По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо - Александр Филимонов

На бугре, ближе к лесу, стояло несколько телег. Возле них копошились люди. Один, заметив ратников, закричал, замахал руками и побежал туда, куда бросилось только что его разбойное войско, — предупреждать, что охрана зашла им в тыл. Но не успел добежать до верха бугра — Бориска оказался проворнее. В несколько прыжков нагнал бегущего разбойника и с остервенением вбил в него стрелу. Потом, уже упавшего, пригвоздил к земле.

От обоза послышался многоголосый рев. Это те дружинники, что были на телегах, вступили в бой. Со стороны реки на бугор выехал головной отряд. Пора, решил Добрыня.

— Бориска! — крикнул он. — Телеги держи! Возьми вот его. — Он ткнул пальцем в подъехавшего Сысоя. — Остальные — за мной!

Конный отряд посыпался вниз. Бориска оглянулся на разбойничьи телеги. Возле них уже почти никого не было видно. Наверное, дунули в лес. Однако кто-то еще пытался заворачивать коней, не желая оставлять добычу неприятелю. Бориска бросил лук, выхватил саблю и поскакал к разбойнику, который держался за оглоблю, не догадываясь бросить неповоротливую телегу и спасаться. Огляделся. Увидел еще одного. Тот шарил руками в тележном сене, слепо глядя перед собой. Когда Бориска приблизился, разбойник уже вытаскивал длинную рогатину с железным концом, и лицо его оживилось надеждой. Но приготовиться для удара он не успел — Бориска был рядом. Руки, державшие рогатину, окрасились кровью. Тело разбойника сползло с телеги.

Закричал Сысой. Он вертелся в седле, пытаясь достать что-то у себя за спиной. В спине его, поближе к плечу, сидела стрела. Откуда ударили? — подумал Бориска. И тут же увидел. То, что он впопыхах принял за мешок, стоявший на телеге, оказалось бабой. Невесть откуда она вытащила новую стрелу и теперь, даже будто не торопясь, накладывала ее, злобными глазами глядя то на дергавшегося Сысоя, то на Бориску. Решила, что Бориска опаснее, и спокойно, по-мужски, натянула тетиву, прицеливаясь. Бориска тут же вспомнил, что щит его остался в телеге. Он мгновенно нырнул с коня вниз головой, едва не напоровшись на свою саблю. Оказавшись на земле, услышал, как зарыдал от боли его конь и грязно заругалась баба. Нельзя было ей давать времени, чтобы она достала стрелу из-под своего подола. Бориска метнулся под телегу, стараясь не выпустить саблю из руки — и выскочил перед бабой, когда она прилаживала еще одну стрелу. Увидев Бориску, заторопилась и никак не могла пяткой стрелы попасть на тетиву. Поняла: не успеет — и вскинула лук, желая им защититься. Нет, подумал Бориска, некрасивых нам не надо. Теперь уже не ненавистью, а бабьим страхом были полны ее маленькие глазки. Он взмахнул рукой. Со звоном лопнула тетива, баба, смертельно раненная, забилась, выбросив наружу толстую белую ногу, — и затихла.

Больше никого из разбойников у телег не было. Сысой, так и не сумев достать свою стрелу, склонился на конскую гриву с бессильно повисшей рукой и туманно глядел на Бориску, словно не узнавая его. Бориска бросился к своему коню. Конь испуганно прянул, заржал, но не убегал. С облегчением Бориска увидел, что стрела хоть и вошла глубоко, но скользнула под кожей. Конец стрелы торчал возле холки. Обломив наконечник, Бориска рывком выдернул гладкое древко из раны. Конь вздрогнул, но хозяин уже влезал на него, и он, словно понимая, чего от него хотят, сам пошел туда, откуда были слышны звуки невидимого боя.

Бой уже затихал. Разбойное войско, окруженное со всех сторон, почти все осталось лежать на земле. Лишь несколько человек, размахивая топорами, бросались на наставленные копья, но и они один за другим падали под ударами стрел или метко брошенных сулиц.

Когда Бориска подъехал, возле обоза остался только один размахивавший топором разбойник. Он все никак не хотел уняться, хотя ему со всех сторон кричали, чтобы он бросил топор и сдавался. Зеленый, хорошего сукна кафтан его метался перед возами: разбойник искал пути к отступлению, но найти их не мог. Наконец он завизжал и метнул топор в ближнего к нему дружинника, успевшего закрыться щитом. Топор со стуком отскочил, и в следующий миг тот, в зеленом кафтане, уже оседал на землю, хватаясь руками за торчавшие из него сулицы.

Бориска взглядом отыскал Добрыню. Брат, спешившись, вязал кого-то, лежавшего вниз лицом на траве. Заметив Бориску, кивнул на связываемого:

— Вот — главный у них, наверное, был. Уйти хотел. — Добрыня ласково похлопал лежавшего широкой ладонью по спине. — А я ему говорю: куда это ты собрался? Полежи, милый. Ну, как там? — Добрыня глянул на бугор.

— Сысоя ранили. Сысою помочь надо. Двоих я порешил, троих то есть, — подумав, добавил Бориска.

