Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Николай Александрович, как мне казалось, был счастлив и доволен своей жизнью, увлекшись общественной жизнью и получаемым от нее почетом, в дальнейшем в мечтах его рисовалась надежда блестящей будущности, одухотворявшая и наполнявшая его жизнь, отвлекая его от самого себя. Он, постепенно поглощаясь в общественный и умственный труд, втянувшись в него всеми фибрами души своей, стал находить счастье свое только в нем. Не трудясь или, вернее сказать, менее трудясь, он был бы выбит из жизненной колеи и потерял бы иллюзию в свою силу и волю.

У Николая Александровича было два брата и три сестры. Старший брат Виктор Александрович был замкнутым и скрытным человеком, с душою чистой и хорошей для лиц, близко знавших его. Назвать его коммерческим дельцом нельзя; он хорошо знал бухгалтерию, работал с молодых лет в фирме Ганешиных, сначала в качестве простого служащего, потом сделался главным бухгалтером и членом правления. Относился к делу с полной добросовестностью и вниманием, но в силу своего характера не сделался коммерсантом; что он внес в дело Товарищества Ганешиных, мне неизвестно, но оно закончилось ликвидацией.

Замкнутость его характера приписывали несчастной любви; как догадывались, он был влюблен в дочку англичанина, служившего директором на фабрике Ганешиных, сделал предложение, но получил отказ, хотя, как говорят, он вел с ней все время переписку по отъезде ее в Англию. Эта неудача оставила у него след на всю жизнь: он избегал женщин и их совершенно не знал, они были для него terra incognita21. Он даже запрещал женской прислуге входить в свою комнату, обслуживал его белый дворник22. Иногда к нему входил кто-нибудь из родственниц, и было видно, что их посещения ему неприятны.

Всю свою любовь он перенес на растения, цветы, а потом на своего племянника Александра Николаевича, сына Николая Александровича, полюбив его, как своего сына, отдавая ему все свободное время. Александр Николаевич в значительной степени обязан ему своим хорошим образованием, но Виктор Александрович дать ему хорошее воспитание не мог по незнанию жизни и по неимению жизненной опытности. Виктор Александрович, будучи уже стариком, был в жизни наивным человеком и мало разбирался в житейских делах.

Как-то втроем Николай Александрович, Виктор Александрович и я сидели в столовой, и я рассказывал о подрядчике В. А. Александрове, взявшем у меня подряд на выстройку складов, между прочим я сказал, что про него говорят, что он снохачествует. Весь встрепенувшийся Виктор Александрович с удивленным лицом обратился ко мне: «Что вы сказали? Что это значит?» Николай Александрович быстро ко мне подошел и, нагнувшись к уху, шепнул: «Не говорите… он не понимает, для него это неизвестно». Я замялся, сделал вид, как бы не расслышал вопросов Виктора Александровича, продолжал свой рассказ. Виктор Александрович скоро оставил нас, быстро поднялся по лестнице к себе в комнату. Николай Александрович засмеялся и сказал: «Пошел справляться в энциклопедический словарь; относительно женщин он совершенный ребенок».

Мне рассказывала Варвара Арсеньевна Фокина, состоящая членом Яузского попечительства о бедных, где председателем был ее дядя Виктор Александрович. Кто-то пожертвовал узел с бельем для раздачи бедным; она пришла в попечительство как раз во время разборки этого белья для распределения его по назначению. Виктор Александрович держал в руках женскую сорочку и с удивлением рассматривал ее, вертя в руках, решая, куда бы был годен этот предмет. Потом сказал: «Это фартук». Варвара Арсеньевна заметила, что это не фартук, а женская рубашка, тогда Виктор Александрович с брезгливостью немедленно отбросил ее от себя.

Другой брат Николая Александровича — Александр Александрович из себя ничего не представлял, разве только, что был хороший строитель, любитель фотографии и сплетен. Он женат был на Александре Герасимовне Хлудовой, получившей после неожиданной смерти своего единственного брата многомиллионное наследство. Братья жили дружно и все относились друг к другу с большой любовью и уважением.

Московское Императорское Техническое училище обязано Николаю Александровичу тем, что не было закрыто министром финансов Вышнеградским, желавшим это сделать из-за сокращения бюджетных расходов. Найденов собрал купечество на Биржу, и на этом собрании было вынесено ходатайство о незакрытии училища, так полезного по выпуску хороших инженеров для промышленности. Министр исполнил просьбу купцов. Совет профессоров Императорского Технического училища поднес Н. А. Найденову в благодарность за его хлопоты звание почетного члена совета училища.

