Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

и даже нападали на полицию. Власти, по-видимому, боялись слишком грубо усмирять «защитников отечества», чтобы не испортить даль­нейшую мобилизацию.

В те же октябрьские дни 1904 года в сессии киевской судебной палаты, заседавшей в Гомеле, начался разбор дела о прошлогоднем местном погроме. Изготовленный еще при Плеве обвинительный акт поражал своей грубой тенденциозностью. Все дело было представ­лено как антирусский погром, устроенный евреями из мести за ки­шиневскую резню; русские будто бы только оборонялись против во­оруженной еврейской самообороны. Среди привлеченных к суду 60 обвиняемых было 36 евреев, т. е. разгромленной части населения. Под давлением общественного мнения правительство вынуждено было допустить разбор гомельского дела при открытых дверях, но предсе­дателю суда дана была инструкция не допускать в судебных прениях никаких политических разоблачений. В качестве защитников обви­няемых выступили лучшие еврейские и русские адвокаты (Винавер, Слиозберг, Кальманович, Ратнер, Куперник, Соколов, Зарудный и др.). Почти три месяца длился процесс — борьба между адвока­турой, желавшей раскрыть правду, и коронным судом, старавшим­ся ее затемнить. Произвол председателя суда заставил и тут за­щитников и гражданских истцов демонстративно покинуть зал суда после резких протестов против председателя. Дело закончи­лось в январе 1905 года присуждением половины обвиняемых, хри­стиан и евреев, к легким наказаниям: тюремному заключению на небольшие сроки, причем суд постановил ходатайствовать о смяг­чении и этих наказаний, уравняв и здесь оборонявшихся с нападав­шими. По поводу этого приговора русский юридический журнал «Право» писал: «Правда отчетливо выступает даже в этом пригово­ре. Если и евреи и христиане в убийстве, насилиях и грабежах винов­ны лишь в самой малой мере (иначе как объяснить крайнюю мяг­кость наказания?), то у всякого неминуемо должен возникнуть воп­рос: кто же истинный виновник всех ужасов, творившихся в Гоме­ле? Ответ может быть только один: кроме христиан и евреев, есть еще третий виновник — политиканствующая бюрократия. Этого виновника не было на скамье подсудимых, но он осужден. Имен­но этот виновник убоялся справедливости и прикрыл ее общей амнистией».

Так кончились эти роковые два года еврейской истории, годы еврейских погромов в Кишиневе и Гомеле и разгрома русской армии в Порт-Артуре и Мукдене. Эти тревожные годы выгнали из России в Америку около 125 тысяч еврейских эмигрантов. К концу двухлетне­го кошмара политический горизонт стал проясняться: набежала волна освободительного движения, в которое русские евреи бросились со всем пылом мучеников. Но им не суждено было пережить без страш­ных погромов даже праздник российской революции.

§ 42 Революция 1905 года

«Политическая весна», в форме попытки правительства Святополка-Мирского примириться с либеральным обществом, легализи­ровала освободительное движение. Заговорщики, мечтавшие о мо­нархической конституции, провозгласили свой запретный лозунг. В ноябре 1904 года съезд земских деятелей в Петербурге вынес резо­люцию о необходимости участия народных представителей в зако­нодательстве. Многолюдный митинг, под видом банкета адвокатов и литераторов, провозгласил такую же резолюцию, прибавив к ней требование «отмены всех национальных и вероисповедных ограни­чений». Пользуясь ослаблением полицейских строгостей, печать за­говорила свободнее. Объявлялись программы разных политических союзов. Правительство туго шло на уступки. Оно резко осудило «шумные сборища», требовавшие изменения «незыблемых начал на­шего государственного строя», но в то же время — в царском указе 25 декабря 1904 года — оно обещало ряд частичных реформ: улуч­шение правового положения крестьян, расширение деятельности земства, государственное страхование рабочих, смягчение поли­цейских и цензурных строгостей, а также «пересмотр законов, огра­ничивающих права инородцев» с сохранением лишь тех из них, «ко­торые вызываются насущными интересами государства и явною пользою русского народа». Проведение полу реформ было поручено органу бюрократии — Комитету Министров: участие народных пред­ставителей было отвергнуто.

