Одноклеточный - Олег Никитин

— Сколько времени? — встревожился я.

Смарт у меня остался на поясе штанов, а окна у Аоки показывали летний полдень, только почему-то туманный. Хотя если бы они были нормальные, из мрака и голых криптомерий ничего не выудишь. Я такие электрические окна по голику в рекламе видел. Они даже температуру в комнате поддерживают в паре с кондишеном. Дорогие, симатта.

— Я тоже смарт на кухне бросила. О! У меня же подарок Тони есть.

Она вскочила, и полотенце съехало у неё с бедра. Но девушка ловко заправила его обратно. Она сняла с полки оранжевого шкафа неожиданно чёрные часы в форме светящихся в воздухе цифр. Вокруг них имелась квадратная рамка. Цифры слегка помаргивали и показывали десять двадцать.

— Я их запрограммировала голосом говорить! Вот послушай разные реплики, они случайно выдаются вместо обычного звонка. — Она потыкала пальчиком в рамку.

— А ну вставай, гнида! — грубым девичьим голосом сказали часы. — Все мужики козлы! Полезай в седло, подруга!

— Сочно, — признался я.

— А через пятьдесят лет они мне скажут: «Ты ещё жива, старуха? Дуй в крематорий». А давай ты мне что-нибудь надиктуешь! — возбудилась девушка. — Буду под твой голос просыпаться. Ну!

Она подсунула часы мне под нос, и я напряг мозги. И мне повезло, фраза всё-таки родилась в моей тормозной башке! Я сказал её в дырку микрофона:

— Твой стальной зверь ждёт тебя, крошка!

Аоки захлопала в ладоши, а я развернул часы тыльной стороной, чтобы посмотреть на механизм. Но там была голька Тони, запаянная в пластик, и под ней несколько строчек каной. Девушка нахмурилась и хотела отнять у меня вещь, а потом махнула рукой и полезла в кучу белья. Кажется, она задумала одеться. И я прочитал стих:

Я танцую на лезвии, чувствую — явственно,Твои ясные глазки сверкают в ночи.Ты так дивно чиста, а я злой и безнравственный,И готов целый день проглядеть на эччи.Твой волнительный лик перманентно мне грезится,В кровь вторгается жар твоих розовых губ.Ну а я, как всегда, говорю околесицу,Безобразный урод и, как каторжник, груб.А в мечтах твой горячий язык я кусаю,Глажу тёплые грудки холодной рукойИ при вспышке прозрения враз понимаю,Что я гадкий, убогий и просто тупой.

— Здорово, будто про меня, — покачал я головой. — Словно из учебника нихонской литературы. Только там больше трёхстрочных стихов.

— Издеваешься?

— Мне правда понравилось. Самокритично. И в конце такие слова, которые я могу про себя сказать, то есть где «тупой».

— Ты не тупой, а заторможенный, — улыбнулась Аоки.

Она отняла у меня часы и отдала кухонному роботу, чтобы тот оттащил их обратно на полку. А потом мы пошли к столу Аоки, она мне захотела журналы показать. Старые, ещё бумажные. Она их купила, когда только стала камайну, чтобы «впитать дух байкерства». Я стал листать старинный журнал и удивляться. Там и снегоходы были, и квадроциклы, и даже бензогенераторы. Их сейчас и на Полосе-то не встретишь.

— Такие смешные статьи попадаются, — сказала она. — «Роль байкерских клубов в социализации молодёжи»! «Тюнинг и чопперостроение — родители мутантов».

В одном журнале мне попались засушенные листья, похожие на сердечки, и блёклые цветы.

— У! — протянула Аоки. — Это багряник. Я когда в Киото была лет пять назад, в празднике Аоймацури поучаствовала. Сперва в храм Симагама притащились, потом куда-то еще пошли… Устала жутко.

— А это кто? — Я увидел гольку с очень красивой девушкой в рамке и показал на неё Аоки.

— Сатою, кто же? Я тебе говорила, что она майко? С пятнадцати лет в гейши готовится, прикинь. Ей понравилась моя магэмоно, что мы с тобой на рынке купили.

— Редкая профессия. Нихонская какая-то.

— Вот она туда и собирается, хотя папаша просто бесится, когда про её будущую работу слышит. Только ничего не говорит. Знаешь какие у них в школе нравы? Губы только в шестнадцать разрешили красить. Каждый день с утра до ночи в доме гейш торчит, а её «старшая сестра» опекает.

— Значит, у неё теперь две анэки, ты и эта женщина?

— Точно. Причем я не самая важная. Сатою когда ещё школьницей была, на свидания при луне ходила, со стариками. Посидят под сакурой, в ресторан или кино сходят, пообнимаются… Эндзё косай, короче. Она себе рано на шмотки стала зарабатывать.

— Интересная у тебя семья.

— Вот погляди на её расписание!

Аоки залезла в ящик шкафа и порылась в нём, потом достала яркий голографический буклет. Это была реклама школы гейш, довольно толстая. Даже скорее не реклама, а описание, потому что там даже распорядок дня приводился. «9.00. Одевание. 9.30. Уроки танца, пения, риторики, икэбаны, музицирования, чайной церемонии…» Я поморщился, когда представил тёплую зелёную жижу. «12.30. Обед и прогулки по городу». Что-то я ни разу не видел гуляющих майко. «15.00. Макияж, причёска».

— Ничего себе, два часа причёсками занимаются! — восхитился я.

— Это что. Спать потом с ней по-человечески нельзя, только на жёсткой подушке с шелухой.

«17.00. Занятие с мастером кимоно 18.00 — 23.00. Приём троих гостей».

— Симатта! Надо же, совсем спать некогда.

Я ещё полистал проспект и наткнулся на собственно обслуживание гостей. Думал, что там про эсу будет, но в первом же предложении было написано, как майко должны беречь свою девственность пуще глаза. Остаётся только подавать чай, развлекать беседой и танцами с песнями.

— Хочу её на день рождения Сэйдзи пригласить, — сказала Аоки. — Это будет мой подарок. Ей как раз восемнадцать исполнится, так что заодно пройдёт ритуал посвящения в гейши. Только ты не говори ему, ёси? Сюрприз устроим.

Я вспомнил, что все ещё не купил оядзи подарок. Тут нас отвлёк странный шум со стороны столика. Оказалось, кошка и трилобит вступили в схватку за рыбью кость. Пылесос хотел её утилизировать, а электронный зверёк, наоборот, поиграть. Мы стали подзуживать тварей и призывать их к настоящему побоищу. Кухарку Аоки привлекла в качестве судьи. Сначала одолевала кошка — она перевернула трилобита на спину и стала грызть тому лапу. А потом трилобит ухватил её манипуляторами за шею и оторвал от пола. Кухонный робот растерялся и не знал, по правилам этот захват или нет. И вообще никаких правил в этой битве не было. Так что они рубились как умели. Потом сидор почему-то решил вмешаться, и ему тоже досталось царапин и тумаков.

В общем, мы попивали винцо и развлекались. Ещё Аоки вспомнила, что Сэйдзи разрешил ей вчера приклеить на мой суйкан эмблему собако-львов. Её робот занимался этим делом, а я был горд. А потом вдруг пришла пора свалить, хоть я и жутко не хотел этого.

17. Ночь со среды на четверг