Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Правительство считало, что Япония может стать вровень с Западом только в том случае, если население страны поголовно сделается грамотным. Печатный знак рассматривался как носитель «рационалистического» и «научного» сознания. Газеты клеймили гадателей, заклинателей, шаманов, призывали не верить сотворенным ими чудесам. Народные верования подвергались осмеянию, привидения и оборотни объявлялись несуществующими. Всемогущество науки становилось новым мифом перестраивавшегося общества и государства. И это при том, что еще совсем недавно сам принц Сатиномия не мог ступить и шагу без того, чтобы прорицатели не указали ему удачный день для совершения любого дела.

Одновременно газеты приводили множество душераздирающих примеров того, какие неудобства приносит людям их необразованность.

Некий человек отправился на заработки в Токио и послал своей неграмотной жене денежный чек. Та ничего не могла понять и отправилась к монаху, который сказал, что муж прислал подношение божеству, и она действительно положила чек в домашнюю божницу. Письмо кончалось бранью по поводу жены-бестолочи. Автор предупреждал будущих женихов: «Пусть лицо у невесты и красиво, пусть она хорошо умеет играть на сямисэне и танцевать, но если она неграмотна, ничего хорошего не выйдет»[115]. Здесь был урок для всех – и для женихов, и для невест. Будешь неграмотной – никто тебя замуж не возьмет. Газетные публикации доказывали: повышение социального статуса возможно только за счет повышения образованности. И это касается не только профессиональной карьеры, но и личной жизни.

Власти полностью поддерживали вовлечение читателей в формирующееся общенациональное информационное поле – письма читателей в газету государственная почта доставляла бесплатно. Раздел «Письма с мест» временами напоминал нынешний компьютерный чат, где читатели не только информировали друг друга о случившемся, но и обменивались мнениями, задавали вопросы и получали ответы (например, как бороться с жучком, портящим посевы конопли).

Правительство стало закупать тиражи шести «серьезных» газет и рассылать их по префектурам. Там их вывешивали на стендах, а чиновники, синтоистские жрецы и буддийские монахи собирали вокруг неграмотный народ и трактовали написанное. Газеты должны были играть роль объединяющего, а не разъединяющего начала. В законе о печати утверждалось, в частности, что газеты должны сделать «далекое – близким»[116]. То есть события, случившиеся в другой части страны, подданный Мэйдзи должен был переживать как свой непосредственный опыт.

Основная часть крестьян «вросла» в рельеф, многие обитатели архипелага никогда не покидали пределов даже своей префектуры, понятие «родина» ассоциировалось у них только с местом рождения. Для того чтобы все эти люди стали «японцами», требовалось создать общенациональное семиотическое поле и сделать всех японцев современниками одних и тех же событий. За исключением каких-то выдающихся случаев, первоначально газеты не имели возможности посылать своих сотрудников в командировки для сбора материала, поэтому информацию о событиях, случавшихся где-нибудь далеко, они черпали от путешественников, из других газет и просто из слухов. Все это делало газетную информацию весьма и весьма ненадежной. Газеты регулярно приносили извинения за свои ошибки, но они все равно случались постоянно.

Ошибки и искажения действительности были предопределены не только технической организацией дела, но и общей установкой на «воспитательность». «Поощрение добродетели и наказание порока» – именно так определялась главная задача и театрального искусства. Именно это выражение использовалось в принятом два года назад постановлении относительно театров. В этом смысле и газеты, и театры были элементами одной и той же воспитательной системы, которая стремилась к воплощению правды «художественной», а не документальной. В эту же систему входила и школа. Недаром в одной газетной статье театр уподоблялся школе, актеры – учителям, зрители – ученикам[117]. Государство создавало информационное пространство с заданными границами, в пределах которых актеры и журналисты, зрители и читатели зачитывали написанный заранее текст. В этих рамках находилось место только законченным сюжетам. Скажем, газеты не сообщали о ходе судебного процесса. После его окончания они представляли полное повествование: преступление – его мотивы – приговор – мораль. Только такая законченность нравилась публике, вкусы которой сложились под воздействием художественно-морализаторской литературы прошлого.

Газеты получали все большее распространение. Даже рикши черпали информацию из газет

Хотя первые японские газеты писали обычно с применением чрезвычайно сложных и даже диковинных иероглифов, скоро появляются массовые газеты. Они употребляют гораздо меньше иероглифов, их журналисты пользуются более разговорным языком – чтобы быть понятными, как они утверждали, «женщинам и детям». Газеты взяли на себя, в частности, функцию озвучивания и трактовки многочисленных указов властей, которые продолжали писать весьма непонятным для большинства простолюдинов языком. Этот язык традиционно служил для власти знаком недосягаемой образованности и избранности, газеты же исполняли функцию «переводчика». Разъясняя людям смысл действий властей, журналисты вовлекали их в решение общенациональных задач.

Вместе с газетами информированием и воспитанием народа занялись и художники – авторы цветных гравюр нисики-э. Тираж гравюр, выпущенных в этом году, оценивается в два с половиной миллиона экземпляров[118].

В конце января Мэйдзи посетил святилище Сёконся (впоследствии переименовано в Ясукуни) и сочинил:

Вот имена тех людей,Кто голову сложилЗа нашу страну.Ограда святилищаНа равнине Мусаси.

Мэйдзи имел в виду, что помнит о тех, кто своими жизнями обеспечил реформаторам приход к власти. Однако умиротворение и почитание мертвых никак не сказывалось на активности живых. Уже в феврале вспыхнуло самурайское восстание в префектуре Сага. Юго-запад, сыгравший решающую роль в реставрации императорской власти, теперь выступил против нее. Правительству никак не удавалось направить энергию юго-запада в созидательное русло. Как и все последующие самурайские восстания, это выступление было чисто политическим и не выдвигало никаких экономических требований. Поразительный факт: сословие, потерявшее в результате Реставрации источник своих прежних доходов, собственное материальное положение беспокоило меньше всего. Самураи протестовали не столько против бедности, сколько против потери статуса. Помимо этого, самураи из Сага выступали за немедленное «наказание» Кореи.