Освободительное движение толкало Николая II на новые ус­тупки, которые вырывались у него каждый раз малыми дозами, после отчаянного сопротивления. «Кровавое воскресенье» 9 (22) ян­варя 1905 г. в Петербурге положило начало открытой революции, в которой переплелись социально-экономические и политические требования. Попытка забастовавших петербургских рабочих, на­правившихся огромною массою к Зимнему дворцу с петицией к царю о скромных реформах, кончилась катастрофою. Петиционе­ры, шедшие с крестами и хоругвями, под предводительством свя­щенника Гапона, были встречены ружейными залпами царской гвардии. Пало много жертв из участников манифестации и из пуб­лики — среди них и несколько евреев. Поведение царя, ответив­шего пулями на мольбу о реформах, вызвало в столицах и про­винции ряд антиправительственных манифестаций, фабричных забастовок и террористических актов.

Революционное движение в западных губерниях не обошлось без заметного участия евреев, среди которых было много организо­ванных рабочих из Бунда и других социалистических партий. В Одес­се рабочий Штильман стрелял в полицмейстера и причинил ему рану; в Могилеве на Днепре еврейский юноша стрелял без результата в полицмейстера, которого считали виновником бывшего там преды­дущею осенью погрома. Такие случаи давали повод правительству (после январских событий либеральный Святополк-Мирский был уволен и заменен консервативным Булыгиным) оправдывать пресле­дование евреев, как «зачинщиков революции». Только председатель Комитета Министров Витте сделал обратный вывод из факта ре­волюционности евреев. В заседании комитета он заявил, что «за­мечаемое ныне среди евреев враждебное отношение к правитель­ству вызывается тяжелыми материальными условиями, в которых живет большинство русских евреев под гнетом ограничительных законов»; он предупреждал, что полицейской власти придется еще «с повышенною энергией вести борьбу с антиправительственною деятельностью евреев, пока не осуществится возвещенное указом облегчение участи инородцев».

Между тем после этого указа в еврейском обществе начался пе­тиционный поход на правительство, с целью вынуждения более ра­дикальных реформ. В феврале были посланы на имя Витте несколь­ко массовых петиций о равноправии. В петиции от имени 32 еврейс­ких общин (Петербург, Вильна, Ковно, Гомель, Бердичев, Кишинев и др.) говорилось: «Все евреи в России проникнуты в настоящую минуту одною мыслью: что жестокая система бесконечных ограни­чений и стеснений подрывает самую основу их существования, что так дольше жить нельзя. Измученные всем пережитым, евреи ждут своего полного раскрепощения, ждут решительной отмены всех ис­ключительных законов, чтобы свободные и равные со всеми они могли рука об руку с прочими гражданами великой страны работать для ее блага и преуспеяния». В записке виленской группы к после­днему пункту было прибавлено: «Как культурная нация, мы требуем тех прав национально-культурного самоопределения, которые дол­жны быть предоставлены всем народам, входящим в состав русского государства».

Освободительное движение в России разрасталось. Образова­лись профессиональные союзы железнодорожников, инженеров, ад­вокатов, кое-где начались грозные забастовки на железных дорогах, волновалось студенчество. В ответ слышались выстрелы солдат и свист казацкой нагайки. На полицейские репрессии отвечали крас­ным террором с крайнего крыла социалистической партии. В Моск­ве был убит генерал-губернатор, великий князь Сергей Александро­вич (17 февр.). Бросая разрывную бомбу в одного из подлейших чле­нов дома Романовых, социалист-революционер Каляев едва ли по­дозревал, что он является орудием исторической