По делам их - Попова Александровна

Курт увидел, как дрожат тонкие пальцы, как сжались губы, а глаза снова из фиалковых стали темными, точно осенняя вода…

— Ты до сих пор боишься его? — спросил он, придвинувшись ближе. — Неужели ты — до сих пор боишься этого мерзавца?

— Теперь нет. Но тогда — да, тогда я жила в страхе. Сначала я просто ждала, пока ему все это прискучит. Потом… плакала, молилась, прося поразить его громом… чего только я не просила.

— Ясно, — вздохнул он. — Вот оно что…

— Только сейчас — прошу, не надо вещать мне о воле Господней, о том, какая кара ждет его за гробом… — на миг ее голос окреп, а взгляд снова стал твердым. — Не желаю слушать. Оставим это. Мне сейчас не нужен инквизитор Гессе, я хочу говорить с тем, кто утверждал, что я дорога ему. И не смей меня жалеть; я — не жалею. Мне мерзко при одной лишь мысли о том, что было, но о том, что стало — я не жалею. Я довольна тем, что получила в конце концов.

— Хорошо, — послушно согласился он. — Я ничего этого не скажу… И… что же ты сделала?

— Я не вызывала сатанинских созданий и не заключала с ними договоров на свою душу, если ты об этом, — жестко откликнулась та; Курт поморщился.

— Прекрати, Маргарет, — попросил он. — Ты только что сказала сама, что говорить с инквизитором не желаешь; так не надо.

— То, что я вдруг обрела — это пришло ко мне внезапно, само по себе, нежданно; когда он в очередной раз попытался… Тогда я пожелала, чтобы он умер — тотчас же, немедленно. И в тот миг я ощутила это — истекающую из него силу; я не думала тогда о том, насколько это невозможно, неестественно, тогда я просто ухватилась за то, что почувствовала, и… — Маргарет зло усмехнулась. — Это, наверное, за последние годы было самым лучшим моментом в моей жизни — увидеть его лицо, увидеть его глаза, страх в его глазах, почти ужас; как он отпрыгнул от меня, задрожал, точно умирающий… Я сама не осознала тогда, что произошло, но хватило ума и выдержки повести себя должным образом. Я сказала, что, если он тронет меня еще раз, ему не жить.

— И он?..

— Несколько дней он вовсе ко мне не приближался. Ни для чего. Он даже стремился не встречаться со мною в коридорах замка, сказался больным и большее время проводил в своих покоях. Я уже всерьез опасалась, что он… — быстрый взгляд в свою сторону Курт скорее ощутил, нежели увидел, — что он сдаст меня в Друденхаус. Я, наверное, сама тогда испугалась не меньше него. Но вскоре он все-таки ко мне подошел; был сама учтивость. Просил прощения… Я не была убеждена в том, что второй раз мне удастся то же самое, посему — что мне оставалось? Я приняла предложение о перемирии.

— Ты именно тогда и начала собирать все эти… труды о чародействе?

— Да. — Маргарет вскользь улыбнулась — едва-едва, но головы к нему не повернула, по-прежнему глядя в ночное небо за окном. — Уж на то, чтобы понять, что мои новые возможности не имеют ничего общего с Христовой благодатью, моих познаний и здравого смысла хватало. Но каяться в этом и желать от этого освободиться — нет; я намеревалась стать еще сильнее, жаждала знать, как владеть всем этим.

— И тебя никто не учил?

Она резко повернула к нему голову, усмехнувшись так, что стало почти физически больно.

— Сообщников выискиваете, господин дознаватель?

— Не надо, пожалуйста, — возразил Курт, осторожно взяв ее за руку. — Просто пытаюсь представить себе это: ты была одна, обладающая невероятной силой, но не знающая, как приложить ее, силой, за которую можно поплатиться жизнью, а этажом выше… или ниже?.. да все равно… эта мразь, только и ждущая, когда ты проявишь слабость, чтобы отомстить за мгновение своего позора… Почему он до сих пор жив? — понизив голос, спросил он вдруг. — При том, на что ты способна, что ты можешь, почему ты терпишь его в этом мире? Почему не отомстила за все, что он сделал?

— Я ведь сказала, милый, все очень непросто.

— Все просто, — возразил Курт отчетливо. — Он мерзавец и заслуживает смерти. Никакие суды здесь не помогут — подобное не выносится на обсуждение всего города, да и никто не поднимет голос на герцога; но смерть — ей подвержены все. Любые сословия и чины.

— Мне не нравится, как ты это говоришь.

— Вот как? — усмехнулся он зло. — Тебе не нравится… Иными словами, ты не желаешь его смерти; верно? Позволишь узнать, почему? Может…

— Не смей продолжать, — оборвала та, выдернув руку из его пальцев. — Если ты скажешь то, что намеревался сказать, я залеплю тебе пощечину.

— А он будет отстаивать твою честь?

