В городе Ю (Рассказы и повести) - Валерий Попов

Мы ехали молча, глядя в разные стекла автобуса, но думая об одном.

- Наверное... уж сразу в морг? - с трудом выговорила жена. - Потом уже домой?

Я молча кивнул. Мы пошли через больничный двор. Хорошо, что хотя бы морг старый, красивый... Хорошо?

Думал ли он, въезжая в этот дом, что морг совсем рядом? Думал, когда вселялся: мол, морг совсем рядом? Думал, конечно, но исключительно как о шутке, не веря, конечно, что будет лежать здесь... но где же еще?

Надо сосредоточиться, собраться, слегка окаменеть. Мы уже видели его мертвым... Вызвала теща. Сидели молча. Потом раздался звонок. Вошли двое "носильщиков" - один наглый, пьяный, как и положено, другой почему-то стеснительный, как бы суперинтеллигент...

- Ой, боюсь, я вам тут наслежу! Теща посмотрела на него.

- Ладно, хозяйка, давай две простыни! - просипел наглый.

- Почему же две? - встрепенулась теща.

- Сейчас увидишь.

Интеллигент как бы смущался. Одну простыню они постелили на пол, свалили его с дивана, второй простыней накрыли, слегка их перекрутили, затянули, подняли. Вот и вся человеческая жизнь - между двумя простынями.

... Все почему-то толпились на пороге морга, внутрь никто не хотел уже нагляделись!

- Почему же еще простыня? - Теща уже начала приходить в обычную норму. - Я дала ведь уже две простыни!

- Но надо же накрыть! - увещевала ее сестра.

- А где же те простыни?

Молча поздоровавшись, мы вошли внутрь. Он лежал, всеми оставленный, абсолютно один. Почему в сандалетах-то - ведь ноябрь!

Мы стояли, хотя подмывало выйти. Мой брат, патологоанатом, рассказывал мне, что, казалось бы, повидал уже все, но когда ему в благодарность за быстрое вскрытие преподнесли кремовый торт, почувствовал, что возможности рвоты безграничны! Сладковатый запах... Да... была жизнь. И начиналась ведь не хуже другой и даже лучше - в красивом дворянском доме. После... и после ничего! Вот он, красивый, мускулистый, щегольски расчесанный, сидит, хохоча, в каком-то декоративном курортном водопаде, в воротничке на голое тело и в галстуке, и среди этих же бурных струй красивые друзья и подруги... Молодой специалист! Видел ли он оттуда, тогда эти своды?

Потом, конечно, работа, армия... тусклые воспоминания... "И помню были стрельбы на шестьсот метров... на шестьсот и на восемьсот... нет... на шестьсот не было... только на восемьсот... Точно! Ну, не важно".

Потом - в рваной шерстяной жилетке сшивает картонный абажур вместо разбившегося, что-то бормоча под нос. Неужели каждая жизнь так печальна?

На кладбище автобус остановился посередине дороги - вокруг была непролазная грязь. Богатыри лопаты стояли в отдалении, насмешливо поглядывая: ну что - сами будете таранить или поговорим конкретно? К водителю всунулась какая-то старая пигалица, злобно пискнула: "Рапорточек будет!"

Да, всюду жизнь... Но - какая?

Дальше все было как-то просто... потом - жена присела, приложила ладошку к холмику, подержала... и все.

- Эта так и не появилась! - возвращаясь ко мне, прошептала она.

Да, жизнь продолжается... Но - какая?

Обратно я ехал один, все еще оставались там, но я больше не мог: срочная работа, срочная работа!

Впрочем, и дома ждет ад... Единственная радость и отдохновение проезд по уже пустынному Невскому. Чисто, красиво, и почти уже никого! Бело-зеленый магазин "Ив роша", величественный, сдержанно освещенный подъезд "Невского паласа", охраняемый полицией неизвестно какого государства в серо-мышиной форме. Да - теперь туда уже не войдешь. Как же мы проехали мимо ярмарки? Ведь все начиналось хорошо! Талант! Та-ла-лант! Как же получилось так, что единственное денежное поступление, на которое я конкретно надеюсь, - крохотный гонорар за составление сборника похабных частушек? Остальное - нэ трэба! Только это. "Мою милую... только серьги брякают!"

Вздрогнул, увидав у метро грязную толку этих хиппи... И эта дура с такими, смотрит сейчас на какое-нибудь раздувшееся, немытое ничтожество, задыхаясь от восторга! О-хо-хо!

Двор, как всегда, был забит бывшими "мерседесами", переванивающимися между собой... А в чем им, собственно, сомневаться? Их пора!

И как тут прикажете пробираться? Боком? "Твои дела!" Хозяева снуло глядели из-за тонированных стекол... "Это еще кто?" Я их не интересовал даже как субъект убийства. На лестнице сунул руку в ящик. Вытащил конверт... Не деньги, увы, и даже - не напоминание о них! Какой-то текст... Я тупо смотрел... "Нравится - не нравится, спи, моя красавица!" И все? Как это понимать?.. Корректура? Да нет! Это ответ на мои отчаянные просьбы выслать хоть какие-то деньги!.. Ответ! "Спи, моя красавица!" И ответ абсолютно в жанре - не сборник же трубадуров ты составлял, и вспоминать о благородстве тут даже глупо... "Спи, моя красавица!" Я выбросил бумажку.

