Ярость - Карин Слотер

— У вас хороший дом, тетя Лидия, — сказал он.

— Вы оба, немедленно убирайтесь отсюда!

— Ваш дом… — повторил Джон, вынимая цветы и роняя их на дорогой белый ковер. — Так намного интереснее.

— Я сейчас вызову полицию!

— Лучше пригнитесь.

— Что за…

Она была старая, но двигалась достаточно быстро. Джон швырнул вазу намного выше ее головы, но отскочившие от стены осколки серебристым дождем обрушились на диван, где она только что сидела.

— Да как ты посмел! — взвизгнула Лидия.

Эта ваза, вероятно, стоила больше, чем он заработал за все время после выхода из тюрьмы, но Джон о деньгах не думал. Есть множество богатых людей, которые живут в своих тюрьмах, пойманные в западню собственной жадностью, отгородившись от мира. Все, чего он хотел сейчас, была свобода, и Джон готов был сделать все, лишь бы вернуть ее.

— Как ты думаешь, сколько может стоить этот дом? — спросил он у сестры.

Джойс застыла на месте с приоткрытым от удивления ртом. Все конфликты в ее жизни обычно ограничивались напряженными переговорами и тонко завуалированными угрозами, отпускаемыми за полированным столом в конференц-зале или за бокалом мартини в клубе. Но в государственной тюрьме «Коустел» завуалированные угрозы не стоили и ломаного гроша.

— Четверть миллиона долларов? Полмиллиона? — наугад спросил Джон.

Джойс покачала головой, слишком шокированная, чтобы ответить.

— Эй вы! — сказала Лидия дрожащим от гнева голосом. — У вас есть ровно минута, чтобы убраться из этого дома, прежде чем я вызову полицию.

— Миллион баксов? — продолжал гадать Джон. — Давай же, Джойси! Ты ведь заключаешь сделки по недвижимости каждый день. Ты точно знаешь, сколько может стоить этот дом.

Джойс смотрела на брата, ничего не понимая. Но потом она сделала кое-что, что его удивило. Она оглядела комнату, оценивая высоту готического потолка в зале, занимавшем два этажа, большие окна с видом на искусно подстриженную лужайку на заднем дворе, и снова взглянула на Джона. Он видел, что Джойс по-прежнему сбита с толку, но она доверяла ему. Она доверяла ему достаточно, чтобы сказать:

— Три.

— Три миллиона… — эхом повторил Джон недоверчивым тоном.

А он считал себя богачом, когда снял три тысячи восемьсот долларов, которые Майкл оставил на поддельном банковском счете!

— Разделив это на двадцать лет, — сказал он, — мы получим где-то по сто пятьдесят тысяч баксов в год?

Джойс начала понимать, куда он клонит.

— Да, Джонни. Примерно так.

— Тебе не кажется, что этого маловато?

Глаза сестры весело блеснули. Она улыбнулась.

— Кажется.

— Как ты думаешь, сколько денег у нее в банке? — Он снова повернулся к Лидии. — Возможно, мне следовало бы адресовать эти вопросы непосредственно вам?

— Вам лучше немедленно уйти, пока еще не поздно!

— А на какой машине вы ездите? «Мерседес»? ВМW?

Джон чувствовал себя адвокатом в телевизионном шоу. Может быть, он и стал бы адвокатом. Если бы Майкл Ормевуд не вторгся в его жизнь, Джон Шелли, возможно, был бы сейчас доктором, или юристом, или учителем, или… Кем еще? Кем бы он мог стать? Он этого уже никогда не узнает. И никто этого не узнает.

— Джон! — окликнула его Джойс тревожно.

Его голос уже не был таким жестким, когда он спросил:

— А как насчет кольца у вас на пальце? Сколько стоит оно?

— Убирайтесь из моего дома!

— Вы ведь юрист, — сказал Джон, — и, очевидно, очень хорошо зарабатываете, выставляя людям иски на все, что у них есть.

Он снова оглядел все эти бесполезные вещи.

— Я хочу, чтобы вы ушли! — заявила Лидия. — Я хочу, чтобы вы сделали это немедленно!

— А я хочу этот дом! — ответил Джон, обходя комнату и размышляя над тем, что может заставить ее сломаться. Он снял со стены черно-белую картину. — Я хочу это, — сказал он, бросая полотно на пол и идя дальше. — Я хочу этот рояль.

Он подошел к Джойс. Что бы ни произошло, ничто не будет значить для него больше, чем осознание того, что она ему поверила. Майкл попытался уничтожить его, но Майкла больше нет. Ничто не может изменить прошлого. Все, на чем они могут сосредоточиться сейчас, — это только будущее.

— Помнишь, мама кричала на нас, чтобы мы разучивали гаммы? — спросил он сестру.