ГЛАВА 44

В главе 11 я уже рассказал о первых моих шагах в дебрях чиновнического мира, где я, благодаря своей неопытности, начал хлопотать по делу Товарищества, где я работал, с самых сильных чиновных лиц того времени, благодаря сложившимся для меня выгодным обстоятельствам по связям и знакомству с высшим кругом лиц, близко стоящих к государю Александру III. Благодаря чему я получил полное согласие от всех высокопоставленных лиц вплоть до директора департамента торговли и промышленности. Но чиновники, стоящие по своему положению ниже директора, дали понять мне, что я еще не взял быка за рога, а сделал грубейшую ошибку от небрежного отношения к их иерархическим ступеням, и мое дело провалили с ловким искусством, затянув его на два года вместо 3–4 месяцев, как я этого ожидал, то есть на такой длинный срок, когда решение его уже потеряло всякую силу. Еще тогда один из мелких чиновников департамента, потужив о моей неопытности, дал добрый совет: «Начинать в министерстве все дела не с голов, а с ног».

Совет этот оказался мне весьма полезен, и при следующих хлопотах я всегда держался этого правила и добивался результатов скорейших и для меня весьма полезных.

При следующем моем деле в Министерстве финансов мне пришлось задуматься о приискании нужного лица, стоящего в первой ступени звена чиновничьего мира, я решился явиться в департамент торговли и мануфактур пораньше, когда еще никто не пришел из крупных чиновников. Придя туда, я обратился к курьеру, стоящему при вешалке для верхнего платья с важным видом, имея на шее большую серебряную медаль, одетому в сюртук с зелеными обшлагами на рукавах и с такого же цвета воротником, с просьбой указать кого-либо из чиновников, с которым я мог бы переговорить по интересующему меня вопросу. Курьер, зажав серебряный рубль в своей ладони, полученный от меня, любезно ответил: «Сейчас пришел господин Захаров, он чиновник опытный, я его сейчас вызову».

Ко мне подошел, как мне сначала показалось, молодой человек в очках, брюнет, с густыми на голове и бровях волосами, зорко осмотревший меня, и спросил, чем он может мне быть полезен. Выслушав меня с большой внимательностью, ответил: «Здесь говорить неудобно. Где вы остановились?» Я сказал, что в гостинице «Бельвю», рядом с их департаментом. «Зайду к вам в три часа, после окончания занятий в департаменте, и там переговорим».

Пришел аккуратно, по обмене приветствиями я сделал ему предложение со мной пообедать, зная, что он еще не обедал. Он немного задумался и ответил: «Сказал дома, что приду обедать, но делать нечего, пожалуй, пойдемте… А куда вы думаете идти?» Я ему сказал: «У вас в Питере хорошо кормят на Большой Морской у Кюба, пойдем туда». — «Ну нет, туда не пойду, этот ресторан не по моему рылу! — смеясь, ответил он. — Если кто-нибудь из моего начальства увидит меня там, то несдобровать мне! Да и зачем идти к Кюба?.. цены там дорогие, пойдемте лучше в «Малый Ярославец»1, там кормят хорошо, а цены дешевле раз в десять против Кюба, и притом он рядом с вашей гостиницей».

В ресторане «Малый Ярославец», как я заметил, он оказался довольно почетным посетителем и, нужно думать, частым: швейцар, лакеи и распорядитель величали его по имени и отчеству, дали хороший кабинет, принесли тщательно приготовленную закуску в большом разнообразии, потом дежурный обед. Я ему задал вопрос: «Какое вино вы пьете?» Он ответил: «Пью только коньяк и больше никакого». Я распорядился лакею подать славившийся в то время французский фирмы «Мартель»2 с четырьмя звездочками. Захаров остановил меня: «Не берите такого дорогого, право, наш шустовский 3-44 не хуже французского, а стоит значительно дешевле». Когда подали сладкое, я предложил шампанского. Захаров категорически отказался: «Я уже сказал, что, кроме коньяку, ничего не пью».

Во время обеда я успел ему рассказать о своем деле и потом задал ему вопрос, сколько мне придется заплатить ему за проведение этого дела по канцеляриям по возможности без задержки. Захаров ответил: «Берусь немедленно направить его по надлежащей инстанции с наблюдением, чтобы оно где-нибудь не задержалось по небрежности чиновника, к которому попадет, а также если в дальнейшем его ходе по канцеляриям где-нибудь найдут неисполненными какие-нибудь формальности, то я вас уведомлю телеграммой, и вы тогда должны приехать и лично все это устроить, и вот за все мои хлопоты вы заплатите мне пятьдесят рублей».