Вознесение Габриеля - Сильвейн Рейнард

Профессор Мартин многозначительно поглядел на декана.

— Уверен, вы рады оставить все это позади.

Джулия сидела молча, не считая нужным отвечать.

— Мы вас более не задерживаем. Примите наши поздравления по случаю успешного завершения учебного года, а также в связи с поступлением в Гарвард. Увидимся на выпускной церемонии. — Декан кивнул, позволяя ей уйти.

Джулия молча подхватила рюкзак и пошла к двери, но, прежде чем взяться за ручку, остановилась и вновь повернулась к профессорам.

Как странно, думалось ей, что двое этих мужчин, вооруженных лишь значительным интеллектом и арсеналом твидовых костюмов, могли обладать такой властью над ее сердцем и счастьем.

— Я не жалею о своих отношениях с профессором Эмерсоном, хотя у них и печальный конец. Пока длились слушания, вы оба были крайне снисходительны ко мне и старались снять с меня подозрения. Я понимаю важность защиты того, кто нуждается в защите. Но единственными людьми, от которых меня тогда нужно было защитить, были вы. — Бросив на них испепеляющий взгляд, Джулия покинула кабинет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Долгое пребывание Габриеля в Ассизи сделало его едва ли не составной частью базилики. Каждый день, сидя у гробницы святого Франциска, он не менее часа проводил в размышлениях. Иногда он молился. Порою ему казалось, что Бог совсем близко, но бывали дни, когда он не ощущал Божественного присутствия. Все это время он очень жалел, что рядом с ним нет Джулии, хотя и начал осознавать недочеты и ошибки их былых отношений. Как ему тогда хотелось изменить свои привычки, чтобы стать достойным ее. А ведь надо было менять не привычки, а меняться самому, поскольку он был невыносимым придурком.

В один из дней, когда Габриель обедал в гостинице, с ним заговорил американец — калифорнийский физик, приехавший в Ассизи с женой и сыном-подростком.

— Завтра мы едем во Флоренцию и пробудем там два месяца.

— И чем вы собираетесь там заниматься? — спросил Габриель, с любопытством глядя на седовласого физика.

— Мы остановимся во францисканском монастыре. Моя жена — медсестра, мы вместе с нею будем работать в клинике. А наш сын намерен помогать бездомным.

— И все это на добровольной основе? — хмурясь, спросил Габриель.

— Да. Нам хотелось стать семьей волонтеров.

Физик помолчал, пристально глядя на Габриеля.

— Почему бы вам не поехать с нами? Францисканцы всегда рады, когда им предлагают помощь.

— Нет, — ответил Габриель, вонзая вилку в кусок говядины. — Я не католик.

— И мы тоже. Мы лютеране.

Габриель с интересом посмотрел на калифорнийца. Его собственные знания о лютеранстве почти целиком ограничивались работами Гаррисона Кейллора. Правда, он не собирался в этом признаваться.

— Нам хотелось поучаствовать в добром труде, — улыбнулся физик. — А еще мне хотелось вывести мышление нашего сына за пределы пляжных развлечений и видеоигр.

— Благодарю вас за приглашение, но я вынужден его отклонить.

Это было произнесено столь твердо, что физик переменил тему разговора.

Вечером Габриель стоял у окна своего скромного номера и, как всегда, думал о Джулии.

«А ведь она не отклонила бы приглашение. Она поехала бы с ними».

Он вновь ощутил разделительную черту между ее щедростью и собственным эгоизмом. Черту, которую он, проведя рядом с нею много месяцев, так и не решился переступить.

Двумя неделями позже Габриель стоял перед памятником Данте в Санта-Кроче. Он все-таки поехал с лютеранской семьей во Флоренцию, где стал самым беспокойным волонтером. Он раздавал пищу беднякам, но его до того ужасало качество пищи, что он на свои деньги нанял повара. Стоило Габриелю вместе с другими волонтерами поучаствовать в раздаче бездомным чистой одежды и туалетных принадлежностей, как он понял: этим проблему гигиены не решить. Он снова выписал чек, оплатив строительство при францисканской миссии туалетов и душевых для бездомных.

Короче говоря, Габриель познакомился со всеми сторонами работы францисканцев с бедными и бездомными и везде, где требовались перемены, брался их финансировать. Он посетил несколько богатых флорентийских семей, с которыми был знаком по прежней деятельности, и попросил поддержать усилия францисканцев в их помощи обездоленным. Сделанные пожертвования обеспечивали постоянное поступление средств на грядущие годы.

Стоя перед памятником, Габриель вдруг поразился сходству своей судьбы с судьбой его любимого поэта. Данте был изгнан из Флоренции. Хотя впоследствии город его простил и даже возвел в его честь мемориал, прах великого флорентийца так и остался погребенным в Равенне. Внезапный зигзаг судьбы показал Габриелю, каково лишиться работы, города, к которому привык, и дома, ибо руки Джулианны всегда были его домом. То, что изгнание было вынужденным, ничего не меняло.

Памятники, окружавшие его, напомнили ему, что и он смертен. Если ему повезет, он проживет долгую жизнь, но жизнь многих людей — той же Грейс — обрывалась гораздо раньше. Его может сбить машина, он может заболеть раком или умереть от сердечного приступа. И вдруг время, отпущенное ему на земле, показалось Габриелю очень коротким и очень драгоценным.

С тех пор как он покинул Ассизи, Габриель пытался заглушать чувство вины и одиночества, делая добрые и полезные дела. Волонтерство у францисканцев было несомненным шагом в этом направлении. А как насчет того, чтобы исправить отношения с Полиной? Просить прощения у Грейс, Майи и его биологических родителей было уже слишком поздно.

А у Джулианны?

Габриель смотрел на фигуру страдающей женщины, прильнувшей к гробу Данте. Таков был замысел автора мемориала. Он принял свое изгнание, но это не означало, что он перестал ей писать письмо за письмом. Неотправленные письма.

Кладбища обладают особой, присущей только им тишиной. Даже кладбища, которые расположены в центральной части шумных городов. Там тоже стоит тишина, и воздух пронизан странным покоем.

Идя по кладбищу, Габриель сразу почувствовал, насколько это отличается от прогулки по парку. Деревьев здесь было меньше, но и на них не щебетали птицы. Трава — зеленая и ухоженная — тоже была пуста. В ней не встретишь ни белок, ни городских кроликов, резвящихся с собратьями или выискивающих, чем бы поживиться.

Вдалеке виднелись фигуры двух ангелов. Словно часовые, стояли они среди других памятников. Ангелы были не гранитными, а мраморными, похожими на людей с великолепной белой кожей. Они смотрели в сторону, широко разведя крылья. Габриелю было бы легче встать позади памятника. Тогда бы он не увидел имени, высеченного на камне. Он мог бы стоять здесь целую вечность, в нескольких футах, не решаясь приблизиться. Но это было бы трусостью.