Мареновая роза - Стивен Кинг

«У Эриниса один глаз, да и тот слепой, но нюх у него очень острый».

Рози стояла, глядя на быка круглыми от страха глазами, завороженная постукиванием копыта. Когда же стук, наконец, прекратился...

Она опустила голову и посмотрела на зажатый в руке комок ночной рубашки с камнем внутри. С камнем, обернутым в пропитанную кровью тряпку.

«Но нюх у него очень острый».

Она опустилась на одно колено, искоса наблюдая за быком и правой рукой прижимая ребенка к плечу. Левой развернула влажный комок ночной рубашки. Рози заворачивала камень в темно-красный от крови «Уэнди Ярроу» лоскут, но потом большую часть крови смыло дождем, и теперь цвет ткани поблек до розового. Только завязанные концы по-прежнему оставались красными – точнее, мареновыми.

Рози подняла камень на ладони, каждой клеткой кожи ощущая его вес. В тот миг, когда холка быка дернулась за секунду до броска, она размахнулась, швырнув камень как можно дальше, влево от быка. Его тяжелая голова повернулась в сторону упавшего камня, ноздри раздулись, и бык помчался к тому месту, откуда доносились и звук, и запах.

В то же мгновение Рози бросилась бежать. Она оставила скомканные остатки ночной рубашки рядом с грудой одеял, но все еще сжимала в руке маленький узелок с тремя зернышками помгранатового дерева, хотя и не чувствовала его. Единственное, что оставалось в ее сознании, – это проем между стенами того коридора, в который ей нужно попасть. А бык в это время бесновался, поддевал камень смертоносными рогами, отшвыривая его в сторону, затем догонял, тыкался в него плоской наковальней огромной головы, издавая разъяренные хрюкающие звуки. После очередного удара острого рога камень улетел в другой проход, и бык ринулся за ним вдогонку. Рози бежала что было сил, но ей представлялось, что она едва переставляет ноги, словно в замедленной съемке, и теперь все снова начало казаться сном, потому что так можно бежать только во сне, особенно в плохом сне, где враг всегда преследует тебя, отставая на каких-то два-три шага. В кошмарных снах бегство превращается в подводный балет.

Она ворвалась в жерло узкого коридора в тот момент, когда бык за ее спиной повернулся, и топот стал приближаться. Гулкий стук копыт по камню быстро нарастал, Эринис мчался прямо на нее, и в последний момент Рози, не выдержав, закричала и, прижимая захлебывающегося в рыданиях испуганного ребенка к груди, побежала еще стремительнее, хотя это казалось просто невозможным. Бык двигался быстрее. Он настиг ее... и, промчавшись мимо с правой стороны, скрылся за стеной соседнего прохода. Эринис вовремя обнаружил уловку с камнем, чтобы повернуть назад и броситься в погоню, но его подвело зрение, и он выбрал не тот коридор.

Рози бежала, не замедляя скорости, хватая воздух пересохшим ртом, ощущая бешеный ритм своего сердца в горле, в висках, в глазах. Она не знала, ни где находится, ни в каком направлении движется. Теперь все зависело только от зернышек помгранатового дерева. Если она хоть раз забыла пометить какое-то ответвление дороги или положила зернышко острым кончиком в другую сторону, ей, возможно, придется бродить по лабиринту часами, пока в конце концов ее не обнаружит Эринис. Тогда...

Она добралась до развилки, от которой в разные стороны расходилось целых пять коридоров. Посмотрев на пол, она не увидела зернышка. Зато обнаружила блестящую ароматную лужу свежей бычьей мочи, и ей пришла в голову ужасающая и вместе с тем очень вероятная мысль. А что если здесь было зернышко? Конечно, она точно не помнила, помечала ли эту развилку, так что само по себе отсутствие указательного знака еще ничего не означает. Однако Рози не могла сказать и того, что не оставляла знака. Предположим, она все-таки положила зернышко; предположим, оно прилипло к огромному копыту быка, когда тот промчался мимо, низко опустив голову, рассекая короткими острыми рогами воздух и брызгая горячей мочой.

«Ты не должна думать об этом, Рози – что бы там ни было, ты не должна об этом думать. Ты застынешь в нерешительности, и... и конце концов бык наткнется на вас и убьет обеих».

Она бросилась бежать, одной рукой придерживая головку девочки, чтобы та не ушиблась. Коридор шел прямо ярдов двадцать, затем под прямым углом сворачивал вправо и еще через двадцать ярдов выходил на Т-образную развилку. Рози поспешила туда, заранее уговаривая себя не терять головы, если и там не обнаружит зернышка. В таком случае ей просто придется вернуться к разветвлению из пяти проходов и опробовать новый маршрут – что может быть легче, проще пареной репы... если, конечно, сохранять хладнокровие. И пока она готовилась к худшему, проигрывая возможные варианты дальнейшего развития событий, враждебный перепуганный голос из глубины сознания стонал: «Потерялась, заблудилась, сбилась с пути, вот что бывает с теми женами, которые бросают своих мужей, вот что с ними случается, заблудилась в лабиринте, играешь в прятки в темноте с огромным быком, бегаешь, выполняя мелкие поручения сумасшедших женщин... вот что ждет плохих жен, тех жен, которые пытаются вознестись, не знают своего места в сложившемся порядке вещей. Сбилась с дороги в темноте...»

Она увидела зернышко, острие которого четко указывало направо, и зарыдала от облегчения. Поцеловав маленькую девочку в щеку, она увидела, что та уснула.

9

Рози вошла в правый коридор и зашагала вперед, держа Кэролайн (прекрасное имя, ничуть не хуже любого другого) на руках. Ее ни на миг не покидало ощущение кошмарного сна, равно как и тошнотворное чувство, что она вот-вот выберется на перекресток, который забыла пометить, однако зернышки помграната ожидали ее на каждом разветвлении, указывая нужное направление заостренным кончиком. Эринис, впрочем, тоже был поблизости, и топот копыт, иногда приглушенный и отдаленный, иногда близкий и отвратительно отчетливый, напомнил ей поездку с родителями в Нью-Йорк, когда ей было пять или шесть лет. Два момента сохранились в ее памяти с особенной яркостью: группа «Рокетс», участники которой, высоко вскидывая ноги и двигаясь удивительно слаженно, выступали на сцене Радио-Сити Мюзик-холла, и ошеломляющая суета и толкотня Большого центрального вокзала с его гулким эхом, огромными светящимися информационными табло, рекламными щитами и непрерывным потоком людей. Толпы на Большом центральном вокзале заворожили ее так же, как и музыканты «Рокетса» (и во многом по той же причине, хотя осознала она это гораздо позже), однако шум поездов сильно испугал ее, потому что не могла понять, откуда или куда они едут. Невидимый визг тормозов, скрежет металла, грохот колес то нарастал до оглушительной громкости, то снова угасал, то усиливался, то затихал, иногда шум доносился издалека, иногда от него сотрясался пол под ногами.