Сильвестр - Джорджетт Хейер

Золотые кисточки очаровали Чина. Он несколько минут не сводил с них завороженного взгляда, борясь с искушением, но оно оказалось слишком сильным, чтобы можно было устоять. Щенок встал, подошел поближе, чтобы с одного прыжка достигнуть цель, и ухватил зубами одну из кистей.

Сэр Наджент, воскликнув что-то нечленораздельное, попытался отогнать щенка, но тот сердито зарычал и потянул еще сильнее, виляя при этом хвостом. Эдмунд весело рассмеялся и захлопал в ладоши. Этот всплеск невинной радости вызвал у сэра Наджента поток таких яростных ругательств, что Феба поспешила на помощь щенку.

Войдя в столовую, Том оказался свидетелем бурной сцены. Чин возбужденно лаял, сидя на руках у Фебы. Эдмунд заливался смехом. Петт, прибежавший на гневные крики своего хозяина, стоял перед ним на коленях и приводил помятую кисточку в первозданный вид. И, наконец, сэр Наджент, красный от ярости, перечислял в несдержанных выражениях различные виды казни, которые заслужил Чин.

Том не растерялся и хладнокровно повелел Эдмунду унести Чина из столовой; тот без единого возражения повиновался. Потом юноша бросил хмурый взгляд на хихикающую Фебу и несколько успокоил сэра Наджента, пообещав, что отныне Чину будет запрещено появляться в столовой.

Узнав о запрете для своего любимца, Эдмунд пришел в негодование и попросил Тома побольнее щелкнуть сэра Наджента по носу, за что получил сильный нагоняй. Обиженный до глубины души, мальчик удалился с Чином на кухню, где его угостили изюмом, марципанами и засахаренными лимонными корками. Он просидел на кухне до вечера, забавляясь с куском теста. На следующий день сэр Наджент мудро решил не надевать свои роскошные новые сапоги, а Эдмунд немало удивил своих покровителей неожиданно примерным поведением. Мальчик вел себя так тихо и мирно, что Фотерби начал поглядывать на него с нежелательной для Фебы и Тома благосклонностью. После обеда пошел дождь. Эдмунд нарисовал несколько сомнительного сходства портретов, которые великодушно посвятил Фебе, после чего стал было впадать в уныние, но тут его внимание привлекли следы капель дождя на окне. Он взобрался на стул и проследил пальцем путь медленно катящейся капли. По улице проехал фаэтон, запряженный четверкой лошадей, и остановился около «Красной рыбы».

Эдмунда заинтересовало появление экипажа, так же как и Фебу, которая, заслышав шум, подбежала к окну. Она давно надеялась услышать эти звуки. Фаэтон остановился, и ее сердце учащенно забилось в ожидании.

Дверца экипажа открылась, и из кареты легко выпрыгнул мужчина в плаще с капюшоном, он что-то сказал форейторам и вошел в гостиницу.

С губ Фебы слетел тихий вздох. Мастер Рейн пронзительно взвизгнул и бросился через всю комнату к двери с криками:

— Дядя Вестр! Дядя Вестр!

23

Эдмунду немалых усилий стоило открыть дверь. Он продолжал изо всех сил кричать: «Дядя Вестр!», когда Сильвестр вошел в столовую. Герцогу Салфорду пришлось остановиться на пороге, потому что племянник крепко обхватил его колени. Герцог нагнулся, чтобы освободиться от крепких объятий Эдмунда, и спросил:

— Это ты опять так шумишь, несносный мальчишка?

— Дядя Вестр! Дядя Вестр! — не унимаясь, вопил Эдмунд.

Сильвестр рассмеялся и подбросил мальчугана высоко в воздух.

— Эдмунд! Эдмунд! — насмешливо произнес он. — Ради Бога, смотри не задуши меня! Ах ты, грубиян! А еще племянник!

Феба Марлоу продолжала стоять у окна с таким видом, будто не верила своим глазам. Бурное приветствие, которое Эдмунд устроил своему злому и бессердечному дяде, вызвало у нее легкое изумление. Нельзя сказать, что Феба была так уж сильно удивлена, но все же девушка не ожидала увидеть такой необузданный восторг. Если ее что-то и поразило, так это сам герцог Салфорд, который так обрадовался племяннику. Герцог сейчас, по ее мнению, совсем не был похож на того надменного, высокомерного мужчину, который отчитывал ее на балу у Каслрегов. Образ, который сохранился в ее памяти, и вызывал такие болезненные воспоминания, быстро растаял, а вместе с ним исчезло и смущение, которое заставляло Фебу бояться его появления так же сильно, как и хотеть его.

— Скажи Плохому Человеку, что я не его маленький мальчик! — попросил Эдмунд. — Мама говорит, что я тебе не нужен, дядя Вестр, но ведь это не так, правда?

Эти слова были произнесены с таким трогательным видом, что Феба не смогла удержаться и рассмеялась. Сильвестр резко оглянулся, в его глазах что-то мелькнуло, и Фебе показалось, что он собирается направиться к ней. Но через долю секунды странное выражение исчезло из его глаз, и он не сдвинулся с места. Вернулись воспоминания о последней встрече на роковом балу, и Феба поняла, что ее так и не простили.

Герцог Салфорд заговорил не сразу. Он сначала поставил Эдмунда на пол, а потом сказал:

— Вы меня удивили, мисс Марлоу… Хотя, пожалуй, ваше присутствие здесь можно было бы и предвидеть, если дать себе труд задуматься над этим событием.

В его бесстрастном ровном голосе не проявлялись бурные чувства, которые кипели у него в груди. Чувства были разными, но самым сильным из них был гнев. Сильвестр злился на Фебу Марлоу, которая, по его мнению, помогла Ианте похитить Эдмунда, и проклинал самого себя за то, что на какую-то долю секунды был безумно рад видеть ее. Это противоречие привело его в такое бешенство, что он не произнес ни единого слова до тех пор, пока не взял себя в руки. С того злополучного бала у Каслрегов Сильвестр пытался отогнать все мысли о Фебе, но безуспешно. Однако, размышляя над ударом, нанесенным ему в спину, герцог Салфорд по крайней мере с облегчением решил, что избавился от безрассудного увлечения. Забыть о ссоре оказалось довольно трудно, ведь Феба Марлоу выставила его на посмешище перед всем светом, и это уже само по себе являлось оскорблением. Правда, если бы прототип злодея, созданного ею, был неузнаваем, он мог бы даже не придать всему этому значения. По крайней мере, он так думал. Однако, когда Сильвестр пришел к матери, порекомендовавшей ему прочитать «Пропавшего наследника», и собрался вернуть книгу и заявить, что роман слишком абсурден, чтобы вызвать хотя бы мимолетное негодование, он прочел в глазах герцогини тревогу.

— Какой же я граф Уголино! — воскликнул изумленный Сильвестр. — О, я согласен с бровями, но все остальное не мое!

— Конечно, портрет графа написан слишком гротескно и немного преувеличен, — согласилась герцогиня.

— Значит, я похож на этого отвратительного человека? — помолчав немного, спросил Сильвестр. — Такой же нестерпимо гордый, такой же безразличный… с таким же высоким мнением о собственной персоне, что… мама, скажи!