Мать Зимы - Барбара Хэмбли

Ингольд натянул поводья серого жеребца так, словно с детства привык ездить верхом.

— Если мы поспешим, моя дорогая, то к утру окажемся по ту сторону холмов.

Под утро они встали лагерем на развалинах сожженной крепости на южной оконечности вулканического кряжа.

В сером свете зари Ингольд привязал лошадей и постарался скрыть их следы. Лишь сейчас Джил осознала, что старик растратил последнюю магию, усыпляя императорских гвардейцев. Должно быть, пройдет немало часов или даже дней, прежде чем он сможет с помощью чар и иллюзий защитить их от грабителей, враждующих армий и мстительной Церкви.

До той поры им придется передвигаться скрытно, по ночам.

Оставалось надеяться, что Ниниак прав, и военачальники действительно увели войска на восток.

Джил вспоминала о маленьком воришке, готовя скудный завтрак из прихваченной в дорогу снеди. Маленький бродяга может погибнуть во время следующей эпидемии или хлебного бунта... Он так злился, когда решил, что Ингольд бросил ее из-за шрама на лице...

У Джил сжалось сердце. Она была знакома с ним всего четыре дня, и больше никогда его не увидит.

И здоровяка Баклажана, скупого на слова, с тонкими браслетами на лодыжках.

И сержанта Куша. И даже грозную Йори-Эзрикос.

Она сидела, прислонившись спиной к полуразрушенной каменной стене и печально повторяла их имена, словно все эти люди погибли в тот миг, когда Джил рассталась с ними. Она скучала по ним. Она всегда будет по ним скучать.

— Джил? — Ингольд подошел, неся на плече мешок с початками дикой кукурузы, фасолью и томатами. — С тобой все в порядке?

Она кивнула. Уже давно ей не доводилось вспоминать о матери, сестре и о своих друзьях в университете. Возможно, кто-то из них до сих пор ищет ее.

«Невероятное исчезновение, — подумалось ей. — Пройди сквозь стену огня, стену магии, стену Неведомого, — и тебя больше нет».

Он опустился перед ней на колени, и Джил взяла его за руку.

Чуть погодя Ингольд негромко спросил:

— Как ты поступишь с ребенком?

Джил не ожидала такого вопроса, но сразу поняла его скрытый смысл. Вскинув голову, она взглянула на мага; его лицо не выражало никаких чувств, но в глазах таилась тревога.

А ведь она всего три или четыре дня назад узнала, что беременна, и у нее даже не было свободной минуты, чтобы подумать об этом как следует.

У меня будет ребенок.

У меня будет ребенок. Я буду носить его девять месяцев... Точнее, уже семь... А потом у меня будет... этот сосунок на руках, такой же, как Тир, когда я впервые его увидела, как сын моей сестры.

Она и сама не знала, что чувствует. Сердце сжималось, и к глазам подступали слезы.

Но плакать сейчас было ни к чему. Это только причинило бы Ингольду страдания.

Она спросила:

— А что, на этот счет есть какой-то закон? Я знаю, что магам раньше запрещалось жениться, но в наши дни многие церковные законы нарушаются. Чего бы тебе хотелось?

— Церковь не противится женитьбе магов, — медленно отозвался Ингольд. — Отчасти ради сохранении своей власти, но также и из-за тревоги о будущем женщины и ребенка. Маги... не самые лучшие родители.

Джил сложила руки на коленях и улыбнулась.

— Ты хочешь сказать — потому что они могут умчаться на край света из-за каких-то бредовых видений?

— Ну... вот именно. — Он поскреб бороду. — Я... никогда не причинил бы тебе боли, Джил...

Он говорил осторожно, очень тщательно подбирая слова, и впервые Джил осознала, что, несмотря на все свое красноречие, в глубине души Ингольд страшился говорить о вещах, которые были для него по-настоящему значимы. Точно так же, как и она сама, он опасался сказать что-то не то, боялся лишиться того, что ему так дорого и знать, что в этом — его вина.

