Млава Красная - Вера Камша

Кто-то из нас явно сошёл с ума, угрюмо думал посол, собственноручно подбирая рассыпавшиеся перья. Чего они хотят там, в Берлине? Русские остановились у Анксальта, верно; но чего добилась этим Пруссия? Василевс отправит ещё один корпус или даже два, и что тогда? Спешно гнать в Млавенбург бурной предзимней Балтикой всю прусскую армию? Объявлять войну?!

Тупик, горько сказал он себе. Все твои усилия, граф Александер, оборачиваются против тебя же. Все влиятельные знакомцы держатся с тобой более чем осторожно, один лишь великий князь Георгий Кронидович на балу у князя Аргамакова подошёл, многозначительно покивал и произнёс прочувствованную речь о необходимости скорейшего мира.

Зато остальные, от кого в самом деле тянутся ниточки к управлению колоссальной Державой, раскинувшейся на три континента, если не отворачиваются, как Янгалычев, то разводят руками да качают головой. Мол, всей душой бы рады, герр Шуленберг, но никак. Вот ну ни в какую. Его величество очень, очень гневается. Конечно, если бы его величество Иоганн обратился к государю лично…

Герр Шуленберг глубоко вздохнул и поправил стопку чистой бумаги, украшенной водяными знаками родного министерства. Вполне возможно, подумал посол, мои бесконечные послания вконец вывели Кайзерштрассе из себя. Но в отставку меня не отправляют, что уже хорошо и к тому же даёт повод задуматься.

И выводы из этих раздумий графу Александеру очень, очень не нравились.

Все прекраснодушные рассуждения о «равновесиях» и прочем, похоже, в Берлине просто отбросили. Но, поелику нельзя считать, что и его величество кайзера, и главу его же кабинета разом поразило помутнение рассудка, то дело тут, видать, ещё хитрее.

Существует что-то, чего не положено знать даже ему, графу Александеру фон Шуленбергу, право же, занимающему не самое последнее место в прусских коридорах власти.

Кайзер спокоен, сдержан и не отступает от заранее избранной линии. А судя по инструкциям с Кайзерштрассе, избрана сия линия именно заранее. Он уверен… что война с Россией не разразится? Но сколько же можно испытывать долготерпение императора Арсения? Чего бояться хозяину Анассеополя, совсем недавно доказавшего всем, раздавив Унгарскую смуту, что его армия отнюдь не обленилась и не утратила сноровки? Да что там Унгария, млавское дело говорит о том же, даже не говорит, кричит!

Его величество Иоганн тем не менее уверен, что при любом исходе Пруссия не останется внакладе и не попадёт в совсем уж большую беду.

И вот от этой августейшей уверенности Шуленбергу становилось совсем плохо.

2. Ливония. Окрестности Анксальта

Руке, хвала Господу, стало получше. Не жгло, не дёргало, только ныло – пусть неотвязно, но жить можно.

Никита Богунов поморщился от боли, останавливая Гранда. После обеда гусар вновь учился управляться сразу и с конём, и с саблей. Получалось плохо. Совсем недавно он был среди софьедарцев мало что не первым в искусстве рубки лозы, мог по-казачьи ссечь воткнутый в землю шест так, что надетый на верхушку кивер упал бы на оставшийся торчать конец палки, а теперь…

– Доброго вам вечера, граф.

Ульссон протянул руку, взял Гранда под уздцы, помогая Богунову сойти с седла.

– Спасибо, – от души поблагодарил гусар. – Руку натрудил, – пожаловался он.

– Вам, Никита Степанович, руку надо беречь да покоить, – с неприятной назидательностью заметил свей. – Идёмте, его высокопревосходительство ждёт. Справлялся, где, мол, новый мой адъютант? Сказал, что уехали вы, что без сабли не можете. Этот резон Александру Афанасьевичу понятен.

– Гусар без сабли не гусар, – отшутился Богунов. – Иван Максимилианович, мы хоть на брудершафт и не пили, но, может, на «ты» перейдём, как меж боевых соратников принято? Лет мы одних, чина одного…

– Вы, Никита Степанович, граф, – бледно улыбнулся Ульссон. – Фамилия Богуновых всем известна, кто «Историю Русской Смуты» читывал, а мой родитель, в службу военную вступая, даже личного дворянства не имел. И, хотя льстит мне предложение ваше, но давайте всё оставим как есть, коль и вправду хотите мне приятное сделать.

– Доблесть предков – она по наследству не передаётся! – смутился Никита. – Да и когда то было! Почитай, два века с половиной минуло!

– Что значит «когда было»? – оспорил Ульссон. – Вы, ваше сиятельство, граф и по мужеской линии прямой потомок думского боярина Дениса Феодоровича Богунова, ближайшего сподвижника князя Степана Никитича Алдасьева-Серебряного, первого василевса доныне правящей династии, да хранит Бог государя и всех его домочадцев!

