Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики - Лев Кассиль

Глава XXIX

Клятва на половнике

Так в сопровождении милиционера Антон ввалился в общежитие гидраэровцев. Все были в сборе. Только что закончилось обсуждение нового проекта глиссера, который разработала Настя. Раздался стук в дверь. В кают-компанию двинулись клубы пара. Когда они рассеялись, все увидели милиционера. За спиной милиционера высилась громадная фигура Антона. Антон был смущен.

– Добро пожаловать! – сказал Баграш.

– Поздравляю! – развел руками Карасик, решив, что Антон уже что-то натворил.

– О, тамада! – удивился Бухвостов.

– Милости прошу к нашему шалашу! – сказал Фома.

– Кто это? – шепнула Настя.

– Вам известен этот гражданин? – спросил милиционер, румяный и застенчивый.

– Как же, как же! – закричали все. – Он скоро всей Москве известен будет!

– А что такое? – спросил Баграш.

– Не обращайте внимания, – примирительно сказал Фома. – Садитесь, давайте чай пить.

– Такая, понимаешь, петрушка вышла… – смущенно забормотал Антон.

Он подробно рассказал о происшествии, виновато улыбнулся.

Милиционер, не в силах скрыть восхищения, поглядывал на него снизу вверх, и румяное его лицо теряло официальность.

– А я ведь вас признал, – сказал вдруг он Баграшу. – Я на матче вас видел, вполне приличная командочка. Вот этот товарищ, – указал он на Баграша, – в центрэ играет, а вы вот, – кивнул он на Фому, – полусредним стоите. Я к этому делу сам привержен. Футбол – явление отважное.

Гидраэровцы гордо улыбались.

– А это, значит, ваш будет? – спросил милиционер.

– Наш, товарищ милиционер, будущий чемпион.

– Очень приятно! – сказал милиционер. – Снежков моя фамилия. – Он строго повернулся к Антону. – Ну, принимая во внимание ваше провинциальное положение, как вы являетесь приезжий, то хочу вас предупредить за уличное нарушение…

И милиционер откозырял. В дверях он обернулся.

– Ну и парень! – не выдержал он. – Геркуланум!..

– И шумный же ты человек! – сказал Карасик, обнимая Антона. – Не успел явиться, уже нагрешил.

Антона тормошили, с него стаскивали тулупчик.

– Молодец, приехал! – хлопнул его по плечу Баграш.

Антон вынул из заднего кармана брюк бумажник, покопался в нем и вытащил аккуратно сложенный документ. Этот документ дал ему горсовет физкультуры, отпуская в Москву.

Баграш взял документ и прочитал его вслух:

– «Дано сие вратарю сборной города Кандидову Антону Михайловичу в том, что за истекший сезон он не пропустил ни одного мяча в ворота и за проявленную инициативу, способствующую спасению города во время паводка, награжден грамотой и почетным знаком спасения на водах…»

– Здорово! – сказал Баграш. – Спасение на водах целого города.

– Теперь держитесь! Первенство Москвы наше! – закричал Фома.

– Опять? – иронически спросил Бухвостов.

Но Антон сдернул с себя пиджак и засучил рукава:

– Принимаю! Усохнуть мне на этом месте – ни одного мяча сроду не пропущу!

Он отбежал в конец зала и стал там, где когда-то были церковные царские врата. Мяча под рукой не было. Оглянувшись, Бухвостов схватил со стола большой глобус, снял с ножки и бросил в Антона. Ловким приемом вратаря Антон поймал над головой желто-голубой глянцевитый шар.

– Стой, замри! – сказал Карасик.

Антон стоял в царских вратах. Не целиком закрашенные угодники плавали за его плечами на взбитых облаках. Рослый и плечистый, он держал над головой модель планеты.

– Геркулес с глобусом! – сказал торжественно Карасик и подмигнул Антону. – Геркулес с глобусом… Вот такой стоял перед театром Шекспира.

– Комсомольцы! – вмешалась мама Фрума. – Комсомольцы, рабфаковцы, допризывники, что вы делаете? Человек с дороги, человек устал, а они его уже футболят, они его уже мучат… Не обращайте на них внимания – они просто сумасшедшие. Идемте, я вам дам умыться, закусите с дороги. Вы любите яичницу?

– Обожаю! – сказал Антон, послушно следуя за маленькой старушкой.

– Омлет или глазунью?

– Глазунью.

– Ах, какая досада! А я сделала омлет!

– Глубоко обожаю омлет, – сказал Антон.

Тут он увидел Настю. Настя стояла в сторонке и с радушным любопытством смотрела на него.

– Извиняюсь, – сказал Антон, – кажется, я не поздоровался… Такая петрушка! Извините, не заметил, здравствуйте.

