Тень Тота - Михаэль Пайнкофер

— Это я могу понять.

— Всего вам самого доброго, Камаль, и спасибо за все, что вы для нас сделали.

— Это я должен вас благодарить, сэр Джеффри, — ответил Камаль и по-восточному низко поклонился. — Маа саляма.[8]

— Алейкум салям,[9] — ответил королевский советник традиционной формулой и тоже вышел из палатки.

Сара и Камаль остались одни.

— Значит, надо прощаться, — сказала Сара, явно не воодушевленная этой мыслью.

— Значит, надо, — кивнул Камаль.

— Ты уверен, что не хочешь поехать в Лондон? После всего, что ты для нас сделал, тебе нечего больше бояться правосудия.

— Возможно, — кивнул Камаль. — И все-таки я не могу вернуться, Сара, теперь не могу. Мой мир здесь, так же как твой — в далекой Англии. Пытаться объединить их — все равно что носить воду в пустыню — она уйдет в песок. Но обещаю тебе, что я никогда, никогда тебя не забуду.

— Никогда? — У Сары надломился голос. Она поняла, что это последнее прощание, и ей стало больно. — Я не хочу никаких обещаний, — прошептала она. — Я хочу тебя. — И прежде чем он успел ответить, она прижалась к нему губами.

Сара чувствовала близость Камаля, чувствовала биение его сердца, и на мгновение ее захлестнула волна ничем не омраченного счастья. Но эта волна быстро схлынула, и она ощутила горькую реальность предстоящей разлуки.

— Я не хочу, чтобы все кончалось, — выдохнула она, глядя на него увлажнившимися глазами.

— Я тоже. Но мы с тобой, Сара, из разных миров. Мы хотим слишком разного.

— Разного? Я хочу только твоей любви, Камаль…

— Как и я твоей. И все же нам не быть друг с другом. Может быть, в другом месте, в другое время, но не здесь и не сейчас. Столько всего произошло. Слишком много. Я должен подумать.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Для меня тоже многое изменилось. Я приехала в Африку с гневом и болью. Я винила себя в смерти отца, во многом другом…

— А теперь?

— Теперь я знаю, что не виновата, — печально, но уверенно ответила она. — Среди нас был предатель, и никто не мог догадаться, что это Лейдон. Мой отец простил бы меня.

— Что ты будешь делать в Англии?

— Пока не знаю. Скорее всего вернусь в имение Кинкейд и продолжу прерванные занятия. Возможно, какое-то время пробуду в Лондоне. Время покажет.

— А твои сны? — спросил Камаль.

— Тоже время покажет, — улыбнулась Сара.

Их взгляды встретились, и казалось, души распахнулись навстречу друг другу. Они еще раз обнялись, и Сара направилась к выходу.

— Мы когда-нибудь увидимся? — спросил Камаль. Она повернулась к нему.

— Иншаллах, — ответила она и вышла из палатки.

Верблюды, предоставленные участникам экспедиции воинами пустыни, были тяжело нагружены запасами воды и провиантом. Через порт Эль-Минья дорога снова поведет на север, вверх по Нилу до Александрии, где они сядут на ближайшее судно, идущее в Англию.

Сару несколько огорчало, что она едет домой с пустыми руками — ни древних свитков для исследований, ни памятных вещиц, чтобы поставить на полку. Но план заговорщиков был сорван, и это самое главное. Опасность миновала, и в лондонском Ист-Энде снова воцарится спокойствие. Дела пойдут своим чередом, и мир не узнает о драматических событиях, разыгравшихся в горячей пустыне. И чем больше Сара думала об этом, тем больше понимала, что это хорошо.

Туареги почтительно прощались с путешественниками. Сэр Джеффри, Мильтон Фокс и капитан Хейдн с оставшимися солдатами уже сидели верхом. Сара тоже оседлала своего дромадера, и все тронулись в путь — на восходящее солнце. Сара Кинкейд ни разу не обернулась. Она не видела Камаля, вышедшего из палатки и махавшего ей рукой, пока караван не превратился в еле различимую точку на горизонте.

Эпилог

Хрустальный дворец, Лондон, восемь недель спустя

— …Итак, мы находимся на пороге новой эры. Эры, в которой прогресс человечества будет основан уже не на грубой силе. Мы станем использовать новые источники энергии. С открытием электрической станции, в создании которой в минувшем году я имел честь участвовать, метрополия мира делает шаг, сравнимый с освоением силы пара. И подобно тому как использование паровой машины ускорило прогресс и повысило благосостояние империи, благодаря электричеству Лондон и в будущем останется тем, чем является сегодня, — столицей мировой империи.

С этими словами человек на подиуме повернул рычаг, и Хрустальный дворец, погруженный в таинственный полумрак, осветился ярким светом. Исходил он от бесчисленных электрических лампочек, прикрепленных под стеклянным сводчатым потолком. Не было никакого треска, ведь источником энергии служил не воск, не керосин и не газ. Этот совершенно новый способ освещения изобрел невзрачный на вид человек, стоявший на подиуме. Ему аплодировали множество людей, собравшихся на торжественную иллюминацию.

Открыта еще одна глава в истории Лондона, сделан еще один шаг в будущее, где будет править техника, и Сара Кинкейд задумалась. Действительно ли электричество радикально изменит мир? Судя по всему, счастливый изобретатель не питал по этому поводу никаких сомнений. Возможно, он и прав, размышляла Сара, подобно многим жителям Лондона пришедшая на церемонию. Невольно она вспомнила драматические события в пустыне. Хотя прошло уже почти два месяца, для Сары все было словно вчера, и она спрашивала себя, не собирается ли человечество еще раз подступиться к тайне Тота в ее новом обличье.

Может быть, открытие Томаса Алвы Эдисона — так звали человека, стоявшего на подиуме — было первым шагом к обузданию невероятной силы, действие которой наблюдали в комнате тайн Сара и ее спутники, и она вспомнила слова старого Аммона: «Знание, содержащееся в „Книге Тота“, из другого времени и другого мира. Оно предназначено для богов, не для людей. Пока. Кто знает, может, когда человечество повзрослеет, время откроет ему свои тайны».

Эта мысль взволновала Сару, и в толпе любопытных, среди дам и джентльменов из высшего лондонского общества в черных цилиндрах и широкополых шляпах, отороченных мехом сюртуках и шуршащих платьях, которым открытие Эдисона дало повод для вечерней прогулки, ей вдруг стало не по себе. Появиться в обществе без сопровождения мужчины, да еще в столь поздний час, было крайне неприлично, и на Сару то и дело презрительно косились. Она лишь улыбалась.

Еще какое-то время она прогуливалась по ярко освещенному зданию из железа и стекла, построенному более тридцати лет назад ко Всемирной выставке и еще не утратившему своего очарования. Лондонцы продолжали считать Хрустальный дворец символом прогресса и превосходства британской техники и инженерного искусства. Возможно, век действительно стоит на пороге новой эры, в которой будут господствовать машины, как и предсказывал Мортимер Лейдон.