Маг в законе - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вах, ветер! сорвал с головы чихтикопи! сорвал лечаки! швырнул под тележные колеса, под копыта сивого жеребца.
Ветер...
* * *— Мое почтение, Федор Федорович!
Ты слегка ерничал, зная: так надо.
— Д-добрый... д-день... Ефрем Иванович...
Княжна говорила раздельно, чуть заикаясь. Словно повторяла заученную роль. При этом ее искренняя, детская улыбка никак не вязалась с тщательно выговариваемыми словами.
Надо же, запомнила имя-отчество! — еще успел подивиться ты.
— Мы... с Ф-феденькой... собирались обедать... Вы составите нам... к-компанию?
— Будь здоров, Ефремушка! И то правда: устал, небось, с дороги, в животе цимбалы бренчат! Садись с нами. Мы ведь больше о высоком, о тонких материях — не приедь ты, умерли бы с голоду!
Федьку слегка несло, хотя парень сдерживался изо всех сил. Тяжело ему: целый день с княжной, да под присмотром, да следить, чтоб и Тамаре свой тихий интерес был, и лишнего не допустить, не обидеть ничем; в первую очередь — равнодушием или случайным, невольным намеком. Она ведь сейчас — зверь дикий: разума чуть, а любую неправду, любую фальшь нутром чует...
То-то Федор тебе обрадовался!
Подали обед: наваристый янтарь ухи из карпов, после — рыбную же запеканку с грибами на пару, обильно сдобренную ароматом белого перца, домашние хрустики; вам с Федором поднесли ядреный, стреляющий в нос пузырьками, квас с ледника, а Тамаре — новый бокал морса. Ты балабонил без устали, мешая быль и небыль, ромские побасенки и истории, слышанные краем уха на путях-дорожках, стараясь выбирать те, что повеселее; ты заставлял время нестись легко и беззаботно, птицей-тройкой, под эклеры с кремом, под графинчик «ерофеича» — хорошее поручение дал тебе Шалва Теймуразович! век бы так коротал! день за днем...
— А мой папа... он говорил... будто в-вы, Ефрем Иванович, лошадиный б-бог...
— Ну, если его светлость так говорит, — ты прищурился с видом человека, хорошо знающего себе цену. — Есть на белом свете и получше меня знатоки-мастера, только и старый Ефрем не из последних!
— Поедемте!.. кататься!.. с-скучно на даче...
Блеску в глазах Тамары ты не придал значения. Скосился на Федора, но тот лишь плечами пожал: дескать, я не против! отчего б не прокатиться?
— Разве я могу отказать Тамаре Шалвовне? — лихо приподнял ты рюмку с настойкой. — Прокачу с ветерком, в лучшем виде! Сейчас Кальвадоса запряжем...
«Ерофеич» ушел в глотку единым вздохом.
— Я... в-велю запрячь! — Тамара захлопала в ладоши, как девчонка, и видя неподдельную радость княжны, ты совершил последнюю ошибку:
— Не извольте беспокоиться, Тамара Шалвовна. Я сам.
— П-просто... п-просто Тамара...
Кажется, она хотела кокетливо потупиться. Вышло же иначе: лицо девушки вдруг напряглось, отвердело, напомнив лицо ее отца. Взгляд уперся в столешницу, зашарил меж тарелками, ища и не в силах отыскать пропажу.
— Мне п-приятно... будет...
Тон сказанного не понравился тебе. Вроде бы, пустяки, наигранное кокетство человека, скорбного умом — и в то же время безумие ясней ясного проступило сквозь смущенную улыбку; оскалилось... спряталось до поры. Ты оглянулся на сидевшую в углу матушку Хорешан: заметила ли что-нибудь бдительная нянька-надзирательница?
Не заметила.
Уснула, ворона.
Видимо, ваша долгая беззаботная беседа убаюкала даже ее бдительность.
Наверное, сейчас следовало остановиться, под благовидным предлогом отказаться от поездки, незаметно разбудить пожилую женщину, отвлечь Тамару новой небылицей — мало их у тебя, баро, небылиц-то?! — но ты не внял слабому голосу рассудка. Или треклятый бес добрался-таки до твоего ребра, а ты и не заметил?!
Ай, не заметил, проморгал!
Вместо благовидных предлогов ты хитро, с видом заговорщика, подмигнул Тамаре и Федьке; и вы на цыпочках, чтобы, не дай Бог, не разбудить двоюродную тетку Шалвы Теймуразовича, спустились с веранды.
Направились к конюшням.
Даже здесь еще не поздно было пойти на попятный. Но вы с Федькой, у которого, похоже, гулял в голове ветер еще почище, чем у тебя, старого дурака, отослали конюха, велев открывать ворота; и ты споро запряг в коляску покладистого дончака Кальвадоса, еще ранее безошибочно выделенного тобою среди прочих княжьих коней.
