил в порт.

Глава 75

В док, куда был приведен «Титаник», повалил народ. Бурлящая толпа из газетчиков, местных знаменитостей, полицейских и тысяч встречающих — вся эта масса людей начала штурм корабельного дока. Никакая служба безопасности не могла сдержать такую лавину.

Рой тележурналистов и корреспондентов, одолев сходни, окружил адмирала Сэндекера, который подобно победившему в очередной битве Цезарю стоял на ступенях главного трапа, поднимавшегося с уровня четвертой палубы.

Это был звездный час в жизни Сэндекера, и даже табун диких мустангов не согнал бы его сейчас с палубы «Титаника». Он никогда не упускал возможности укрепить авторитет Национального агентства надводных и подводных коммуникаций. И сейчас, используя уникальный шанс, он делал все возможное, чтобы хоть несколько минут уделить каждому корреспонденту всех солидных газет, национального телевидения. Он рассказывал вкусно, со смаком и знанием дела — и при этом улыбался, улыбался, улыбался. Адмирал был наверху блаженства.

Питта меньше заботили фанфары. Его представление о сиюминутном блаженстве ограничено ванной, чистой сменой белья и свежей постелью. Он пробрался к временным сходням и, не привлекая к себе внимания, продрался сквозь толпу газетчиков, сошел на причал, растворился в толпе. Он уже считал, что избавился от назойливых журналистов, когда какой-то телекомментатор ринулся к нему, и под самым носом Питт увидел вдруг нацеленный на него микрофон.

— Эй, приятель, ты ведь один из аварийщиков с «Титаника»?

— Увы, я местный, с этой судоверфи, — и он помахал рукой перед телекамерой.

На лице телевизионщика отразилось разочарование.

— Джо, заканчивай, — обратился он к своему оператору. — Ошибочка вышла.

С этими словами он резко повернулся и двинулся в сторону корабля через толпу, крича, чтобы не задели его микрофон и соединительный провод, на который кто-то едва уже не наступил.

Через полчаса, или что то же самое, шесть кварталов спустя Питт сумел отыскать свободное такси, водителя которого больше интересовал заработок, чем древний корабль.

— Куда едем? — поинтересовался шофер. Питт поколебался несколько мгновений, посмотрел на себя, на свою грязную, пропахшую потом одежду, поверх которой была надета грязноватая куртка. Он и без зеркала представлял, как именно выглядит: круги под глазами, мятое лицо, красные от недосыпания глаза… Если на кого в этот час он и был похож, так это на завсегдатая «Бауэри». Но тут же другая мысль пришла в голову. Какого, собственно, лешего?! Он только что сошел с трапа самого шикарного лайнера в мире…

— Какой в Нью-Йорке отель считается самым лучшим и дорогим?

— «Пьер», что на углу Пятой авеню и Шестьдесят первой стрит, держит марку.

— Ну так давай жми в этот самый «Пьер».

Водитель повернулся и внимательно посмотрел на своего пассажира. Ничего не сказав вслух, он лишь напряженно шмыгнул носом, пожал плечами и покатил по улице.

Менее чем через полчаса такси подкатывало к фасаду «Пьера», обращенному в сторону Центрального парка.

Расплатившись с таксистом, Питт прошел через вращающиеся двери и уверенно пересек фойе, остановился возле стойки.

Клерк удостоил его неприветливым взглядом, традиционным в такой ситуации.

— Извините, сэр, — сказал он прежде, чем Питт успел открыть рот, — но сегодня у нас все занято.

Питт понимал, что так или иначе репортеры обнаружат его местонахождение, это лишь вопрос времени — если, конечно, он сейчас назовет свое настоящее имя. Он же внутренне еще не был готов сделаться национальной знаменитостью. Все, чего хотел сейчас Питт, — это вымыться и выспаться вволю.

— Не судите по моей одежде, — сказал Питт, стараясь, чтобы его слова прозвучали возмущенно. — Я профессор Малколм Р. Смит, писатель и археолог. Я только что с самолета, четыре месяца провел в дельте Амазонки, поэтому так и выгляжу. Мой помощник сейчас привезет багаж.