Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, мы часто привечаем чужаков и помогаем им, но еще чаще мы боимся их и причиняем им вред. Мы наиболее дружелюбно настроены к тем, кто разделяет нашу групповую идентичность, и в то же время с навязчивой одержимостью подчеркиваем межгрупповые различия флагами, эмблемами команд и клубов, вычурными головными уборами, специальными песнями и т. п. Пожалуй, самые важные для нас открытия, на которые могли бы пролить свет шимпанзе, заключаются отнюдь не в том, «как люди приобрели умение пользоваться орудиями труда» или «как возникла человеческая речь»; именно шимпанзе скрывают загадку происхождения человеческой иррациональности, склонности к групповой истерии и властному политическому лидерству.
Все человекообразные обезьяны узнают себя в зеркале. Сумеем ли мы узнать свое отражение в рутинности непрестанного насилия и жестокости шимпанзе? Разве они обязаны жить всю свою жизнь в условиях постоянного стресса, который сами же и создают? Другие виды доказывают, что это совсем не обязательно. И нам тоже не обязательно. Но все-таки мы живем именно так.
Разумеется, многие люди научаются контролировать свои импульсы, а некоторые, честь им и хвала, даже трудятся над созданием лучшего мира. И это тоже многое говорит о том, какие мы есть. Но если взглянуть на то, что мы творим с остальной частью живого мира и – слишком уж часто – с другими людьми, то станет ясно, что по большей части нами руководят отнюдь не лучшие свойства нашей натуры. Вот почему у нас вечно столько проблем.
Почему же и для шимпанзе, и для нас все сложилось так неудачно? Ведь могло бы получиться куда лучше. Другие существа доказывают нам это на собственном примере. Все прочие человекообразные обезьяны плюс слоны и волки, косатки и кашалоты, лемуры, гиены – все они указывают нам путь, как стать лучшими людьми. Их выводы просты: совсем не обязательно злобствовать по отношению к тем, кто рядом с тобой, кого ты знаешь как членов своего сообщества. Проявлять доброту и поддержку тоже можно, это работает.
Как мы уже обсуждали, у слонов, косаток и некоторых других животных статус является атрибутом зрелости; его обретение происходит ненасильственно, без низложения предыдущего обладателя. Особи занимают высшие ступени иерархии благодаря мудрости, которой набираются с прожитыми годами, потому что их знания обладают большой ценностью. Многие из этих видов живут – как, например, бонобо – в группах, которыми управляют самки. В их сообществах особый упор делается на социальную поддержку. У самых разных животных (включая человека) самки превосходят самцов в умении утешать и успокаивать, если происходит что-то плохое[267].
Но хотя другие виды наглядно демонстрируют нам, что есть иные – лучшие, создающие меньше стрессов, не такие обсессивно-компульсивные – способы достижения лидерской позиции в группе, шимпанзе продолжают действовать так, как привыкли. И из сказанного следует извлечь урок тем из нас, кто хотел бы исключить людей из этого ряда. Наша неспособность победить насилие и жестокость чрезвычайно разочаровывает. Но нам хотя бы хватает ума признать, что такая проблема существует. И в этом признании кроется наша вечная надежда. Шимпанзе, по-видимому, заперли сами себя в ловушке социального уклада, где уровень насилия значительно превышает необходимый. И вот вопрос, адресованный нам: что держит их в этой западне? И что держит нас?
Подошел к концу еще один нелегкий день, когда мы с трудом продирались сквозь густые заросли следом за шимпанзе, то и дело вынужденно опускаясь на четвереньки. Сейчас мы шагаем в сторону закатного солнца, глядя, как постепенно удлиняются тени вокруг. Дорога назад, к лагерю, предстоит долгая, и у нас достаточно времени, чтобы поговорить.
«Так почему же?» – спрашиваю я Кэт. Я имею в виду: почему шимпанзе такие жестокие? Почему они так навязчиво озабочены статусом, продвижением по иерархической лестнице, преимуществами альфа-самца? Почему другие виды нашли более мирные способы существования, а шимпанзе так много злобствуют? Я рассказываю Кэт, что, ежедневно наблюдая за ними не первую неделю, заметил: шимпанзе, как и люди, все время портят жизнь окружающим, сами порождая вспышки жестокости и насилия, которых другие виды гоминид обычно избегают.
«Ты согласна?» – спрашиваю я, весьма довольный собственной проницательностью.
Нет, она не согласна.
«Боюсь, у тебя сложилось немного искаженное представление об агрессивности самцов», – дипломатично замечает она. По ее словам, я слишком уж суров – и по отношению к людям, и по отношению к шимпанзе.
«Жизнь шимпанзе далеко не ограничивается тем, что ты наблюдал», – сообщает Кэт. Она объясняет, что все дело в сухом сезоне. Деревья обильно усыпаны плодами, поэтому шимпанзе проводят больше времени, чем обычно, в многочисленных группах. Чем крупнее группа, тем активнее в ней взаимодействия, выше возбудимость, больше самок в эструсе. «Больше еды – больше активности», – резюмирует Кэт. В сезон дождей пищи в лесу меньше, и она больше рассеяна. Тогда шимпанзе тоже разбредаются, держась маленькими группами. И жизнь становится значительно спокойнее.
Еще, говорит она, мы все это время следовали за самцами. Самцы стремятся к другим самцам, и они же являются основными возмутителями спокойствия. Если бы мы наблюдали за самками, то увидели бы, что их жизнь протекает значительно более мирно.
Вот из-за этого у меня и сложилось впечатление, которое раз за разом укрепляли шимпанзе, что самцы помыкают другими за счет таких созданных тестостероном преимуществ, как крупные размеры и повышенная агрессивность. Как оказалось, впечатление это настолько неполное, что главным образом и неверное. Большинство самцов на самом деле никогда и ничем особенно не управляют. А самцу, заполучившему «руководящий пост», приходится столько беспокоиться об угрозах его статусу со стороны других, что из-за этого он сам оказывается в ущемленном состоянии. Одним словом, многие предполагаемые преимущества того, кому «повезло» родиться самцом, в значительной мере иллюзорны.
Верхнюю ступень иерархии у шимпанзе всегда занимает самец, и в течение того времени, пока он удерживает ее, он становится отцом большинства детенышей. По мнению многих биологов, максимальное увеличение численности
