Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Определяет ли экономическая структура социальную суперструктуру в классическом марксистском смысле? Тяжелая промышленность Глазго породила социальную напряженность и классовый конфликт, не угасший до конца и поныне. Пожалуй, будет слишком смело утверждать, что специфическая экономика Эдинбурга обеспечила социальную гармонию. Но тот же Грей писал, что диалектика проявляла себя в некоторых интересных особенностях повседневной жизни викторианского города. Росло количество браков, например, между представителями различных сословий, то есть наблюдалось падение сословных барьеров вместо возведения новых. В 1865–1869 годах более половины мужчин и женщин, вступавших в брак, принадлежали к числу низко- и среднеквалифицированных работников. К концу столетия число низкоквалифицированных работников, заключающих браки с квалифицированными и даже с «белыми воротничками», удвоилось. Согласно Грею, это «подтверждает мнение об ослаблении социальной сегрегации и культурных различий среди рабочего класса».[349] Но тут возникал новый вопрос: ослабевали ли социальная сегрегация и культурные различия между рабочим классом и средним классом или все же укреплялись?

Это вопрос заставляет взглянуть на ситуацию с образованием в Эдинбурге под иным углом. Если нет буржуазии, угнетающей пролетариат, можно ожидать, что последний вернет себе привилегии. Но этого, как кажется, не произошло. Приведенное выше число учеников мужского пола в школах Эдинбурга, поступивших в университет, по сравнению с общими показателями, в конкретных цифрах выглядит следующим образом: 601 из 1768 в 1870 году и 1151 из 2740 в 1910 году. Это означает, что доступ к высшему образованию для молодежи Эдинбурга почти удвоился в абсолютных цифрах и рос быстрее в относительном выражении, чем росло население города, и увеличивалась численность студентов университета. Другими словами, жителей Эдинбурга в университете становилось все больше, и одновременно эти студенты составляли большинство лиц соответствующего возраста в городе. Доступ к образованию расширялся, а не сужался, если не допустить, конечно, что школы Эдинбурга не просто стали охотнее принимать в ученики отпрысков буржуазных семей. Однако даже тысяча горожан, каждый год приступающих к высшему образованию в небольшом городе, не могла переломить совокупный эффект системы исключений.[350]

Иное объяснение предложил адвокат Дж. Г. А. Макдональд, который обычно выступал в парламенте как лорд Кингсберг. Вспоминая о своем продолжительном пребывании в Эдинбурге, он в 1916 году обронил, что не знает «другого города, в котором людям среднего класса легче дать хорошее школьное образование своим детям при весьма умеренных расходах. Это немало способствует благополучию города. Очень многие люди с фиксированным, но сравнительно скромным доходом, перебрались в Эдинбург, привлеченные образованием, которое предоставляют городские школы». И преимуществами пользовался далеко не единственный класс, поскольку приезжие «оказывались лучшими клиентами для другой части общества — розничных торговцев — и строго исполняли свои обязательствами перед ними. Вот почему Эдинбург процветает». Эти люди на самом деле «лучшие жители, каких только может пожелать город. Они привносят стабильность в общество».[351]

Мнение Макдональда характерно для эпохи, еще не ведавшей государственного социального обеспечения; имеются свидетельства того, что и превосходные медицинские услуги Эдинбурга привлекали в город обитателей иных местностей.[352] Большинство врачей проживали в Новом городе, где имелось немало просторных зданий, подходящих для обитания инвалидов, способных оплатить частный уход. При этом плата оставалась вполне разумной, ведь в Эдинбурге хватало и благотворительных медицинских учреждений. Королевская больница с 900 койками все еще финансировалась на частные пожертвования и лечила пациентов бесплатно. Также в городе были две другие больницы общего профиля, детская больница и восемь специализированных лечебниц. При нескольких имелись амбулаторные отделения. Кроме того, семь больниц и две амбулатории обследовали до 45 000 пациентов ежегодно. В целом не менее трети населения получало бесплатное медицинское лечение, согласно подсчетам Хелен Керр, которая в 1912 году составила отчет о социальном обеспечении в городе. По словам Керр, в Эдинбурге было тридцать благотворительных учреждений, выплачивающих пенсии по старости 2000 человек. В целом же в городе было 150 общих или специализированных благотворительных учреждений, собиравших до 250 000 фунтов в год. Вместе с суммами, которые собирали еженедельно в церквях, и с разовыми поступлениями из других источников, «мы получаем каждый год около 365 000 фунтов на помощь беднякам и неимущим» — по нынешним ценам это около 42 миллионов фунтов. Обычно одни и те же люди (члены городского совета, священники, эксперты, щедрые светские дамы) возглавляли как благотворительные учреждения, так и образовательные и медицинские. Совокупность сведений о политике, которую они проводили, не позволяет делать однозначных выводов, но все же трудно представить, что они были одновременно «классовыми воинами» в образовании и ангелами-покровителями в заботе о здоровье.[353]