– Ничего, – сказала Настя. – Ничего, я маленькая, трудно сразу заметить.

– Ничего подобного, совсем наоборот даже… – забормотал Антон. – Это просто с моей стороны даже непростительно…

– Омлет стынет! – закричала мама Фрума.

До ночи обо всем договорились. Баграш устраивал Антона в свою бригаду, сперва чернорабочим. Одновременно Антон поступал на учебу в заводской комбинат. Поселили его в одной комнате с Карасиком.

– Ну, мама, – сказал Баграш, – готовьте большой силос! Будем принимать.

И, когда на столе появилась миска с «большим силосом», то есть с винегретом, и руки всех сошлись на половнике, Антон возложил поверх всех рук свою мощную длань.

– Теперь повторяй за нами, – сказал Баграш.

Старательно окая, Антон повторял:

– Сим черпаю и вкушаю, сим клянусь, равный среди равных, на водах и на зеленом поле битвы славить надежной доблестью коммунара и верной советской службой свой очаг, и дом, и веселое товарищество наше. И если нарушу я словом, делом или тайной мыслью закон дружбы и труда, то не будет мне места за этим столом изобилия, и да минует меня круговая чаша!

– Ура! – рявкнули гидраэровцы и, рассаживаясь, запели свою песенку, давно уже сочиненную сообща для подобных случаев:

Сегодня старт! И смотрит с картКривая даль похода.Нас ждут и доблесть, и азарт,И свежая погода.

Баграш, величественно орудуя половником, накладывал на тарелки винегрет. Ребята пели, раскачиваясь на стульях:

Лети, вода, греми, вода,Налево и направо!А ну, рваните, форварда!Нас ждет любовь и слава.

Антон смотрел на поющих, то широко улыбаясь, то вдруг очень серьезно, не зная, как полагается держаться в таких случаях. Он был и сконфужен и польщен, Баграш дирижировал половником.

В походе мча и у мяча –Одной полны мы страсти…Но ждет нас финиша причал,И там мы скажем: «Здрассте»…

В двенадцать часов все разошлись.

Фома Русёлкин и Бухвостов жили в одной комнате. Как всегда, перед сном они искали тему для спора. Сегодня эта тема легко нашлась.

– Ну и малый этот Антон… – начал Фома.

– По виду ничего еще нельзя сказать, – тотчас возразил Бухвостов.

– Нет, это сразу видно.

– Поглядим, тогда будет видно.

– В тебе чутья нет, Коля.

– Во мне чутья нет?.. Поздравляю!

Спор был на мази.

Баграш уже собирался спать и сидел без кителя. Он читал принесенную ему из библиотеки Карасиком книгу. Вдруг к нему постучалась Настя.

Баграш накинул китель. Настя вошла и села.

– Ну, что скажешь, Настюшка?

– Ничего, так просто, поболтать зашла.

Баграш внимательно посмотрел на нее. Он видел, что Насте хочется о чем-то потолковать с ним.

– Ну, а конкретно? – спросил он.

– Да так, вот насчет новой машины. Мне кажется, мы слишком высоко редан закатили.

– Слушай, Настюшка, не виляй! – сказал Баграш. – Редан тут ни при чем. Ты что, о Кандидове хочешь мне сказать?

Настя вдруг покраснела.

– Ну, ну, – сказал Баграш, подбадривая.

– Ты знаешь, Баграш, – заговорила Настя, – о нем я тоже хотела сказать. Странное какое-то впечатление. Видно, что очень наш, но какой-то необыкновенный, я, по крайней мере, таких еще не видала. Я сама не знаю…

Баграш лукаво посмотрел на Настю.

– Ну вот, я так и знала, – раздосадовалась Настя, – обязательно у вас у всех такие мысли!

– Да что тут плохого? – забасил Баграш. – Парень действительно выдающийся, по-моему. Присмотрись. Вольница немножко, так? Ну, да мы его приберем к рукам, а так, что ж, очень славный малый. Карась мне его биографию рассказывал, прямо героика. И нос на месте, не то, что у других, – добавил он, усмехнувшись, и потрогал свой расплющенный нос. – Иди-ка спать, Настюшка, пора.

Карасику комната его показалась в этот вечер необыкновенно тесной. Она была готова треснуть по углам. Пристанской голос Антона, его плечи, размах его рук, высота его роста едва вмещались в ней. Полураздетый, Антон стоял у зеркала. Он поглаживал выпуклую свою грудь, мял бицепсы:

– Здоровый я, Карасик! Ох, здоров, как бугай! Чего это у меня там на спине? Не чирий?

– Да нет там у тебя ничего, натерто немножко. Ложись. Хватит любоваться.

Карасик уже лежал. Репродуктор на столе выволакивал из шорохов и тресков далекую мечтательную мелодию. Антон лег.