– И что ж с того? Я от этого лучше стал?

– Конечно, – удивился свей. – Я хоть и из Суомии, но от немцев недалеко ушёл, немцы же превыше всего ставят орднунг, сиречь порядок. А порядок – это и правильная кровь. Правильная она у вас, Никита Степанович, потому и зову вас на «вы», что сие – знак уважения. Вы ж меня зовите как хотите, ибо всё должно́ быть, как до́лжно.

Богунов не то чтобы не понял, ему не понравилась сама мысль.

– Иван Максимилианович, кровь – она просто кровь. Красная. Что у моих гусар, что у князей. Только Помазанник Божий над нами, а так-то…

– И слушать не хочу! – отрезал Ульссон. – То мысли крамольные, граф! Простолюдина с дворянином уравниваете!

Никита растерялся. С одной стороны, так-то оно так, но кровь красна что у князя, что у последнего бродяги… И у врага, и у друга. Капказ тот же взять. Дядюшка Абериан, младость вспоминая, уши все прожужжал, что хоть сволочь там не жалели, но при этом немалое число нижних чинов, да и младших офицеров женилось на местных; вот и выходило, что многие, осевшие на Зелёной линии и полагавшие себя русскими и вернославными, были «на лицо весьма своеобычны». Особенно во втором поколении, так что не в крови дело. Или хотя бы не только в ней.

– Да что вы, Иван Максимилианович… помилуйте, какая тут крамола? Просто так оно у людей выходит… Сказано же «несть эллина»…

– Общество должно пребывать в порядке! – уверенно заявил суомский свей. – А самая устойчивая фигура, как вам, Никита Степанович, известно, – пирамида. На вершине государь. Ниже…

– Помню, помню…

– А коль помните, то давайте того и держаться. Порядок должен быть.

– Порядок? – Гусар не выдержал, усмехнулся. – Но ведь его высокопревосходительство орднунг немецкий не слишком жалует. Как вы с ним живёте-то?

– У Александра Афанасьевича имеется своя система, – охотно пояснил не заметивший «подначки» Иван. – Во главу угла князь ставит верность государю и отечеству, но немалое место занимает и верность иным взятым на себя обязательствам. Мой родитель, майор Ульссон, получил смертельную рану, исполняя приказ его высокопревосходительства, после чего князь счёл своим долгом позаботиться о нашем семействе.

В свою очередь, когда спешно вызванному из своего имения Александру Афанасьевичу потребовался адъютант, я не мог не оставить Академии. Надеюсь, однако, в ближайшем будущем покинуть своего благодетеля и вступить в Володимерский полк, где, по несчастливым нынешним обстоятельствам, открылись вакансии.

– Я бы, Иван Максимилианович, сказал, что в основе вашего решения лежит свойственное человеку чувство благодарности, а вовсе не орднунг.

– Порядок есть основа основ, – и не подумал смутиться свей, – но пути к нему могут пролегать различные. Пирамиду по-разному строить можно. А теперь идёмте, его высокопревосходительство ждёт. Встречаем сегодня гвардию. И его василеосское высочество.

3. Анассеополь. Дворец графа Менелая Орестовича Бороздина-второго

Полуобнажённые сатиры и нимфы по обеим сторонам ярко освещённой лестницы разглядывали запоздавших гостей. Как чудилось фон Шуленбергу, с намёком, хоть и не столь откровенным, как у блиставшей на верхней площадке хозяйки дома.

– Господин посол, какая приятная неожиданность. – Лиди Бороздина церемонно и при этом… дерзко подала руку. Декольте графини тоже было дерзким. О да, её сиятельство имела что показать, но всё-таки, всё-таки…

– Премного благодарен за приглашение, прекрасная Лидия Тейнарьевна. – Необычное даже для русских отчество выговорилось на удивление легко. – В наше нелёгкое время…

– Ах, милый граф, ну хоть вы не говорите о политике! – надула губки великолепная Лиди. – Все мужчины как сговорились, только и рассуждают, что о каких-то глупых государственных делах. У меня от них случается мигрень…

– Прекрасные дамы, такие как вы, графиня, и не должны помышлять о столь скучных материях, предоставив сии вещи мужчинам…

Так, за светской беседой, они и проследовали роскошной даже для софьинского Анассеополя анфиладой навстречу доносящейся из большой, отделанной по последней моде залы музыке. Контраст между тяжеловесной прадедовской роскошью и умопомрачительно дорогой современной «простотой» был одной из последних причуд графини. Удачной причудой, так как примеру Бороздиных успели последовать Аргамаковы, Кавалковы и Чемисовы. Правда, у них отчего-то вышло не столь впечатляюще. Поклонники Лиди искали секрет в её неповторимом шарме, недоброжелатели же… Недоброжелатели скромно молчали.