Серебряная ведьма - Сьюзен Кэррол

– Совершенно вас понимаю после всего, что вам пришлось перенести.

– Значит, вы не презираете меня за то, что я была с этими злыми женщинами? Я… я не хотела идти с ними, честное слово, не хотела. – Она всхлипнула. – Разве что хотела совсем немного. Я… я думала, что мне удастся убежать, но прежде я набралась храбрости избавиться от этого охотника на ведьм. Ради Мэгги, вы понимаете?

Мартин ничего не понял, но одобрительно кивнул.

– Когда мы вошли во двор, пошел дождь. И мы не знали… мы приняли вас за охотника на ведьм.

Гордость Мартина страдала нередко, но быть принятым за охотника на ведьм! Это слишком. Он возмущенно выпрямился и воскликнул:

– Мадемуазель, вы поражаете меня. Неужели я выгляжу как этот дьявол?

– Нет. По крайней мере не теперь, когда я вас ясно вижу.

У нее дрогнули ресницы, когда она взглянула на него с женским восхищением.

– Тогда я постараюсь вас простить, – сказал Мартин. – Как же я могу поступить иначе с такой очаровательной юной особой? Теперь я вижу, почему ваш сын такой прелестный.

Она встрепенулась в постели, зардевшись.

– Вы видели моего маленького Жана Батиста?

– Очаровательное дитя, мадемуазель. Видел его, когда был на острове Фэр в поисках Мири.

– Как он выглядел? Как он вам показался? С ним все в порядке?

– А что ему остается делать? Он словно принц в окружении восторженных женщин. О нем наилучшим образом заботятся все ваши подруги на острове Фэр.

Лицо девушки омрачилось.

– Месье, у меня нет друзей.

– Уверяю, есть. Мадемуазель Мири – одна из них. – Он поклонился. – И Мартин Ле Луп еще один ваш друг.

Она склонила голову набок, разглядывая его.

– Это вы, месье?

– Совершенно точно, моя малышка.

Мартин поднес руку девушки к своим губам. От слабой улыбки у нее обозначились ямочки на щеках, но лицо снова помрачнело, и ее пальцы обхватили его руку.

– Позвольте спросить кое о чем, месье Ле Луп?

– Мартин, – поправил ее он.

– Мартин, – повторила она, снова улыбнувшись. – Что… что стало с другими женщинами? Они… они действительно мертвы?

– Боюсь, что да. Полагаю, их упрятали куда-то на задворки, пока не похоронят.

Она выдернула свою руку и вцепилась в одеяло, опустив глаза.

– Вы можете подумать, что я совсем плохая, месье, но я не жалею, что они умерли. Урсула, та огромная, была хамкой, а Нанет… не такой ужасной, но совершенно сумасшедшей. Я ее боялась.

– Вовсе не думаю, что вы плохая, мадемуазель. Того, что я видел этих двух ведьм, достаточно, чтобы у меня застыла кровь в жилах, но, полагаю, они ничто по сравнению с Серебряной розой.

При упоминании колдуньи девушка напряглась. Он продолжил, разговаривая с ней самым нежным, проникновенным голосом.

– Не хочу вас пугать, мадемуазель, но в итоге колдунья узнает, что вы не справились со своим заданием, и пошлет еще кого-нибудь.

Кэрол поежилась:

– Да, вероятнее всего.

– Однако если бы вы сказали мне, кто она и где ее можно найти…

– Я… я не знаю точно где, месье. Мы жили в каком-то старом доме в Париже, и я никогда не слышала имени женщины. Просто знаю, что к ней всегда обращались «госпожа».

– Можете ее описать? Девушка нахмурилась:

– Она выглядела именно так, как вы представляете себе ужасную колдунью. У нее длинные густые черные волосы с проседью. Кожа мертвенно-бледная. А руки у нее… ее пальцы такие холодные, когда она прикасается, то кажется, будто она вытягивает из вас все ваши мысли и воспоминания.

Мартин сглотнул. Не могло быть двух одинаковых женщин, так подходивших под это описание.

– А глаза у нее… они такие темные. Пустые.

– Потому что она слепа?

Кэрол удивленно посмотрела на него:

– Откуда вы знаете, месье?

От самых страшных догадок у Мартина дрогнуло сердце.

– Полагаю, что однажды мне довелось встретиться с этой женщиной… с Серебряной розой.

Кэрол беспокойно заерзала от его слов. Она долго смотрела на свои руки, перед тем как ответить.

– Госпожа – злодейка. Именно она руководит тайным обществом, и за всеми злыми делами стоит она. Но она не Серебряная роза. Это… это Мэгги.

– Мэгги? – растерянно переспросил Мартин.

– Она не злая. – Кэрол снова серьезно взглянула на него. – Мэгги не злая. Совсем не злая. Но ей не повезло быть дочерью этой ужасной ведьмы.

– Дочерью? У этой ведьмы есть дочь? – Мартин почувствовал, что побледнел. – Сколько лет девочке?

– Мэгги девять лет, скоро будет десять.

Мартин облизал пересохшие губы:

– А… кто отец ребенка?

– Никто не знает, кто он, месье. Но хозяйка такая жестокая, она всегда говорит Мэгги, что ее отец – дьявол.

Потрясенный известием, Мартин вынужден был отойти к окну, чтобы скрыть от Кэрол выражение своего лица. Отец ребенка дьявол? Ему самому хотелось так думать. Но объяснение было гораздо хуже.

Серебряной розой была дочь Кассандры Лассель, но, к его ужасу, это была и его дочь.

В стойле, где Мири и Симон внимательно наблюдали за Элли, тени стали медленно расти. Люди ждали каких-нибудь изменений. Неспособная больше стоять, Элли лежала на боку, вытянув голову в сторону Симона, полузакрыв глаза и тяжело дыша.

После того как Мири ввела противоядие, Симон постарался успокоить Элли, но отвернулся, чтобы не видеть, как Мири вонзила шприц в шею Элли и ввела то, что, как она надеялась, могло спасти лошадь. Теперь оставалось только ждать, надеяться и молиться.

Казалось, что Элли раздражали посторонние звуки, и они вывели из конюшни всех остальных животных. Особенно трудно было не пускать Ива и Жака. Но мальчику было гораздо спокойнее в доме с матерью. События оказались для него слишком тяжелыми, а Элли требовался покой.

Поглаживая нос Элли, Симон обратился к Мири:

– Ты знаешь, Элли стала моей лошадью случайно. Один купец хотел купить ее для своей дочери кататься. У Элли была бы прекрасная легкая жизнь в красивой конюшне, занималась бы только прогулками. Но в тот день я оказался на месте раньше, предложив коннозаводчику за нее больше всех. – Он погладил ее снова. – Элли жилось бы гораздо спокойнее.

– Нет, не спокойнее, – сказала Мири. – Она была бы обычной игрушкой девочки, просто забавой, но не имела бы для нее такого значения, как для тебя. Элли любит тебя, Симон. Она хочет быть именно с тобой. Она была бы согласна на короткую жизнь с тобой, чем на долгие годы в самой лучшей…

Мири замолчала, не понимая, о ком она говорит – о себе или о лошади. Она протянула руку, чтобы погладить шею Элли, посылая ей свои мысли.

«Пожалуйста, Элли. Ты можешь справиться. Борись за свою жизнь».

Смутные мысли лошади дошли до нее: «Как я устала… устала…»