Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Император однажды спросил, посетив графиню Ливен в отеле:

— Не жалеете ли вы, что покинули ради меня Лондон?

— Боже сохрани, государь. Я всегда счастлива видеть вас хотя бы издали. А беседовать с вами — блаженство.

— Мне почудилось, что теперь у вас другие предпочтения.

— Отнюдь, государь. Никто вас заменить не может.

— Но может существовать рядом.

— Нет, государь, — не сдавалась Дарья Христофоровна, — вы это знаете, очевидно, лучше, чем кто-нибудь. Вы сами умеете хранить верность друзьям и близким, особенно несчастным женщинам, которые становятся избранницами мужчин иногда и не по своей воле.

— Что вы имеете в виду, графиня? — изумился император, предполагая, что беседа зашла слишком далеко и он чем-то уязвил конфидентку, намекнув на прогулки с Меттернихом.

— Непреодолимую силу чувства, государь!

А он-то подумал Бог весть что! Да, он хранил верность Марии Антоновне Нарышкиной-Четвертинской, хотя и не отказывался от мимолетных увлечений не всегда платонического характера. Умна Бенкендорфша, умнее Тилли, умнее собственного мужа и старшего брата.

— Кстати, о вашем старшем брате, — сказал он внезапно, озвучивая давно заготовленный вопрос. — Вы действительно уверены в его административных талантах, графиня? Я считаюсь с вашим мнением.

— Абсолютно.

И Дарья Христофоровна проницательно взглянула в голубые скользящие глаза императора. Черное сошлось с голубым и победило.

— Ах, оставим все это, — вздохнул император и перевел разговор на иную тему. — Князь Меттерних сегодня изрек, что без России Австрия исчезла бы с карты земли. Что думаете вы, графиня?

— Где, как не в Ахене, прийти к подобной мысли, — улыбнулась Дарья Христофоровна, давая понять императору, что она вполне оценила его выбор и знание европейской истории.

Они славно поговорили. Вечером император сообщил Волконскому:

— Я писал Алексею Андреевичу о Бенкендорфе. И получил от него депешу. «Государь-батюшка, ваше величество! Я не против. Гвардия, думаю, будет довольна», — отвечал Аракчеев.

— Да, гвардия будет довольна. И Васильчиков тоже. Сипягин да Желтухин слабая ему подстава. И потом все-таки Бенкендорф семеновец, а значит, наш. Да и чего им надобно, Петр Михайлович?! Боевой генерал, к вольным мыслям склонен. И притом я заглядывал в его полицейские проекты не без пользы для себя. Правда, оставил без последствий.

В следующем году, марта 18-го генерал-майор Бенкендорф стал начальником Гвардейского генерального штаба, а летом был пожалован в генерал-адъютанты.

Но если кто-нибудь подумает, что Александр Христофорович занял столь высокий пост благодаря протекции, то он совершит большую ошибку. Гвардия действительно была довольна. Каждый видел в нем своего. Государь — верного слугу и храброго защитника трона и отечества, масоны — масона, семеновцы — семеновца, гвардейцы — гвардейца, уланы — улана, драгуны — драгуна, немцы — немца, французы — французоговорящего, дамы — хорошего кавалера, отцы семейств — примерного семьянина, прекрасно относящегося к приемным дочерям, англоманы — друга Воронцова, получившего воспитание в Лондоне, ветераны войны — смелого и заслуженного офицера, молодым ставили Бенкендорфа в пример, и даже русские не сомневались в его преданности России. Васильчиков получал отличного помощника, а библиотекарь Грибовский внимательного патрона, которому он успел оказать немалую услугу. Лишь генерал Ермолов скорчил гримасу: «Немцы, всюду немцы… — ворчал он. — Не пробьешься, черт побери, в немцы! Не пробьешься!»

Совет Великого князя Михаила

Весна в Петербурге изменчива, но зато романтична и вдохновенна. Направление ветра невозможно предугадать. Солнце то горячо улыбается, то хмурится наплывающими тучками. Остро пахнет талым снегом, бурно плещет тяжелая невская вода. Контуры зданий, людей, колясок четко очерчены и только в сумерках чуть размыты прозрачным серебристым туманом.

Сердца трепещут, движения становятся порывистыми, а шаги торопливыми. Кажется, что и вполне солидные жители спешат на свидания. Весна пробуждает, освобождает и набрасывает таинственный флер на город.

