Ночная смена - Dok

Нам это было хорошо — наш сосед туда тоже отправился и на наше счастье застрял ногой между машин. Не знаю, как это ему повезло, но выдернуть ногу ему ума не хватило, потопырился, потопырился и потом стоял неподвижно, столбиком.

В общем — оставалось помирать. Единственно, что радовало — в Петропавловке часы били и колокола, а когда в 12 часов пушка бахнула — мы страшно обрадовались — значит, люди живые еще есть — раз пушка стреляет. Это нас и поддерживало.

Ночь зубами постучали, спали от холода как пунктиром. К утру не выдержала — опять машину прогрела, стало легче. Этот шлепальщик ладонями уже привычнее стал.

Не так уже боялись. Устали бояться.

А потом он и ушел толстяка есть. И застрял.

Тут нам гораздо легче стало. Во-первых: мы до сумок смогли добраться — и я на Митю напялила все, что у меня было — читала, что главное, чтоб одежда была многослойной — от холода защищает. А себе я, оказывается, набрала летних платьев и футболок. И купальники взяла. Тоже не пойму — зачем.

Во-вторых: пить хотелось ужасно — и мы попили. Погрызли, что было из еды. Ну — немного было, да и то все постное и диетическое. Оливки вот съели — у них на крышке петелька такая — открыть легко. Батон был с отрубями. Хлебцы, еще всякое такое же.

Вот я тогда очень пожалела, что у меня в холодильнике сала не было. По такой погоде — первая еда была бы. Хотя она не постная, грех вроде в пост такую есть, а сейчас вроде ж пост.

Но все равно сразу легче стало. Даже от такой еды.

В-третьих — бутыль эта пятилитровая с водой, которой сосед себе на беду стекло выбил — рядом оказалась. И я смогла ее в окошко втянуть, хотя два ногтя сломала, пока ее вцарапывала. И поставила ее так, чтоб ее обогревало, когда печка включена. Потом пили два дня теплую водичку, вкусно было очень.

А людей в других машинах я видела — но через три дня уже все они были мертвые.

Кто пытался распихать другие машины и вырваться, кто кричал, звал на помощь.

Мне повезло — я заправилась — у меня как раз значок загорелся красненький — и не успела пожечь — начнись все это парой дней раньше — оказалась бы без бензина, а так я все-таки печкой салон грела. Ненадолго — но помогало.

В туалет ходить было очень сложно. Но приспособились — сзади, за водительским креслом в пакетик — и в окошко. Запах, конечно, был, но что ж поделать…

И кофе конечно зря… Не стоит его на морозе пить…

А последние сутки дрожали как цуцики, поняли что все — конец. И стало все равно.

И утром вдруг — шум, ракеты, огни!

Мне уже глаза не разлепить — кое-как смотрю — матросы бегут. И один на меня посмотрел — глазами в глаза. Не знаю — что его толкнуло? И к нам!

И все, не помню больше ничего совершенно — очнулась — руки-ноги в простынях замотаны, лежу в обнимку с парнем голая — и на нем одни трусики. Сверху тяжелое что-то, сзади тоже кто-то горячий навалился — спрашиваю:

— Митя, где Митя???

— Все в полном порядке — спит твой Митя — чаю чайник выдул и дрыхнет.

Знаете, так хорошо стало, ну не сказать — как хорошо. Как на свадьбе! Зря смеетесь, мужчины этого не поймут никогда, они на свадьбах кислые сидят, не их это праздник!

А мне тот — который сзади привалился:

— Да что ты Рита плачешь, все ж хорошо!

А я ему: — Потому и плачу! От радости!

— Черт вас женщин разберет — говорит.

А как ему объяснишь? Я даже не подумала, что и пахнет от меня, наверное, жутко и зубы не чистила несколько дней, и некрасивая, небось помятая вся и… ну что говорить…

Второй раз родились…

Помолчали. Что я ей должен сказать? Пока думаю, она берет инициативу в свои руки.

— Знаете, мужчинам трудно скрыть свое хотение (лукаво улыбается). А у ребят было даже не желание, а уж точно — Хотение. Немалых размеров и весьма твердое. И у меня последние полгода ни одного мужчины не было. Вот положа руку на сердце — если бы Вам спасли жизнь три красивые спортивные девчонки, текущие от желания с Вами поласкаться — Вы бы устояли?

— Боюсь, что не устоял бы…

— А я и вовсе слабая женщина.

— Слабые женщины не выживают в таких условиях.

— Если бы я была одна — тоже бы не выжила. Но я была с Митей. И мне никак нельзя было помереть. Никак нельзя.

— Не боитесь, что могли чего-нибудь от курсантеров подцепить? Или зачать от них же?

— Нет, не боюсь. Я уже теперь долго ничего бояться не буду. А мальчики… Вы знаете — я ведь у них первая была. Так что вряд ли, что они больны. Ну а зачать… От таких — почему бы не зачать? (опять лукаво улыбается). Зря поторопилась силикон ставить — наверное, кормить мешать будет.

— Извлечь его не велика проблема. А к курсантерам меня вызывать не будут? У Вас все в порядке?

— Думаю, что в порядке. Я два года как донор. Там серьезно проверяли. И, кроме того, обследовалась… так что тут Вы можете не беспокоиться.

— Ну и славно. Кажется, так должен говорить хрестоматийный добрый доктор в конце нравоучительной беседы?

— В конце беседы я бы хотела сказать Вам большущее спасибо. И за себя и за Митю.

— Пожалуйста.

— И я постараюсь при первой же возможности отблагодарить Вас.

— Как курсантиков?

— Думаю, что иначе (опять улыбается) — ведь у Вас-то хотения особого не видно. Да и устраивать такие безобразия ежедневно…

Но я надеюсь, что смогу оказаться полезной — в чем другом — не последний же день живем.

— Да уж, давайте постараемся. Митю смотреть не буду — на первый взгляд у него все в порядке. Но если что будет беспокоить — я в Петропавловке.

— Спасибо. Я надеюсь — увидимся!

— Всего хорошего! Конечно, увидимся. Питер и раньше был большой деревней, а уж сейчас-то…

Званцев стоит неподалеку. В глазах — вопрос.

— Все в порядке, если она не привирает. Она донор, их действительно проверяют.

— Могла и соврать.

— Могла. А зачем? Чтоб ее потом в мешок, да в воду? Сомневаюсь.

— Если только так.

— Я вас отлично понимаю. Но если Вас интересует мое мнение — то, что произошло — далеко не самое худшее, что может быть. Ситуация и впрямь эксквизитная, но ничего ужасного не вижу. Ваши три мушкетера…

— Это вы о ком?

— О приятелях Вашего сына.

— Ненавижу этих книжных героев. И ребята к счастью на этих дурацких мушкетеров не похожи совершенно.

— Ладно, пес с ними, с мушкетерами. Как ваши ребята отнеслись к происшедшему?

— Гордятся. Не знают, как эту проходимку еще ублажить. Все ее шмотки постирали.

— Тогда тем более хорошо, что они относятся к первой группе мужчин. Это радует.

— Что это за классификация?

— Моя собственная. По отношению мужчин к женщинам после полового акта.