Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Вдруг кот вскинул маленький треугольный подбородок, прислушиваясь к звукам сверху:

— Ну-ка подожди, Полдореа…

В самом деле, где-то далеко хлопнула дверь. Потом еще одна, ближе. Загрохотала прихлопнутая решетка. И стал различаться звук многих шагов — уверенных, четких.

— Хм, — протянул кот, — не ожидал я от них такой прыти… выходит, пока я тут с тобой возился, они уже вошли в город…

Зеленые светящиеся глаза Имруулькайса уставились на нерегиля:

— Ну вот, Полдореа. Пока ты тут воду хлебал и крошками давился, твоя самая главная новость сама сюда приперлась, моего объявления не дожидаясь. Аль-Мамун, как только получил известие о победе, кинулся с двумя сотнями конных сюда, в Харат. Чего ради, спрашиваешь? Да, Полдореа, усохли все-таки твои мозги здесь. Помчался в Харат, чтобы тебя, кокосину, лично из ямы вытащить!

Приближающийся грохот усиливался — бух! Бах! Лязгало железо, стучали сапоги, взлаивали отдающие приказы голоса.

— Чего ты? Чего хмуришься, Полдореа, тебе что, без цепей жить уже невмоготу, привык слишком? Что-о?!.. Что значит, аль-Мамун не имеет права на престол?! Ты чего несешь, кокосина, ты что?!..

Брякание, лязг и скрип двери над самой головой заставили обоих вскинуться.

В башенной комнате зашуршали шаги. Звякали кольчужные кольца.

— О Всевышний… — тихо пробормотал глубокий мужской голос.

Кто-то, вошедший следом, скорбно бубнил и звякал ключами:

— Вот, пожалуйте, господин, пожалуйте… Вот здесь вот эта беспримерная жестокость и вершилась до сих пор — да проклянет Всевышний тех, кто называет себя правоверным после этого! Слыханное ли дело, так мучить живое существо — а ведь, рассказывают, за единую овечку праведный халиф Омар держал ответ перед Всевышним! Несчастному узнику добрые люди пытались риса да фруктов пронести — так что вы думаете, схватили и велели палками бить. Эх, страшная, страшная была у нас здесь служба, почтеннейший, да простит и не поставит нам ее в вину Милостивый, Прощающий…

Бормотание стражника приблизилось вместе с осторожными шагами множества людей. На светлое солнечное пятно в устье колодца легли человеческие тени. Показался черный очерк увенчанной шлемом головы — кто-то, судя по кожаному скрипу и звякам, присел у края ямы и заглядывал вниз.

— Господин нерегиль! Господин нерегиль! Вы живы?

Имруулькайс мрачно глядел на сидевшего у стены Тарега. Тот молчал, кроша в скрючивающихся пальцах недоеденный хлеб. И стискивал зубы так, что ходили ходуном желваки под впалыми щеками.

— Господин нерегиль?.. Не отвечает… И не видно ничего… Похоже, лежит без сознания. Отпирайте решетку!

Наверху завозились с оглушающим скрежетом и звоном.

Кот еще раз смерил нерегиля взглядом. Того ощутимо потряхивало от злости. Даже под слоем грязи на коже было видно, как заволакивается темной тучей ярости лицо. Джинн холодно заметил:

— Я, конечно, знал, что ты безумен, Полдореа, но не знал, что до такой степени. Вишь ты, аль-Мамуну он служить не будет! Гордыня у тебя, я смотрю, а не голодуха мозги перекашивает…

Засов решетки, видно заплыл ржавчиной за полтора года — наверху с руганью принялись долбить по концу железного штыря, пытаясь выбить его из заушин. Гулкие удары отдавали вверх, опадая в колодец глуховатым эхом.

Поднимаясь на лапы, джинн свирепо прошипел:

— Что, говоришь? Не гордыня? А что, позвольте спросить? Ах, ты о Юмагас с мальчиком думаешь? И что, как ты им из тюрьмы поможешь?

Наверху снова закричали, требуя молот побольше — засов не поддавался.

— Так! — сердито мявкнул кот. — Слушай меня внимательно! Помнишь, что случилось, когда ты в прошлый раз даму в беде спасал? Правильно! Ты умудрился убить единственного приличного человека во всем халифате! Ты убил Али ар-Рида! Помнишь такого?!..

На засов обрушился новый, еще более сильный и громкий удар. Кот аж подскочил от неожиданности. И снова прошипел:

— Ну?! Тебе мало, дурачина? Что?! Аль-Мамун прикажет их убить? Ты с ума сошел? Ах, уже видел, как братья сестру не пощадили? Что?.. Юмагас с мальчиком нужно бежать? Конечно, я передам Хафсу! Конечно, я сделаю все, что в моих силах, Полдореа! Но ведь дворцовые сумеречники под замком сидят! Прям как ты!

Грохот наверху стал непрерывным и оглушающим. Джинн в ужасе прижал уши и жалобно замяукал:

— Полдореа, я все понял, все сделаю, но Хварной молю, прекрати кобениться, присягни аль-Мамуну! Кокосина, ты ж у них в руках щас окажешься — а если на дыбу вздернут? И ведь в своем праве будут! Кокосина, не лезь на рожон, слышишь?.. Присягни добром, ведь на пытки возьмут, душу вытрясут!

Сверху донесся резкий звук удара — и следом бряканье и звон покатившейся по камню железяки. Засов выбили.

— Ну? — мрачно переспросил джинн.

Нерегиль упрямо помотал патлатой головой.

Имруулькайс горько сказал:

— Прощай, Полдореа.

И силуэт большого черного кота развеялся в темноте ямы.

С режущим уши скрежетом раскрылась наверху решетка. Звучным голосом кто-то отдавал приказы:

— Давайте сюда лестницу! И фонарь, а то не видно ничего! И напильник — цепи проще будет распилить, чем расклепывать! Вот сволочи, это ж надо такое в четвертом веке от возглашения откровения устроить, кафиры, язычники, установления шарийа для них не писаны…

Кусая губы, Тарег смотрел свои сжимающиеся кулаки. Ногти больно вонзились в ладони, но он продолжал стискивать пальцы.

— Не стану, — пробормотал он, вскидывая голову.

В колодец опускалась корявая, из прутьев связанная лестница.

— Не буду…

Его всего трясло.

— Похоже, Единый, у Твоего мира вывернулся сустав, — прошипел нерегиль, глядя в колышущийся наверху свет. — Страной правит извращенец, его свергает убийца-чернокнижник… Твой мир никуда не годится, Единый — и я рад, что ему недолго осталось. Это будет заслуженный конец для такого ублюдочного творения…

Солнце мигнуло и ослепительно вспыхнуло в нагруднике склонившегося над колодцем воина.

От жгучей боли в глазах Тарег вскрикнул — и потерял сознание, со звяканьем железа обвалившись на пол.

неделя с лишним спустя

По крыше айвана молотил дождь. С карниза лило так сильно, что даже ветер не мог разбить на капли эту прозрачную, рвущуюся вниз струями завесу. На гладкие полированные доски пола текло, и аль-Мамуну уже дважды приходилось пересаживаться вглубь террасы.

Невольники перетаскивали подушки и жаровню. Абдаллах поплотнее запахивал стеганый халат и протягивал руки к тлеющим угольям. К сожалению, на террасу нельзя было поставить курси — пол деревянный. Поэтому приходилось мерзнуть ногами — ни плотные чулки, ни туфли, ни верблюжье одеяло не спасали от холода. Да что ж это за лето такое, о Всевышний…