Войдя, я долго сидел в кресле в прихожей. Может, хоть сейчас позвонит?.. Тихо! И пес как-то придавленно спит, и на него давит!

И главное, чего я боюсь, - чтобы не позвонил мой лучший, единственный друг! Удивительное, конечно, желание, но я уже больше не могу с ним разговаривать бодро, как будто бы все отлично и просто у меня нет времени вернуть ему сорок тысяч, и притом я будто бы легкомысленно не понимаю, что те сорок тысяч - это уже не теперешние сорок! Тишина. И за это спасибо ему.

Звонок! Праздничный гул в трубке - и голос известной светской львицы:

- Ну, где же ты?

- А что?

- Ты же обещал!.. День рождения!

Ах, да!

При разъезде гостей мне досталась одинокая красавица - теперь уже одинокая! - о которой я когда-то мечтал... Теперь я вздрогнул, провожая ее, лишь тогда, когда почувствовал, что в кармане всего одна перчатка вместо двух! Так... этого еще не хватало! Ползти обратно? А как же красавица? Ладно, так и быть, благородно доведу ее до стоянки - и помчусь обратно, искать перчатушку! А как же?

"... Прости, ты не сердишься, что я не приглашаю тебя домой?" Не сержусь? Да я бы ее убил, если бы пригласила!

Часа, наверное полтора я ползал по бульвару... Ничего! Ну, почему, почему так надо, чтобы все сразу?.. Сам все делаешь! Ослабел.

Во дворе стоял единственный "мерседес", но зато самый омерзительный с темными стеклами, как бы глухой, как подводная лодка, с тусклым зеленоватым светом внутри. Газует прямо мне в нос! И не протиснуться! И не шелохнется!

Я жахнул в переднее стекло ключами. Существо подняло голову. Я приподнял кепочку и прошел.

Ну, что? Можно наконец ложиться - или подождем?

Звонок. Та-ак... Я огляделся, взял старую, пятидесятых годов, настольную лампу... Недавно кинул ее в жену - с тех пор не горит. Не жалко. Я выдернул ее из штепселя и вынес в прихожую.

Гость темнел в темноте... вытянул руку.

- Ну, ты...

- Я! Я! - Я дважды жахнул его лампой, потом захлопнул перед его носом дверь. Тишина... видимо, думает. Я включил лампу - и неожиданно она загорелась... Вот и чудо!

Я решил лечь спать и, почти заснув, услышал, как уезжает машина.

Осень, переходящая в лето

Но друг все-таки позвонил!

"Ах так! - услышав наконец его голос, взбеленился я. - Мало ему? Ну, что же! Попрошу у него сейчас в долг еще полторы сотни тысяч рублей, чтобы он понял, что такое настоящая дружба!"

Но он сказал:

- Слышал, организуется круиз по Эгейскому морю?

- Слышал. И что?

- Тебя нет в списке.

- Так я и думал. И что?

- Ну и что думаешь делать?

... А что? Раньше надо было думать, когда давали места! Каких мест только не было! "Смелый писатель"! "Смелый писатель - этот тот, который смело говорит то, что и так всем уже известно".

Вот и дошутился!

... Писатель-прогрессист, верящий в будущее, - тем более считалось, оно наступило... ведь ясно было указано: "Прикоснуться к мечте!" Прикоснулся?.. Побрезговал? Ну, о чем же жалеть теперь? Отдыхай, любимец валидола! Спи, на радость людям!

... Правда, когда приезжал организатор круиза, Урман, он заходил, и я даже, напившись, подарил ему мне не нужный баян, тоже мне подаренный. Повеселились! Но помню и свой холодный расчет. "Сыграй, мой баян!"... Но, похоже, - не сыграл!

- Перезвоню! - не дождавшись вразумительной моей речи, рявкнул мой друг и повесил трубку.

Не то что поверить - я даже представить не мог, что где-то сейчас существует лето и имеет какое-то отношение ко мне. Сидя в валенках, душегрейке, я тупо смотрел в заледенелый двор. Снова задребезжал звонок. Я медленно поднял трубку.

- Собирайся! - рявкнул мой друг.

Новые, незнакомые города, о которых столько слышал и мечтал, любят появляться неожиданно, как бы ни с того ни с сего выскакивать из холодной мглы, причем в неожиданном ракурсе, как бы раскинувшись домиками по вертикальной стене, - самолет заходил на посадку, ложился на крыло.

У москвича, сидящего передо мной, вдруг пронзило лучом солнца ухо, оно стало рубиновым и прозрачным.

- Афины! - выдохнул обладатель уха, прилипнув лбом к иллюминатору. Афины!

Как всегда после приземления, все казалось фильмом без звука: уши после посадки еще не откупорились.

Утыканный мачтами яхт берег от Афин до Пирея. Плоские, как ступени, крыши, поднимающиеся на холмы. Серое небо и - вдоль шоссе - сплошные деревца с темно-зелеными глянцевыми листьями и ярко-желтыми мандаринами их едва ли не больше, чем листьев.