Добрыня закончил вязать пленного. Он снова был старшим в своем войске, из равного всем бойца став начальником. Сел на коня, велел оттащить трупы разбойников подальше от дороги. Приказал привести телеги разбойничьи.

Подошел растерянный Твердила. Он вел Сысоеву лошадь, одной рукой поддерживая Сысоя в седле. Стрела покачивалась у того над склоненным плечом.

— Видишь, какое дело, боярин. Кончается Сысойка.

К ним подбежали, помогли снять раненого с седла. Потрогали стрелу.

— Нет, не вытащить. Глубоко засела.

— Потянуть если — растревожишь там все. Кровью изойдет.

Сысой вдруг засучил ногами, задергал головой, пальцы стали рвать траву. Левая рука лежала безжизненно. Его держало несколько человек, но он так же внезапно, как и начал биться, затих. Твердила посмотрел на Добрыню.

— Все. Спаси, Господи, раба твоего Сысоя. — Он перекрестился, все за ним.

Оружие нападавших собрали, трупы отволокли к реке. Пора было двигаться дальше. Пленного посадили на свою телегу. Бориска рассмотрел его повнимательней. Это был пожилой уже человек, седой, грузный, с красным лицом, одна половина которого так оплыла, что глаз совсем закрылся.

Нашли неподалеку брод. Тронулись. Бориска пожаловался Добрыне, что коня стрелой ранило.

— Куда? Покажи.

— Вот. Под кожу зашло. Боюсь, загноится плечо у него.

Добрыня прищурился.

— Погоди-ка.

Сошел с коня, передал поводья Бориске. Шагнул в траву с дороги, что-то высматривая под ногами. Нашел, сорвал, протянул Бориске.

— Вот, на-ко. Пожуй и на рану ему выплюнь. Не загноится.

— А это что ты сорвал?

— Травка такая. Очень полезная. Да ты жуй, только не съешь, смотри.

Бориска, морщась — вкус был неприятный, — прожевал несколько листиков, свернув их сначала в трубочку. Выплюнул зеленую кашицу на ладонь. Приложил комочек к ране. Конь дернул плечом.

— Что это ты про травку вспомнил? — спросил Бориска.

— Не знаю. Вспомнил. Когда-то мне про нее рассказывали.

Теперь ехали не таясь. Дружинники сидели на телегах открыто, оживленно переговаривались. Намолчались за день. И хотя Бориска не мог разобрать, о чем они говорят, он знал, что обсуждают его и Добрыню, и обсуждают одобрительно. Да, теперь не стыдно было во Владимир возвращаться.

— Знаешь, брат, — сказал Бориска. — А ведь там, на телегах-то, баба сидела. Сысоя она убила.

Но Добрыня почему-то не захотел слушать про бабу.

— Погоди-ка, — сказал он и подъехал к телеге, на которой находился связанный пленник. Нагнувшись с седла, о чем-то спросил его. Вроде бы они перекинулись несколькими словами — Бориске не было слышно о чем. Он только увидел, что пленник вдруг выгнулся, словно хотел отпрянуть от Добрыни, сунувшегося к нему. Но веревки не пустили, и он тяжело повалился на бок. Добрыня все смотрел на него, ехал рядом. Потом покачал головой и остановился, поджидая Бориску.

— А ведь я узнал его, Бориска, — задумчиво сказал Добрыня. — Сначала-то не узнал, а потом как про травку вспомнил, так и его сразу вспомнил. Зовут его Ярыга Ондрей. Соседом нашим был.

Бориска удивился: надо же. Но спрашивать дальше не стал. Ждал, что Добрыня сам расскажет.

— Это он, собака, сыновей своих, дворню свою вооружил — и по лесам их водит. А днем в городе на торгу вынюхивает: кто куда едет да что везет. Все думают — шайка бродячая. А знаешь, — удивленно сказал Добрыня, — это из-за него мы с дедушкой из Ростова уехали.

— С твоим дедушкой?

— Да. Из-за него уехали, дедушка говорил. Может, и не из-за него только, но и он постарался. Я маленький был, а дедушка мне тогда про него рассказывал. — Добрыня неожиданно рассмеялся и на вопросительный Борискин взгляд ответил: — Это я подумал просто. Если бы тогда не уехали мы из Ростова, то я сейчас, может, у него, — Добрыня указал на пленного, — в шайке был. А что? Валялся бы сейчас возле речки, как те.

И тут Добрыня нахмурился и замолчал. Потом сказал твердо:

— Нет. Никогда бы я у него в шайке не очутился. Никогда.

И больше в этот день Добрыня не произнес ни слова. Когда остановились на ночлег, поел быстро, велел выставить сторожу и лег, завернувшись в шкуру. Заснул.

На следующий день миновали Юрьев. Не стали в город заходить: все-таки груз ценный везли, да и домой торопились. А назавтра к полудню уже можно было разглядеть вдали золотой огонек на куполе строящегося Успенского собора. Недавно великий князь велел начать позолоту его, чтобы строительство приобрело более праздничный вид. Дом был совсем близко.