Пламя страсти - Тамара Лей

Подойдя ближе, лорд Фок смог разобрать слова.

— Мама здесь, мой хороший, — шептала женщина, не осознавая, что они уже не одни в комнате. — Спи, мой дорогой.

Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило сердце Лайма сжаться от боли. Он понимал, что Джослин не верила в выздоровление сына, потому что еще не встречала никого, кто переболел бы чумой и остался в живых. Понимал он и то, что единственным человеком, способным спасти мальчика, был Ахмед.

В следующее мгновение барон услышал за спиной осторожные, почти бесшумные шаги, звук которых быстро заглушил детский голосок.

— Жарко… жарко, — простонал Оливер, пытаясь ногами сбросить с себя одеяло.

Джослин окунула кусок ткани в чан с водой.

— Т-ш-ш, — прошептала она, протирая влажной тряпкой лицо мальчика. — Т-ш-ш.

Тяжело вздохнув, ребенок затих.

Тем временем Лайм приблизился к Джослин. Его тень уже нависла над ней, но она так и не оглянулась. Возможно, женщина решила, что пришел один из монахов, а, может, была настолько поглощена мыслями об Оливере, что не замечала ничего вокруг себя.

Остановившись, мужчина осторожно положил руку на ее плечо.

— Джослин, — тихо позвал он.

Почувствовав прикосновение его пальцев, молодая мать моментально напряглась и замерла неподвижно. Прошло немало времени, прежде чем она, наконец, повернулась.

На ее лице Лайм увидел следы бессонных ночей: кожа побледнела, под глазами образовались темные, как пепел, круги. В ее глазах застыла такая скорбь, что они, потемнев, почти потеряли прежний янтарно-зеленый цвет. Джослин уже, видимо, оплакивала утрату сына.

Мужчине безумно хотелось заключить ее в объятия и прижать к себе, но чутье подсказывало, что сейчас она могла оттолкнуть его.

— Я привез человека, который сможет помочь Оливеру, — сказал он. — И остальным.

Не вымолвив ни слова, женщина продолжала смотреть на него невидящим взором.

Желая вернуть ее к реальности, Лайм присел рядом с ней и, взяв за плечи, повернул к себе.

— Ты слышишь меня, Джослин?

Казалось, что она не понимает его слов. Затем ее ресницы задрожали.

— Что ты здесь делаешь? — сдавленно спросила обезумевшая от горя мать.

— Я привез человека, который может помочь Оливеру, — повторил Лайм, указывая на Ахмеда.

Джослин перевела взгляд на лекаря. Но при виде араба в мусульманских одеждах на ее лице не отразилось ни удивления, ни заинтересованности, потом она повернулась к кровати и снова уставилась на Оливера.

— Пообещай мне, что он не умрет, — попросила женщина, но в ее голосе не прозвучало ни нотки надежды.

До сих пор Лайм неосознанно избегал смотреть на Оливера, словно боясь возродить воспоминания о недавних похоронах Майкла. Но сейчас он заставил себя взглянуть на детскую фигурку, беспомощно распростертую на тюфяке. Его сердце, которое еще год назад не знало никаких чувств, кроме ненависти и гнева, сжалось от боли. Оливер так напоминал Майкла! И хотя нарывов на теле незаконнорожденного сына Мейнарда было гораздо больше, мужчине хотелось закричать от бессилия, когда он увидел, как мучается ребенок.

— Ты можешь мне это пообещать? — поворачиваясь к Лайму, спросила Джослин.

— Не могу, — неохотно ответил он. — Но мы должны попытаться спасти его.

Не сумев подавить желание прикоснуться к ней, мужчина протянул руку и обхватил пальцами ее подбородок.

Джослин, словно ужаленная, отпрянула от его руки и резко выпрямилась.

— Конечно, разве тебя волнует, что мой мальчик так страдает? — воскликнула она срывающимся от отчаяния голосом. — Тебе осталось лишь подождать, пока Оливер умрет. И тогда все будет, наконец, принадлежать тебе. — Молодая вдова выразительно взмахнула руками. — Все.

Ее слова глубоко ранили Лайма. Охваченный вспышкой раздражения, он медленно выпрямился.

— Ты же знаешь, что мне нужно не это, — старательно сдерживая гнев, сказал барон.

— Не это? Но ведь ты всегда хотел стать владельцем Эшлингфорда, к этому стремился всю жизнь. Скоро твоя мечта сбудется.

Нет, Джослин не думала так, как говорила. Страх и отчаяние затуманили ее разум. Ослепленная горем, она не отдавала отчета своим словам. Лайм с трудом сдерживал обиду и гнев.

Женщина устало уронила голову на руки.

— Ты победил, Лайм Фок, — вымолвила она. — Теперь ни Мейнард, ни Иво не смогут тебе помешать. Теперь Эшлингфорд твой.

В комнате воцарилась гробовое молчание. Кровь бешено стучала в висках мужчины.

— Неужели ты действительно думаешь так, как говоришь? — охрипшим от волнения голосом спросил он. — Неужели веришь, что я способен желать смерти ребенку ради того, чтобы получить Эшлингфорд?

С губ Джослин сорвались приглушенные рыдания, на глазах заблестели слезы. Неимоверным усилием воли женщина сохранила самообладание. Нет, только не сейчас. Позднее, когда она останется наедине со своей болью, она даст волю слезам. Но не сейчас. Однако в следующее мгновение Джослин почувствовала, что силы начали покидать ее. Она слабела с каждой секундой, все яснее и яснее осознавая свою беспомощность перед лицом беды.

Неожиданно сильные руки Лайма опустились на ее плечи и, подняв обезумевшую от горя мать на ноги, потянули к двери. Он вывел ее из дома и повернул к себе лицом.

— Скажи, Джослин, — потребовал мужчина, — ты действительно так думаешь?

Ей отчаянно хотелось забиться в угол и, прижав колени к груди, выплакать боль, накопившуюся в душе. И все-таки она нашла в себе силы поднять глаза и встретить суровый взгляд Лайма.

— Что же ты молчишь? — продолжал настаивать он. Его лицо побагровело от гнева, глаза потемнели, став почти черными. — Значит, я, по-твоему, животное? Или нет?

Глядя ему в лицо, Джослин ощутила, как любовь, которую она так старательно душила с того момента, когда чума поразила Оливера, снова прокралась в ее сердце.

Женщина мысленно напоминала себе о том, что сын расплачивается за ее грехи. Но она вынуждена была признать, что обвинила Лайма несправедливо, что ее рассудок победил страх и боль… и тоска, терзавшая душу в течение долгих месяцев одиночества.

В следующее мгновение по ее щеке побежала первая робкая слеза.

— Я искренне сожалею, Лайм, — глотая слезы, прошептала Джослин. — Я не хотела причинить тебе боль. Просто отчаяние и горе сводят меня с ума.

Его гнев мгновенно рассеялся, пальцы, сжимавшие плечи женщины, разжались. Спустя секунду она уже находилась в его объятиях.

Прижавшись к широкой груди возлюбленного, Джослин не смогла больше сдерживать рыдания, плечи ее задрожали, слезы покатились по щекам. Мать оплакивала горькую участь сына, оплакивала годы, которые ему уже не суждено было прожить, и звонкий детский смех, который она никогда не услышит. Боже, неужели ей больше никогда не ощутить запах его чистого, только что вымытого тельца? Неужели его маленькая розовая ручка уже не ляжет на ее ладонь? Как мучительно больно осознавать, что он не будет никогда засыпать ее своими бесчисленными «почему». Жестокая судьба разлучала ее с единственным огоньком, освещавшим ее жизнь.