— Я бы не хотел... просить тебя ни о чем, если позже ты можешь пожалеть или... Или затаить на меня обиду. Ведь я мог погибнуть сегодня, Джил. Я мог погубить нас обоих без сомнений и сожалений, просто выполняя свой долг. Это могло случиться сегодня или в любое другое время.

— Это так, — согласилась Джил. Она коснулась своего живота, лишь теперь понимая, почему Альда все время делала тот же самый жест. «Там есть кто-то живой, — подумалось ей. — Кто-то... Другое существо...»

— Моим суждениям нельзя доверять.

Она чуть заметно улыбнулась.

— Чьим же тогда можно?

— Это твоя жизнь, Джил. — Он глубоко вздохнул. — И ты выбрала, кем ты хочешь быть: воином, ученым, женщиной, свободной от любых уз. Ты никогда не хотела ребенка, я это знаю.

— Да.

Она покачала головой, распустила волосы, и они рассыпались по плечами. Впервые Джил заметила в прядях седину, хотя ей не было еще и тридцати. Пережитое все же оставило свой след...

— Но разве что-то остается неизменным?

Она вновь вспомнила Ниниака, Баклажана... свою сестру, наставников, друзей. И тогда она сказала:

— Так оно и было. Но знаешь... Мы все меняемся. Я никогда не хотела попасть в ловушку обязательств. Я всегда мечтала быть свободной. Моя семья вечно чего-то требовала от меня. Я чувствовала себя пленницей, когда спорила с отцом или с матерью из-за каких-то мелочей. С тобой я была такой, какой я хотела быть, и это был мой выбор. И если я позволяла Ледяному Соколу, Мелантрис или Янусу гонять меня до седьмого пота на тренировках, то лишь потому что это помогало мне достичь цели... Точно так же, как бессонница, чернильные пятна и головная боль после занятий с архивными кристаллами.

Она помолчала, оглаживая потертую рукоять меча.

— Но наши желания также меняются. Этого я раньше не понимала: любовь, которая приходит к тебе и оказывается сильнее любых обстоятельств, любовь, которая заставляет держать себя в руках, тратить время и усилия, и внезапно ты понимаешь, что кто-то — я говорю не только о тебе, но и обо всем Убежище, о Руди и Альде, и даже о таких болванах, как Энас Баррелстейв... Ты понимаешь, что эти люди достаточно дороги тебе, и хочешь, чтобы они навсегда вошли в твою жизнь. Прежде я не чувствовала ничего подобного.

— Именно к этому я и веду, — перебил ее Ингольд. — Я не могу обещать, что останусь в твоей жизни навсегда.

— То же самое ты можешь сказать и о своем сыне, — прошептала Джил. — Но я хочу, чтобы он оставался со мной как можно дольше. Другого шанса не будет.

Ребенок Минальды появился на свет месяц спустя, за две недели до осеннего равноденствия.

Руди сидел на ступенях Убежища, глядя, как сумерки сменяются ночью, окрашивая черным ледники и высохший сланч близ гибнущих фруктовых деревьев.

Должно быть, рост ледников не прекратится, — хотя Брикотис начала обучать его заклятьям, с помощью которых их можно было отвести от долины Ренвета по ту сторону кряжа. Если повезет, сланч перестанет распространяться и погибнет с наступлением теплых дней. Габугу по-прежнему пожирали его, но больше не нападали на людей, а просто скитались по лесам, — пугающие воспоминания древнего мира. Они никому не причиняли вреда и постепенно вымирали от голода или каких-то своих мутировавших болезней, а может, и просто от тоски. Другие животные больше не прикасались к сланчу. В Убежище люди, видя судьбу последователей Святого Изобилия, опасливо обходили стороной трупы габугу и мутантов, погибших в лесу.