Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

Как ни лестны были для моего самолюбия эти слова графа, но я с удовольствием бы в то время передал эту честь кому-нибудь, лишь бы меня оставили в покое и дали отдохнуть – забыться и заснуть хоть на два-три часа… Человеку, который не испытал сильной усталости души и тела, трудно понять, как тяжело пересиливать натуру, какие нужны для этого сверхъестественные усилия… Волей-неволей пришлось снова усесться на своего усталого коня и одному пробираться по совершенно незнакомой местности к горе Св. Николая.

Перед выездом, собираясь в ночное путешествие, я столкнулся в темноте с художником В. В. Верещагиным.

– Что, собираетесь в путь? – сказал он мне, улыбаясь. – А знаете, это по моему настоянию Скобелев посылает вас на Шипку… Если воротитесь к утру, генерал обещает вам крест, а если опоздаете – арест…

Мне было не до разговоров, я торопился скорее в дорогу.

Выехал я из Иметли в девять часов вечера, когда было уже совершенно темно. С неимоверными усилиями, рискуя ежеминутно сломать себе шею, пробирался я еле заметной тропинкой через глубокие ущелья и балки, карабкался на громадные горы, скатывался в какие-то пропасти, поросшие густым лесом. Раза два я падал с лошади, раз сорвался вместе с ней в небольшой, к счастью, овраг и отделался только ушибом и ссадинами на физиономии. Но лошадь моя сильно захромала, и я принужден был оставить ее в горах на оказавшемся, к счастью, вблизи казачьем посту (казаки 9-го полка содержали здесь полевую почту), а сам пересел на лошадь казака.

Наконец, после целого ряда тяжелых испытаний и ожиданий сделаться навсегда калекой (не от пули, а от падения), я добрался, около двух часов ночи, до отряда Радецкого на гору Св. Николая. Генерал Радецкий – очень умный, симпатичный и простой человек – принял меня в своей неприхотливой и вполне боевой землянке чрезвычайно любезно, гостеприимно, напоил чаем с ромом и предложил закусить. Великое спасибо ему за этот чай с ромом, который сильно поддержал мои упавшие силы. (Кроме Радецкого, тут были еще начальник штаба его, генерал Липинский[224], и несколько адъютантов.)

– Я очень, очень рад вашему приезду! – добродушно улыбаясь, говорил генерал в то время, как я с волчьим аппетитом истреблял закуску. – Я сильно-таки беспокоился за ваш отряд, не получая оттуда никаких известий. Ну, слава Богу – теперь я совершенно спокоен!

– Генерал Скобелев послал вашему превосходительству еще утром донесение – не знаю, отчего оно не получено! – отвечал я. – Дорога у нас ужаснейшая. Люди и лошади буквально выбиваются из сил, и ранее вчерашнего вечера немыслимо было спуститься тем частям, которые находятся в долине близ Иметли…

Затем я рассказал подробно генералу все дела нашего отряда 26 и 27 декабря, про зорю с церемонией[225]и прочие подробности. Радецкий слушал рассказ мой, несмотря на поздний ночной час, с живейшим интересом и, в свою очередь, рассказал мне про действия своего отряда.

– Да, конечно, – согласился Радецкий, – при таких условиях трудно было спуститься скорее! Но все-таки я сильно побаивался за вас. Вчера утром еще я получил донесение от князя Мирского, в котором он сообщает про свое критическое положение и просит непременно поддержки со стороны моего отряда. «Что же касается отряда Скобелева, – пишет он, – то о нем я не имею никаких известий». Я ответил князю, что поддержу его и сделаю вылазку, чтобы привлечь на себя хоть часть неприятельской силы. Сообщил ему также, что про ваш отряд ничего не знаю, но каждую минуту поджидаю донесения… И вот, чтобы поддержать князя, я должен был решиться на атаку неприступной неприятельской позиции, – продолжал он. – Я предвидел, что все окончится неудачей, но не мог, конечно, отказать князю в этой помощи…

Да, день 27 декабря нам дорого стоил, – сказал генерал немного погодя, глубоко вздохнув, – я потерял своих лучших солдат, которые оказали буквально чудеса храбрости: им пришлось двигаться в атаку узким фронтом по дороге, перекопанной в нескольких местах траншеями, через глубокие ущелья, под убийственным огнем… И все-таки они взяли три ряда этих траншей, пока, наконец, немыслимо было двигаться дальше… Полки потеряли почти две трети своих людей – и особенно пострадал лихой Подольский полк полковника Духонина…[226] Конечно, этой атакой я спас Мирского и удержал до 35 таборов, которые собирались уже на него ринуться. Видно было даже, как некоторые части турецкого войска стали спускаться с гор в долину, но потом опять поднялись вверх.

Услышав от меня, что начальник штаба наш ранен, Радецкий с неподдельным сочувствием воскликнул:

– Куропаткин ранен! Ах, как жаль, как жаль! Такой прекрасный, полезный офицер! Это большая потеря для вас!

Радецкий положительно очаровал меня своею обходительностью, простотой, доступностью и вместе умом и ясностью изложения. Всего я пробыл у благородного и симпатичного героя Шипки около двух часов. За это время необходимые бумаги были написаны, и Радецкий передал их мне. Кроме письменного приказания, генерал передал также и словесно весь план действий на 28 декабря. Получив все необходимое, я встал и раскланялся.

– Ну, до свиданья, – сказал добродушно Радецкий, пожимая мою руку. – От души желаю успеха вашему отряду. Передайте поклон мой Скобелеву! Счастливой дороги!

Было около четырех часов утра и совершенно еще темно, когда я снова уселся на коня и поехал в обратный путь. Ехать было, пожалуй, еще хуже: хотя дорога была более или менее знакома уже, но зато приходилось преимущественно спускаться или просто скатываться на задних ногах лошади. Где дорога позволяла, я, боясь опоздать, скакал во весь дух, несмотря на крайне неудобное сиденье – туго набитую подушку, где хранится обыкновенно все имущество и походное богатство казака и которую он бережет как зеницу ока. Было уже совершенно светло (часов около восьми), когда я доехал до того места, где еще ночью полетел с лошадью в овраг. Конь мой несколько оправился, и я снова пересел на него. Наконец, я спустился в долину и направился к Иметли. Еще с гор я увидел, что отряд наш уже выступал с бивуака и развертывался в боевой порядок. При этом правый фланг направлялся в обход Шейнова, очевидно с целью отрезать путь отступления туркам. Это совершенно согласовалось с видами генерала Радецкого, а потому я успокоился и несколько сдержал скакавшего все время коня…

Вдали, между войсками, виднелась группа всадников, над которой рельефно развевался белый значок. Я направился на этот знак и скоро был возле Скобелева.

– Ваше превосходительство! Бумаги от генерала Радецкого! – сказал я, передавая ему пакеты.