Бурные перемены в Эдинбурге едва затронули еще одну социальную группу — городских юристов. По-прежнему талантливые, честолюбивые юноши, следуя моде, поступали на факультет адвокатов, даже не испытывая ни малейшей склонности и профессионального интереса к законам, просто чтобы влиться в достойную компанию и повысить собственный статус. Мы видели, что именно так строил свою карьеру сэр Уильям Гамильтон. Позднее в том же столетии его примеру последовали столь разные люди, как Джеймс Клерк Максвелл, великий физик, известный прежде всего теорией о демонах Максвелла (объяснение, почему энергия рассеивается, а время идет), и писатель Роберт Луис Стивенсон.

И все же факультет тоже менялся, и не всегда к лучшему. Он, в частности, стал менее космополитичным. Правило обучаться в Голландии или Франции осталось в прошлом. Теперь будущие юристы, желая получить образование в ином месте, отправлялись в Оксфорд или Кембридж, так что Англия превратилась в главного «агента влияния» на шотландское законодательство. Либералы, наподобие Джеффри и Кокберна, полагали английские законы наилучшими и требовали реформы шотландских в соответствии с английскими установлениями. Дни, когда Адама Смита цитировали на заседаниях сессионного суда с целью повлиять на решения по экономическим вопросам, давно миновали.

Адвокаты часто происходили из семей землевладельцев. В XIX веке к ним присоединились многие люди иного происхождения, но долгое время основу группы составляли именно сыновья юристов, члены касты по праву рождения. Факультет утратил статус учреждения эпохи Просвещения и превратился в профессиональный картель. Более того, уже слышались голоса, что каста слишком замкнута. Бизнесмены, похоже, решили, что местные адвокаты бесполезны во всем, кроме толкования шотландского законодательства, которое намеренно постарались затруднить для понимания. Коммерческое регулирование было объявлено общим для всего Соединенного Королевства с 1707 года и потому, когда его реформировали, реформу проводили в Лондоне, следуя английским принципам. В Шотландии арбитраж предлагал лучшие исходы, нежели соперничающие тяжбы. Более серьезной угрозой выглядело то обстоятельство, что заключительные обращения по гражданским слушаниям в сессионном суде могли отныне передаваться в палату лордов, где их станут рассматривать люди, ничего не знающие о шотландских законах и беспристрастно равнодушные. В 1858 году лорд-канцлер Англии лорд Крэнуорт судил по английским законам некий шотландский случай и записал: «Я полагаю… что в Англии доктрина должна трактоваться как установленная; но если таков закон Англии, на каком основании его не следует полагать и законом Шотландии? Закон, действующий в Англии, основан на принципах повсеместного применения и вовсе не подразумевает исключений».[354]

Поскольку факультет адвокатов обеспечивал кадрами и правительство Шотландии (прежде всего лордов-адвокатов), «англикаторы» пользовались также и политическим влиянием. В 1869 году лордом-адвокатом стал Джордж Янг. Еще в должности заместителя министра юстиции он растревожил страну призывами к централизации. Его окончательная цель состояла в том, чтобы приучить шотландцев к английским законам и покончить с сессионным судом. Тем временем в 1872 году ему поручили внедрить законы, регулирующие национальную систему школ. Фактически, правительство признавало, что церковь (или церкви) уже не в состоянии справляться с шотландским образованием, ибо погрязла в собственных распрях. Следовательно, нужна светская система, единая для всех, исключающая религиозное вмешательство и подчиненная государству. Но Янг не предусмотрел выделения средств школам выше начальной. И в Эдинбурге, где хорошо финансировалась и старшая школа, нововведения не показались революционными, разве что в одном: Янг настаивал, чтобы за соблюдением законов следила комиссия Тайного совета из Лондона. Эта комиссия проводила политику англизации, причем беспрепятственно, вплоть до создания специального департамента по управлению Шотландией, министерства по делам Шотландии, в 1885 году. И даже тогда государственные чиновники, ведавшие образованием, не базировались в Эдинбурге (до 1939 года).[355]