Что, Друц-лошадник, сколько волка ни корми?.. «Завязал», из Закона вышел — а все к чужим лошадям присматриваешься?
Федор галантно помог Тамаре забраться в коляску, ты устроился на облучке — и махнул на все рукой. В конце концов, что тут такого? Ну, прокатитесь по окрестностям да вернетесь! Раз княжна просит... А присмотреть за ней и отсюда можно — впервой ли тебе глаза на спине отращивать?
Вот и ладненько!
Но-о, поехали!
Дурак-конюх долго возился с воротами — и Федор, соскочив с коляски, одним могучим толчком распахнул створки.
— Поедем, красотка, кататься?! — обернувшись, подмигнул ты княжне.
Ты?
Или вселившийся в тебя бес?
* * *Поначалу, хотя и ехали с ветерком, ты старался особо не лихачить. Без причины всплывало в памяти: заливается безумным хохотом облав-юнкер на джигитовке, пляшет ротмистр со стеклянными глазами из «Пятого Вавилона»... Княгиня разок обмолвилась, будто и предыдущий начальник училища не просто так на пенсию ушел. Вот и дочка у Шалвы Теймуразовича, опять же... Да и сам князь — тот огонь, что ты сегодня углядел в Циклопе... злой огонь, пекельный! Не заметишь, как и душу, и разум дотла выжжет, один пепел в голове-сердце останется! Сильный человек князь, однако, всякой силе предел есть...
Бешеная скачка, безумный танец, жгучий котел страсти — они складывались в тайный, заранее прописанный узор; ты придерживал Кальвадоса, как придерживал свои мысли, не давая резвой рыси перейти в сумасшедший галоп...
Но сначала пришла волна: знакомая, страшная, безнадежная.
А увидел ты позже:
Толпа.
Гудит растревоженным ульем, люто брызжет злобой. Юродивый карлик-побродяжка скачет меж людьми воробышком, приплясывает: «Свет-Прокопьюшка! Со святым праздничком! Крести раба божьего!»; только пуще народ раззадоривает, дурачок. «С праздничком, Прокопий! ужо окрестим! н-на!..» Под ногами, сапогами, кольями, наспех выдернутыми из плетней — парнишка: в крови, в лохмотьях, избитый, но живой покамест. Как и увидел-то его сквозь толпище — непонятно.
Небось, сам собой финт сложился, будто кукиш во гневе.
Странно: били парня без остервенения, душу до конца не вкладывали, и ты еще подивился — злости у людей было вдосталь! — но взгляд скользнул дальше, и ответ пришел сам собой.
Поодаль трое чубатых мужиков держали рома: востроносого, чернявого. На лбу у бедняги выступил пот, глаза уже закатились — но не от бесплодных попыток вырваться: ром, гнилая Девятка Пик, пытался держать толпу!
Вот, значит, где встретиться довелось!
На миг в голове все смешалось. Ты успел, успел через годы и версты: вот он, твой Данька, еще живой — а ты не в силах сдержать, остановить...
* * *Отчаянно натянулись вожжи.
Захрапел, взвился на дыбы Кальвадос; едва не перевернув коляску, встал, как вкопанный.
Словно и не было трех лет в училище, подписанного особого контракта, долгих бесед с отцом Георгием.
Ни о чем больше не задумываясь, забыв об оставшихся в коляске княжне с Федькой, с облучка спрыгнул наземь Валет Пик по кличке Бритый.
* * *Маг в законе.
VII. РАШКА-КНЯГИНЯ или КОРОЛЬ СТАВИТ КРЕСТ
Кто ходит непорочно, тот будет невредим;
а ходящий кривыми путями упадет на одном из них.
Книга притчей Соломоновых— Зря вы так, милочка, — он сказал это позже, когда вы ехали домой: переодеться и отдохнуть перед балом.
— О чем вы? — машинально спросила ты.
Копыта звонко цокали по булыжнику. За набережной кучер свернул направо: мимо Покровского монастыря, мимо звонницы. Перья облаков сплошь усыпали небо над крестами, но дальше, со стороны Павловки, опять наползала чернильная синева.
Становилось душно.
— Я понимаю: мелочь, — Джандиери не принял твой вопрос всерьез, как требующий объяснений. Вы и без того прекрасно понимали друг друга. — Пустяки. Легкомысленная шалость; «финт», если пользоваться традиционным определением. И господа «нюхачи» не заслуживают слишком уж строгого взыскания. Но, милочка, представьте себе: ваш «эфир» был бы ими отловлен. А все второкурсники мечтают выяснить доподлинно, кто именно натаскивает их, кто оттачивает нюх. Зачем вам лишняя слава?