— Постоянно.

Джон пробежал пальцами по клавишам.

— Ей бы это понравилось, — сказал он, проигрывая несколько нот, которые запомнил из далекого-далекого детства. — Ей бы понравилось, что я снова занимаюсь музыкой.

— Да, — согласилась Джойс с грустной улыбкой. — Думаю, она была бы рада.

— Все, с меня довольно! — выкрикнула Лидия.

— Думаю, вам следует аккуратнее подбирать слова, разговаривая со мной, — предупредил Джон.

Лидия уперлась рукой в бок.

— У вас нет никаких оснований, требуемых для уголовного дела. Даже с учетом этих последних… инсинуаций… ты будешь выступать против моего сына, и у тебя нет никаких доказательств.

— В гражданском процессе «бремя доказательства»[23] проще. Вы и сами это знаете.

— Вы хотя бы представляете себе, на сколько лет я смогу растянуть показания под присягой и вообще слушание этого дела? — Она улыбнулась крокодильей улыбкой, блеснув жемчужно-белыми зубами. Потом заговорила тихим, ломающимся голосом: — Я старая женщина. Это ужасный удар для меня. У меня были хорошие времена и плохие…

— Я могу заморозить все ваши активы, — сообщил ей Джон. — Я уверен, у вас будет предостаточно плохих времен, когда вы будете жить в однокомнатной квартирке на Буфордхайвей.

— Вы не смеете мне угрожать!

— А как насчет прессы? — спросил он. — Джойс вас нашла. Я уверен, что найдут и репортеры. Особенно если им в этом немного помочь.

— Я звоню в полицию! — предупредила Лидия, твердой походкой направившись к телефону.

— Все, о чем я вас прошу, — это заявление под присягой. Просто скажите им, что это Майкл засадил меня за решетку, что это он убил Мэри Элис, и вы меня никогда больше не увидите.

— Я звоню в полицию, чтобы они выбросили вас из моего дома!

— А как вам понравится, если группа репортеров разобьет палаточный лагерь перед вашим крыльцом? Как вам понравится отвечать на их вопросы о том, что вы знали, что ваш сын убийца, но ничего не сделали, чтобы остановить его?

Она сняла одну из массивных золотых сережек и поднесла трубку к уху.

— Я ничего об этом не знала.

— Там, в погребе, Майкл рассказал мне одну интересную вещь.

Ее рука зависла над кнопками, хотя номер она уже набрала.

— Он уже знал, что умрет. Он был абсолютно уверен, что умрет, и ему захотелось мне кое-что сказать.

Лидии опустила трубку на плечо, и телефонный шнур ударил по металлическому столику.

— Майкл сказал, что это он убил Мэри Элис и что вы знали об этом. Он сказал, что это была ваша идея — засадить в тюрьму меня. Он сказал, что вы с самого начала спланировали все это. — Он подмигнул ей. — Предсмертные признания нельзя считать слухами, верно? Тем более, если человек точно знал, что умирает.

Ее костлявая рука сжала телефонную трубку

— Никто тебе не поверит!

— Помните копа, которого он захватил? Женщину, которую Майкл похитил и избил до полусмерти, которую собирался изнасиловать и убить? — Он понизил голос, словно сообщал ей какой-то секрет. — Она тоже слышала, как он это сказал.

Столик покачнулся и ударился о стену, когда Лидия оперлась на него. Глаза ее горели ненавистью.

— Как вы думаете, — спросил Джон, — к кому прислушается прокурор, когда будет принимать решение, выдвигать ли против вас обвинения в препятствовании отправлению правосудия, неправомерном лишении свободы и тайном сговоре?

В трубке зашумело, и механический голос посоветовал Лидии, если она хочет позвонить, положить трубку и попробовать еще раз.

— Прокурор придет к нам, — продолжал Джон. — Он спросит меня и Джойс, хотим ли мы выдвинуть против вас обвинения или оставим все так, как есть. — В трубке слышались короткие гудки, эхом разносившиеся в гулком большом зале. — Позвольте сообщить вам одну вещь, которая пришла мне в голову: Майкл был хищником, а вы его привратником. Вы были человеком, который знал, кто он такой на самом деле, тем не менее разрешили ему разгуливать на свободе.

— Нет…

— Тогда вперед! — бросил Джон. — Набирайте номер. Звоните.

Лидия в упор смотрела на него, ноздри ее раздулись, в глазах стояли слезы ярости. Он как будто читал ее мысли: ее острый юридический ум прорабатывал разные точки зрения, рассматривал все возможные варианты. Где-то в доме, в этой ухоженной белой тюрьме, забили часы. Джон молча считал удары, дожидаясь своего часа.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Хорошо.