«Если», 2005 № 08 - Журнал «Если»

Однако то же самое мнение сплошь и рядом доводится слышать и о фэнтези. Многие рассматривают этот жанр исключительно как развлекательный, от которого никаких литературных высот, открытий и прорывов ждать не приходится. «Едет барон, видит — дракон…»

Но в таком случае выходит, что юмористическая фэнтези — это вторичность в квадрате. И значит, ей разрешено гораздо больше, чем «чистым» жанрам?…

Впрочем, при ближайшем рассмотрении выясняется, что даже вывести четкое определение юмористической фэнтези не так-то просто. Точнее, трудно сделать это, исходя из противопоставления фэнтези и НФ, ибо юмор, как правило, подразумевает некоторую долю гротеска — и, создавая произведение юмористической фантастики, почти невозможно остаться в рамках строгой «научности». Напротив, введение в реалистическую обстановку элементов «ненаучного» чуда (излюбленный прием авторов мейнстрима) само по себе создает нестандартную ситуацию, в которой многие привычные реалии и стереотипы поведения людей приобретают комическую окраску.

Именно на этом, кстати, строится почти вся фантастика Булгакова — от «Дьяволиады» до «Мастера и Маргариты». Раз за разом Михаил Афанасьевич использует один и тот же прием: добавляет к привычной ему обстановке Москвы 20 — 30-х годов неожиданное проявление сверхъестественных сил — и демонстрирует нам оксюморон, парадоксальный результат взаимодействия сюрреалистического быта с чудом, ставшим обыденностью.

При этом Булгаков отнюдь не ставил своей целью повеселить читателя или обрушиваться с уничтожающей критикой на современное общество. С педантичностью профессионального врача он исследовал глубины человеческой психологии и влияние на них социума. Юмор к этому как бы прилагался, он был неотъемлемой частью булгаковского стиля и взгляда на мир (чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать записные книжки писателя). И даже хохмы кота Бегемота — это, по большому счету, всего лишь комментарии автора, с люстры наблюдающего за судьбой человека-Мастера в мире людей.

Наполненных иронией книг немало, но далеко не все они относятся к жанру юмористических. Огромное количество смешных страниц можно встретить в текстах Стругацких, однако же к юмористике формально относятся лишь две повести АБС, да и то «Сказка о Тройке» уже с изрядной натяжкой… Из более поздних примеров можно вспомнить «Меч и Радугу» Елены Хаецкой, «Сокола на запястье» Ольги Елисеевой, «Черного мага» Леонида Кудрявцева, «Войти в образ» или «Шутиху» Г.Л.Олди, где юмор (иногда просто великолепный) служит лишь средством, чтобы оттенить вполне серьезные, а нередко и трагические фрагменты.

Впрочем, существует и другой вариант: когда выдержанный в явно пародийном ключе текст, где даже фантастическая реальность доведена до вершин гротеска, совершенно невозможно назвать юмористическим — настолько не смешны происходящие в нем события. Именно это происходит в романах Евгения Лукина «Катали мы ваше солнце» и «Алая аура прото-парторга», где шутовской антураж парадоксальным образом усиливает горькую сатиру нашего бытия. Своеобразным «приквелом» к «Алой ауре…» служит цикл новелл «Портрет кудесника в юности», изображающий быт современного провинциального городка настолько реалистично, что эти рассказы как-то даже неловко относить к фэнтези. И опять автор прочерчивает путь между комедией и трагедией, не уходя ни в ту, ни в другую сторону. Да, здесь обитают колдуны и разные сверхъестественные существа, действуют магические законы, то и дело ставящие героев в разнообразные комические ситуации. Но классический фэнтезийный сюжет об ученике чародея в переложении Лукина вместо того, чтобы предупреждать об опасности неосторожного обращения с запредельным, постоянно возвращается к одной и той же вечной истине — нужно любить людей такими, какие они есть.

Точно так же к жанру юмористической городской фэнтези можно отнести и роман Далии Трускиновской «Нереал», в котором череда смешных и невероятных событий лишь оттеняет трагедию глупой девчонки, влюбившейся в манекена-«нереала» — магический дубликат «настоящего мужчины» из киношных боевиков.

Поэтому грани юмористической фантастики размываются настолько, что четкая классификация жанра может быть проведена разве что методом отсечения всего лишнего — в том числе иронических философствований в стиле сэра Макса из Ехо. И тогда у нас получится, что юмористической фантастикой (и юмористической литературой вообще) может считаться лишь такой текст, в котором юмористическая ситуация (или цепочка ситуаций) играет сюжетообразующую роль, а не выполняет декоративные функции, не служит пикантной приправой к основному блюду.

Но для этого нужно решить еще один вопрос: что такое юмор вообще, чем он отличается от сатиры или иронии?

Сама природа смешного подразумевает наличие парадокса, необычного и нестандартного взгляда на привычные вещи и явления. Юмор рождается именно при совмещении несовместимого, а для этого совмещаемые вещи априори должны быть знакомы читателю. Именно поэтому юмористическая фантастика редко бывает строго научной (hard SF): трудно создавать парадоксальные фантастические ситуации, не выходя при этом за рамки естественных наук[10].

К сожалению, чаще всего юмористическая фантастика пишется именно с желанием похохмить, развлечь (или привлечь) читателя смешными ситуациями. Ярким примером подобной литературы является знаменитый цикл Роберта Асприна о корпорации «МИФ». Находчивые и неунывающие герои, умудряющиеся раз за разом выкручиваться из самых невероятных ситуаций, да еще и с прибылью для себя — это было весело и увлекательно лишь поначалу, а затем стало приедаться. Увы, анекдот не терпит повторения, а бесконечно придумывать все новые и новые истории и не повторяться — задача почти невозможная. Наверное, именно поэтому все прочие юмористические циклы Асприна — от «Шуттовской роты» и до описаний приключений межпространственных и межвременных авантюристов — не снискали такой популярности.

Еще один столбовой путь для авторов юмористической фантастики был проложен бессмертным романом о приключениях янки из Коннектикута при дворе короля Артура. Хотя, если быть совсем точным, первым догадался забросить своего героя в далекое прошлое не Марк Твен, а Ганс Христиан Андерсен в рассказе «Калоши счастья». Вслед за великим датчанином классик чешской литературы XIX века Сватоплук Чех во второй части дилогии «Путешествия пана Броучека» отправил своего персонажа в эпоху Гуситских войн, заставив там пережить множество «страшных опасностей и ужасных приключений».