В один из таких дней, переступив порог своего нового кабинета на Адмиралтейской площади в доме номер три, генерал-майор Александр Бенкендорф понял, что сделал выбор, и на этот раз окончательный. Прежде всего придется ограничить общение с братьями по ложе, а чувства и мысли спрятать подальше. Нынешнее положение далось нелегко, и он заплатил высокую цену, чтобы рисковать благоволением государя. Так или иначе, с охотой или без оной, с открытым сердцем или затаив недоверие, но император предоставил ему шанс показать себя на избранном поприще. Гвардия — опора трона и опора порядка, начальник штаба Отдельного гвардейского корпуса — одна из ключевых фигур режима. В иных обстоятельствах он может сыграть более значительную роль, чем сам командир корпуса. Теперь он не может пожаловаться на предвзятое мнение императора. Новая служба требовала новых жизненных установок. Главное не допустить роковой ошибки. Император хотя и снисходительно смотрел на повальное увлечение офицеров масонством, но относился к их речам и проектам как к вредным иллюзиям и заблуждениям.

— Я не желаю больше, чтобы Европу сотрясали революции. Они ничего не меняют и ведут лишь к вечным нескончаемым войнам. История Наполеона, залившего кровью наш континент, свидетельствует о справедливости сей простой мысли. Чтобы утвердить мир, надо обладать огромной военной силой и составить коалицию против возмутителей спокойствия.

Он говорил это каждому, кто желал слушать и умел слышать. Остальные шествовали по намеченному веком Просвещения пути, забавлялись вольтерянством, признавались в любви к отечеству, писали стихи, танцевали и острили, но втайне мечтали о власти, между тем дурно управляя своими имениями и скорым шагом приближаясь к долговой яме.

Бенкендорф знал, что среди полковых командиров в масонских ложах состояло не менее двух, а то и трех десятков. Великого князя Константина окружали масоны, да и он сам иногда посещал ложи, куда его приглашал адъютант князь Александр Голицын. Но Бенкендорф также понимал, что армия и масонство несовместимы. Признаться, ему надоели тягостные и нелепые ритуалы и часто беспочвенная, напоминающая пародию болтовня. Однако минувшее увлечение сразу не оттолкнешь. «Железный крест» немало сделал для единства русского и прусского офицерства. И то, что говорилось на собраниях ложи, никогда не забыть.

Первые месяцы Бенкендорф держался с Васильчиковым весьма осторожно и предупредительно, всячески подчеркивая зависимость от корпусного командира. Васильчикова в Петербурге недолюбливали. Характером он обладал неровным и вспыльчивым. К солдатам не придирался, но и щедрым его нельзя было назвать.

После назначения Бенкендорфа император Александр при первом же свидании в Царском Селе, из которого он в то лето почти не отлучался, сказал:

— Гвардия и в прошлом веке была рассадником смуты. Смотри, Бенкендорф, в оба. Я знаю — ты грешен, и я грешен. Безгрешных нет. Теперь ты должен помочь Иллариону Васильевичу покрепче взять непокорных под уздцы. Путешествия многих развратили.

— Ваше императорское величество! Везде пока тихо и хорошо идет. В будущем вы можете положиться на меня. А Илларион Васильевич в моем лице получил верного друга и помощника.

— Я крепко надеюсь на тебя, Александр. И хочу тебя поздравить — с завтрашнего дня ты генерал-адъютант.

Васильчиков и Бенкендорф онемели. Однако император не позволил опомниться. Два генерал-адъютанта стояли во главе гвардии. Подобного не знала российская история. Благословенный вернул тезке долг за преданную службу с лихвой, начисто стерев прошлые обиды.

— Государь, — сказал тихо Бенкендорф, — у меня нет слов, да их и не существует в природе, чтобы выразить вам благодарность. У вас не представится случая усомниться во мне.

— Хочу верить. Ты видишь, что не только республика открывает пути для усердных и не только тираны умеют награждать по достоинству и к выгоде отечества.

Он повернулся и вышел из кабинета, оставив Васильчикова и Бенкендорфа в полной растерянности. Состояние Бенкендорфа усугублялось тем, что император в точности повторил претензию, высказанную им в прошлом году в кругу братьев на одном из заседаний. Внезапно дверь отворилась, и император возвратился. Он подошел к столу, поиграл пальцами и провел ими любимым жестом над огнем свечи.

— Кого желаете командиром первой пехотной бригады?

Император решил укрепить гвардию. Смутное беспокойство давно овладело им. После женитьбы Воронцова на польской графине Елизавете Ксаверьевне Браницкой он поручил спросить счастливого мужа, какой процент соплеменников супруги он намерен привлечь на службу в Новороссийском крае, куда вскоре получит назначение.