Военные мемуары. Единство, 1942–1944 - Шарль Голль

Вот его ближайшие помощники: Корделл Хэлл, который выполняет свою трудную задачу с большой добросовестностью и душевным благородством; вероятно, его несколько стесняет недостаточное его знакомство с зарубежными странами и вмешательство президента в область его деятельности; Паттерсон и Форрестол, которые на своих министерских постах усвоили психологию хозяев огромных промышленных предприятий — ведь их департаменты (у первого сухопутная армия и авиация, а у второго — военно-морской флот) за три года чудовищно разрослись и поглощают большую часть ресурсов, дарований и честолюбивых стремлений Америки; Моргентау[98] — большой наш друг и сторонник, ведающий неисчерпаемой государственной казной, которой, однако, этот щепетильный казначей управляет со строжайшей пунктуальностью; генерал Маршалл, неразговорчивый собеседник, но смелый организатор, осуществивший стратегический план, имеющий мировое значение; адмирал Кинг, человек пламенной энергии и воображения; он откровенно гордится тем, что скипетр владыки океанов переходит теперь в руки американского флота; генерал Арнольд, который силой методичности сумел из скопища самолетов, спешно задуманных, сконструированных, опробованных, и из летного состава, быстро навербованного, обученного и пущенного в дело, создать внушительную силу, какою стала военная авиация Соединенных Штатов; адмирал Леги, который, по-видимому, был изумлен ходом событий, дивился моему появлению в Вашингтоне, но примирился с ним; Коннели и Сол Блум — председатели двух комиссий по иностранным делам (первый — сенатской комиссии, а второй комиссии палаты представителей), жаждущие быть во всем осведомленными. Этот штаб представляет собою крепко спаянный отряд, который в силу характера каждого из его членов и яркой личности Рузвельта не приписывает себе блестящих талантов, но, без всякого сомнения, стоит на высоте своих обязанностей.

Конечно, я не преминул посетить могилу Неизвестного солдата в чудесном парке Арлингтон. Я навестил генерала Першинга, который с величавым душевным спокойствием доживает последние свои дни в военном госпитале. Чтобы воздать честь памяти Джорджа Вашингтона, я совершил паломничество в Маунт-Вернон. В Блейр-хаузе я принимал многих видных деятелей и прежде всего Генри Уоллеса, вице-президента Соединенных Штатов, который мечтает о социальной справедливости и хотел бы, чтобы победу мы одержали ради простого человека, и Падилья, министра иностранных дел Мексики, который находился тогда в Вашингтоне. В резиденции наших миссий я встретился с французским дипломатическим персоналом, которым руководил Анри Оппено; затем генерал де Сен-Дидье, адмирал Фенар и полковник Люге представили мне наших офицеров. Перед отъездом из Вашингтона я выступил на пресс-конференции, беседовал со многими из журналистов, собравшихся послушать и расспросить меня. В течение пяти дней, проведенных в столице Соединенных Штатов, я с радостью видел, как растет волна доверия к нам, захватывая цвет американского общества, и я сделал вывод, что оптимизм — хорошее средство завоевать сердца, надо только обладать им.

Президент Рузвельт, несомненно, им обладает. В наших беседах он старался не касаться никаких жгучих вопросов, но широкой кистью рисовал политические цели, которые он надеется достигнуть благодаря победе. Его стремления казались мне грандиозными, но внушали тревогу за судьбы Европы и Франции. Изоляционизм Соединенных Штатов Америки президент считает большой ошибкой, отошедшей теперь в прошлое. Но он бросается из одной крайности в другую и хотел бы установит систему постоянного вмешательства посредством международных законов. Он полагает, что четырехчленная директория Америка, Советская Россия, Китай и Англия — урегулирует проблемы всего мира. Парламент Объединенных Наций придаст власти «большой четверки» демократический вид. Но для того, чтобы не отдавать в распоряжение трех из этих держав почти весь шар земной, эта организация, по его мнению, должна будет потребовать, чтобы в различных странах мира были устроены базы американских вооруженных сил, причем некоторые из них необходимо расположить и на французской территории.

Рузвельт рассчитывал вовлечь таким образом СССР в объединение, которое будет сдерживать ее честолюбивые стремления и в рамках которого Америка может собрать свою клиентуру. Он знает, что из четырех великих держав Китаю Чан Кайши необходимо его содействие, а Англия из опасения лишиться доминионов должна согласиться с его политикой. Что же касается сонма средних и малых государств, Америка будет иметь возможность воздействовать на них путем оказания им материальной помощи. Наконец, право народов располагать своей судьбой, поддержка, оказанная Вашингтоном, наличие американских баз породят в Африке, в Азии, в Меланезии новые суверенные государства, которые увеличат собою число стран, обязанных Соединенным Штатам. В свете подробных перспектив даже важные вопросы, касающиеся Европы, — а именно участь Германии, судьба привисленских, придунайских и балканских стран, будущее Италии — кажутся ему второстепенными. Ради счастливого их разрешения Рузвельт не согласится пожертвовать гигантскими замыслами, которые он мечтает осуществить.

Рузвельт рисует мне свои планы. Я слушаю его и думаю: «Как это характерно для людей: идеализм прикрывает стремление к могуществу». Президент, впрочем, вовсе не излагает свои мысли, как профессор, развивающий определенные положения, или как политик, разжигающий страсти и корыстные интересы. Он рисует легкими, тонкими штрихами, рисует так хорошо, что трудно решительно возражать этому художнику, этому соблазнителю. Однако я отвечаю ему, что, по моему разумению, такой план может угрожать Западу большими опасностями.

Рузвельт считает Западную Европу величиной второстепенной, а разве этим он не подрывает то дело, которому хочет служить, дело цивилизации? Неужели для того, чтобы привлечь на свою сторону Советы, необходимо будет в ущерб польским, прибалтийским, дунайским, балканским странам дать Советской России преимущества, угрожающие общему равновесию? Кто поручится, что Китай, пройдя через тяжелые испытания, в которых выковывается его национализм, останется таким, каков он есть сейчас? Я первый говорю и думаю, что державы, владеющие колониями, должны отказаться от прямого управления ими и устанавливать там режим ассоциации, но разве не является истиной, что освободительное движение нельзя направлять против этих держав, иначе оно вызовет в неорганизованных массах ненависть к иностранцам и анархию, опасную для всего мира.