Делириум - Лорен Оливер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты все врешь, — задыхаясь от злости, говорю я. — Ты знала про маму.
И тут занавес безразличия исчезает. Рейчел вздрагивает.
— О чем ты говоришь?
— Ты знала, что она… ты знала, что она не убивала себя. Ты знала, что они ее забрали.
Рейчел пристально смотрит на меня.
— Лина, ты не понимаешь, о чем говоришь.
Теперь я хоть знаю, что ошибалась насчет Рейчел. Она ничего не знала. Мне жаль ее, и в то же время я чувствую облегчение.
— Рейчел, — уже спокойнее говорю я, — она была в «Крипте». Все это время мама была в «Крипте».
Рейчел смотрит на меня с открытым ртом, потом вдруг встает и стряхивает с брюк несуществующие крошки.
— Послушай, Лина… У тебя травма головы.
Ну вот, снова эта интонация, как будто я сама с собой это сделала.
— Ты устала, ты запуталась.
Я даже не пытаюсь возражать. Это бесполезно. Слишком поздно для Рейчел, она обречена жить как во сне.
— Постарайся поспать, — говорит Рейчел. — Я принесу тебе воды.
Она берет стакан с тумбочки и идет к двери. По пути Рейчел выключает свет в комнате. Она останавливается в дверях, свет падает из коридора и превращает ее в черный расплывчатый силуэт.
— Знаешь, Лина, — Рейчел, помедлив, поворачивается ко мне лицом, — все изменится к лучшему. Я понимаю, сейчас ты злишься, ты думаешь, что мы ничего не понимаем. Но я понимаю. — Рейчел умолкает и смотрит на пустой стакан. — Я была как ты. Я помню эти чувства — злость, страсть. Тебе кажется, что ты не сможешь жить без этого, что ты скорее умрешь. — Рейчел вздыхает. — Поверь мне, Лина, это все симптомы болезни. Ты исцелишься. Пройдет несколько дней, и все это для тебя будет не больше чем сон. Теперь для меня это все сон.
— И ты стала счастливее? Ты рада, что сделала это? — спрашиваю я.
Наверное, Рейчел воспринимает мой вопрос как знак того, что я прислушалась к ее доводам. Так или иначе, она улыбается и говорит:
— Да, очень.
— Ну, тогда ты не такая, как я, — шепотом говорю я. — Ты совсем не такая.
Рейчел собирается что-то ответить, она уже открывает рот, но в этот момент в комнату входит тетя Кэрол. Лицо у нее в красных пятнах, волосы взлохмачены, но, когда она начинает говорить, голос ее звучит ровно.
— Все хорошо, — говорит она, обращаясь к Рейчел. — Мы обо всем договорились.
— Слава богу, — отвечает Рейчел, а потом мрачно добавляет: — Но по доброй воле она не пойдет.
— А кто от них этого ждет? — сухо замечает тетя и снова исчезает.
Интонация тети испугала меня, я пытаюсь приподняться на локте, но руки словно в желе превратились.
— О чем они там договорились? — спрашиваю я.
Просто удивительно, но мне удается изобразить безразличие.
Рейчел секунду молча смотрит на меня, а потом отвечает просто и прямо:
— Я тебе говорила, мы хотим, чтобы ты была в безопасности.
— О чем вы договорились?
Меня охватывает паника, и одновременно все тело как будто наливается свинцом. Даже странно, что я могу держать глаза открытыми.
— Твоя процедура.
Это говорит тетя, она опять вошла в комнату.
— Мы смогли договориться, чтобы ее перенесли. Тебя исцелят в воскресенье. Утром. А потом, мы на это надеемся, у тебя все будет хорошо.
— Ни за что!
Мне не хватает воздуха. До воскресенья осталось меньше сорока восьми часов. Я не успею предупредить Алекса. Мы не успеем спланировать побег.
— Вы меня не заставите! — Я не узнаю собственный голос, это не голос, а какой-то стон.
— Придет время, и ты все поймешь, — говорит тетя. Она и Рейчел приближаются ко мне, и тут я вижу, что у них в руках капроновая веревка.
— Придет время, и ты скажешь нам спасибо, — продолжает тетя.
Я пытаюсь сопротивляться, но тело меня не слушается, перед глазами все плывет, сознание затуманивается.
«Она обманула, это не адвил», — думаю я, а потом ощущаю, как что-то тонкое и острое впивается в мое запястье. Больше я ничего не чувствую.
26
Это тайна всех тайн, всех бутонов бутон,Корень дерева жизни и небо небес,Сердцевина всех почек, надежда надежд,Самой дерзостной мысли стремительный бег,Что всегда ты со мной, ты во всем и везде, дорогая.Это чудо, что звездам упасть не дает,То, что в сердце моем твое сердце живет.[8]
Из запрещенного стихотворения Каммингса. Входит в «Полное собрание запрещенных и опасных идей и высказываний», www.ccdwi.gov.orgК реальности меня возвращает чей-то голос. Меня зовут по имени. Я вижу белокурые волосы, они похожи на нимб. Наверное, я умерла, и ученые ошибаются — небеса существуют не только для исцеленных.
А потом черты лица склонившегося надо мной человека приобретают четкость, и я вижу, что это Хана.
— Ты очнулась? — спрашивает она. — Ты меня слышишь?
В ответ я могу только простонать. Хана выпрямляется и с облегчением выдыхает.
— Слава богу, — Хана говорит шепотом, вид у нее испуганный. — Ты лежала так тихо, я даже подумала, что ты… что они… — У Ханы срывается голос. — Как ты себя чувствуешь?
— Дерьмово, — каркающим голосом говорю я.
Хана морщится и смотрит через плечо. За дверью мелькает чья-то тень. Ну конечно — за Ханой приглядывают. Либо за мной установлено круглосуточное наблюдение. Видимо, и то и другое.
Ну хоть голова уже не так болит, правда, теперь боль переместилась в плечи. Я все еще плохо соображаю, поэтому сначала пытаюсь лечь поудобнее и только потом вспоминаю тетю, Рейчел, капроновую веревку и сознаю, что руки у меня привязаны к спинке кровати над головой. Я как будто возношу молитву Всевышнему. Возвращается злость, а за ней волна паники — тетя сказала, что процедуру перенесли на утро воскресенья.
Я поворачиваю голову. Сквозь тонкие пластиковые жалюзи пробивается солнечный свет, в его лучах летают пылинки.
— Который час? — Я пытаюсь сесть, но веревка впивается в запястья, и я вскрикиваю от боли.
— Успокойся. — Хана прижимает меня к подушке и не дает вывернуться. — Сегодня суббота. Три часа дня.
— Ты не понимаешь, — слова скребут по горлу, как колючая проволока, — завтра они заберут меня в лаборатории. Они перенесли процедуру…
— Знаю. Я слышала, — Хана пристально смотрит мне в глаза, словно хочет донести взглядом что-то важное. — Я пришла сразу, как только смогла.
Даже эта слабая попытка вырваться от Ханы забирает у меня последние силы. Я откидываюсь на подушки. Левая рука совсем затекла за ночь, теперь и все тело начинает терять чувствительность, меня как будто льдом обложили. Бесполезно дергаться. И надеяться не на что. Я потеряла Алекса навсегда.