Перехватить ее руку было несложно, вторую, взметнувшуюся к другой щеке, тоже; стиснув хрупкие запястья, он рванул Маргарет к себе, прижав к груди и не давая двинуться.

— Я знала — ты не поймешь! — надрывно проговорила она, силясь вырваться. — Знала — и оказалась права!

— Так объясни, — не разжимая рук, потребовал Курт. — Объясни, потому что иначе я действительно отказываюсь тебя понимать!

— Потому что тогда мне конец! — почти выкрикнула она и внезапно обмякла, прекратив попытки высвободиться и упав головой на его плечо. — Потому что тогда мне конец, — повторила Маргарет уже тихо и обессиленно. — Где-то, я не знаю, где, у кого-то, я не знаю, у кого, лежит подписанная им бумага. А в ней — всё, все, что он обо мне знает, а знает он немало. Если с ним приключится что-то, бумага будет у вас, в Друденхаусе. Свидетельство правящего герцога, двоюродного брата князь-епископа, против собственной племянницы — повод задуматься, верно?.. Расследование закончится осуждением.

— Это он сказал тебе такое? — тоже сбавив тон, спросил он, продолжая держать Маргарет в объятиях. — И это правда?

— Я не знаю. Возможно, да, а возможно, и нет… Но желания испытать это у меня не возникает.

— Все, что он о тебе знает… — повторил Курт, отстранив ее от себя и заглянув в глаза. — И откуда же он знает все это, если только ты не откровенничала с ним? А если это так (а это так, иначе откуда бы такая осведомленность), то — почему? Что за причина исповедоваться человеку, убившему твоего отца и…

— Все сложно, — повторила Маргарет чуть слышно, но неуклонно. — В двух словах не рассказать.

— Впереди еще половина ночи, — напомнил он, вновь помрачнев и отодвинувшись. — Хватит не на одну сотню слов. Говори. Пусть все будет сказано сегодня, чтобы потом не терзать душу — ни мне, ни тебе. Я слушаю.

— Пойми, мне было всего шестнадцать с небольшим, когда это случилось. Я была совсем девчонкой.

— Продолжай.

— Когда он… прекратил свои… попытки, — выговорила Маргарет с усилием, — спустя некоторое время, увидя, что именно я читаю в библиотеке… тогда еще — какой-то редкий, но дозволенный труд… Тогда он сказал, что поможет мне овладеть обретенной мною силой. Нет, я понимала, что это не было сказано из человеколюбия или иных благородных намерений, и он понимал, что утверждать такое глупо, посему он откровенно высказал свою идею: пробиться к власти с моей помощью.

— И ты согласилась. Создала союз с братоубийцей и насильником.

— Ты так плохо знаешь меня? — уже без злости, с усталым отвращением, возразила она. — Ты полагаешь, я вот так просто могла забыть обо всем, что он сотворил?.. Разумеется, это было самонадеянным с моей стороны, но — я согласилась; однако не потому, что простила ему смерть отца и его измывательства надо мною. Тогда я решила — пускай. Пусть думает, что прельстил меня всем этим, я буду делать вид, что помогаю ему, а тем временем буду помогать себе. Как иначе женщина может достичь в нашем мире чего-то, как не через мужчину?

— Да, — согласился Курт с тяжелой усмешкой. — Это я уже понял.

— Прекрати, наконец. Разве моя откровенность сейчас не есть свидетельство моей искренности к тебе?

Он встряхнул головой, прикрыв глаза, и почувствовал осторожное касание узкой ладони к своему плечу.

— Прости, — вздохнул Курт, через силу улыбнувшись. — Просто я, кажется, узнал слишком много. Больше, чем хотел…

— Выслушай теперь до конца, — возразила Маргарет, пересев ближе и, обняв, склонила голову на его плечо. — Теперь я хочу рассказать все, чтобы ты не затаил сомнений, чтобы понял меня… Тогда я просто решила играть с ним, — продолжила она тихо. — Разумеется, я понимала, что он это видит, и это осознавал каждый из нас — то, что мы держим нож у спин друг друга, и весь вопрос в том, кто сумеет выбрать нужный момент, чтобы ударить первым. Он устроил мою жизнь — титул пфальцграфини; ведь племянница герцога — это всего только племянница…

— Смерть твоего мужа — тоже часть игры?

— Нет. В том и была прелесть положения, что мужа он мне нашел крайне удобного — тот не мешался в мою жизнь, я — в его; ему была нужна единственно свобода и красивая жена с состоянием. Я занималась своими книгами, он — женщинами и посещением трактиров, что, в конце концов, и довело его до смерти. Ты ведь знаешь эту историю, верно? — уточнила Маргарет с невеселой усмешкой. — Пфальцграф фон Шёнборн отправился на тот свет в непотребном виде, переломив себе позвоночник при падении с двух ступеней трактира… Смерть, достойная всей его жизни. Безыскусная и пошлая.