Мальтийская история: воспоминание о надежде - Андрей Николаевич Григорьев

— Как пожелаете, мадам, — вероятно, в моём голосе звучала шутливая галантность. Надэж пожала мне руку и направилась к мужу…

Нагулявшись по столице, я был в назначенном месте уже в половине четвёртого. Спешить мне было уже некуда: мой поезд на Марсель отходил только вечером. Заказал кофе и принялся ждать.

Но ожидать пришлось недолго. Без четверти четыре я увидел, как она вошла в зал. Я помахал ей рукой, Надэж заметила меня и направилась к моему столику. На ней было скромное, но элегантное платье и неизменная для светской дамы шляпка. Пока она шла ко мне, я в который раз вспомнил момент нашей первой встречи на набережной Ла-Валетты. «Платье в горошек, — улыбнулся я мысленно. — Растерянная девушка на чемодане тогда, гордая леди теперь». Судя по её приветствию, всё-таки моя улыбка вылезла наружу.

— Я тоже рада видеть тебя, Викто́р! — она села на стул, галантно выдвинутый мною для неё. — Мне до сих пор не верится, что такое могло произойти.

— Да, в это трудно поверить, — кивнул я, делая удивлённые глаза. На самом деле мне было уже безразлично.

Но начавшаяся беседа с Надэж — точнее монолог с её стороны — позволяла мне не напрягаться, просто слушать, и изредка вставлять нужные фразы в нужные моменты. Всё это напоминало игру — старательно обходить наши чувства: кто первый коснётся, тот и попадёт в ловушку.

А пока я узнал, что после бегства с Мальты ей удалось добраться до столицы к родителям. Потом они переехали в Виши, где отец продолжал службу в правительстве. В сорок четвёртом семья вернулась в Париж. Я кивал, сочувствующе улыбался, недоверчиво покачивал головой, но на самом деле не воспринимал близко к сердцу — продолжение игры. Это были не мои воспоминания.

Союзные войска вступили в Париж, и в её жизни появился капитан Эжен из Брюсселя — сейчас советник посольства Бельгии во Франции. Через год они поженились.

— А как ты? — Надэж сжала чашку обеими руками: я опять улыбнулся, вспомнив, как она так же держала обеими ладонями глиняную кружку с вином — там, в далёком прошлом, в своей комнатке старинного дома в Ла-Валетте. Но того дома уже не было. Не было и того Викто́ра, и той Надэж.

Как я? Действительно, как я? Наверное, хорошо. Стал старшим механиком на одном из торговых судов. Живу в Ла-Валетте.

— Ты стал настоящим денди, — она смотрела на мой новый костюм, улыбаясь одними уголками губ.

Я смущённо посмотрел на пиджак: тёмный двубортный в тонкую полоску.

— Купил в Марселе. Я же француз: должен одеться соответствующе, если приглашён в Елисейский дворец, — вскинул на неё глаза и усмехнулся.

— Француз? — Надэж вздохнула. — По-моему, ты так и остался русским.

— Почему? — я недоумённо посмотрел на неё.

— Почему? — она поставила чашку на блюдце, подперла щёку ладонью, задумчиво разглядывая меня. — Ты так и не простил страну. Идеалист, как все русские, — я в ответ только пожал плечами, Надэж продолжила: — Так получилось. Я поняла это, окунувшись в повседневность оккупации. Люди не виноваты. Каждый стал заложником своей ситуации. Отец остался при правительстве Петэна — как мог пытался помочь людям наладить своё существование, многие другие боролись, как могли.

«Своё существование…» — эхом прозвучало в голове. Я отвёл глаза в сторону: за соседними столиками беззаботно ворковали милые парочки, за окнами кафе старинный Париж убаюкивал своей вечностью.

«Может, моя парижанка и права. Война — как эпидемия — проникает в каждого, но разные организмы реагируют по-своему. От эпидемии не убежать: бороться, погибнуть жертвой или стать носителем», — пробежало в голове. Но вместо этого почему-то спросил ожесточённым тоном:

— Зачем они, — я даже не обратил внимания, что произнёс не «мы», а «они», — повторяют немецкую ложь, что Нант разбомбили британцы?

Её взгляд стал сочувствующим, как к безнадёжному больному.

— Ты женат? — Надэж решила поменять тему. Я покачал головой. — А как там Найдин?

Как Найдин? Она стала воспоминанием. Моряки поговаривали, что иногда видели в утренней дымке на вершине форта Тинье женскую фигуру с подвязанной рукой, рядом большого кота. Говорят, что если увидишь её, то обязательно вернёшься из конвоя живым, потому что она будет ждать тебя. Кто она, никто не знал, кроме, возможно, только меня и пожилого хозяина ресторанчика в старом городе — Филиппе…

— Она погибла во время налёта бошей, — ответил я, рассматривая маленькую пальму в деревянном бочонке, что стояла рядом со столиком. В воздухе повисла пауза.

Вдруг я почувствовал прикосновение её ладони к своей. Она сняла перчатку, приятное тепло пробежало по моим пальцам.

— Хочешь, уеду с тобой? — я услышал тихий вопрос.

Несколько секунд пытался осознать сказанное. Невольно промелькнула образ Надэж на улочках Ла-Валетты. Я тряхнул головой.

— Спасибо, — я сжал её руку и изобразил благодарную улыбку. Надэж молча смотрела мне в лицо. О чём она думала, понять я не мог. Мне стало неловко. Я озабоченно посмотрел на часы, глубоко вздохнул.

— Скоро мой поезд, а мне ещё до вокзала добираться.

Надэж продолжала молча смотреть мне в лицо, потом как будто что-то поняв, кивнула. Натянула перчатку.

— Не провожай меня, Викто́р, — Надэж встала, собираясь уходить.

— Почему Надэж? — вдруг спросил я.

Она остановилась — в глазах непонимание.

— Почему родители выбрали тебе такое имя — Надэж? — объяснил я свой вопрос.

— Отец любил русскую литературу, — ответила моя парижанка, нетерпеливо посматривая на улицу. — Прощай, Викто́р.

«Странно, но ничего, кроме Наденьки из «Обыкновенной истории» Гончарова не приходит на ум», — сработала в моём мозгу защитная реакция.

Она вышла, не оборачиваясь, чтобы исчезнуть в суете парижских улиц. Надэж стала воспоминанием…

Виктор Васильевич посмотрел на часы, висевшие на стене.

— Прошу прощения, сударь, но мне пора. Надеюсь, я не очень сильно утомил Вас? — не дожидаясь моего ответа, он встал из-за стола, положил передо мной старомодную карточку: — На ней Вы найдёте мой телефон.

— Разрешите проводить Вас, — я поднялся, взяв карточку.

— Это излишне. Я не барышня, — он улыбнулся и, бросив по дороге на стойку