Эшли Белл - Дин Кунц

Биби в десятилетнем возрасте впервые натолкнулась на серию книг о храбрых девочках. С той поры она читала и перечитывала их, даже будучи подростком.

В блокноте написанные ее рукой строки едва не сверкали: «Когда я вчера встречалась с Галиной Берг, то не спросила у нее насчет Роберта Уоррена Фолкнера. Почему? Он может быть известным неонацистом».

Этот вопрос вызвал в мозгу Пэкстона встречный: «Почему она обращается к своему другу и наставнице Тобе Рингельбаум, называя ее литературным псевдонимом?»

– Я позвоню Тобе, если хочешь с ней встретиться, – предложил Пого.

– Хочу, – сказал Пэкс, – но лучше поторопиться. Ты сможешь позвонить ей из машины. Давай, пошли.

В посеребренном светом автомобильных фар тумане, который медленно, однако неуклонно вращался, словно в формирующихся галактиках, Марисса Хофлайн-Воршак стояла, будто на картине представителя одной из школ религиозной живописи. Там святые всегда стоят либо парят в окружении сияющего нимба. Впрочем, если судить из того, что Биби успела о ней узнать, бывшая учительница английского была не святой, а скорее червем. Как бы то ни было, черви предпочтительнее тем, что не знают разницы между плохим и хорошим.

И это «мы», звучащее в ее угрозе…

«Когда ты попадешь к нам в руки, мы сломаем тебя так основательно, что никто не сможет собрать по частям. С тобой будет покончено».

Ее слова устранили малейшие сомнения в том, что Хофлайн-Воршак имеет непосредственное отношение к неонацистской секте во главе с Терезином, а выбор ее мужа в качестве застройщика новой штаб-квартиры корпорации «Терезин» не является всего лишь удивительным совпадением.

– Где девочка? – спросила Биби. – Где вы ее держите?

– Если я тебе скажу…

– Рассказывай.

– Если тебе на самом деле нужно, чтобы я сказала…

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сама знаешь.

– Не говори загадками.

– Не заставляй меня говорить загадками.

Биби подняла зажатый в правой руке пистолет.

– Краля ведет себя плохо, – сказала Хофлайн-Воршак.

– Господи! Да я же тебя сейчас пристрелю, – вымолвила Биби.

Девушка не была уверена в степени серьезности своей угрозы. Недавно она ударила ножом громилу, что напал на нее, избил и пытался изнасиловать. Биби убила его, но тогда она оказалась в безвыходном положении, а нападавший был чужаком. Куда труднее будет лишить жизни того, кого знаешь, даже если имеешь дело с этой ужасной женщиной. Знакомство порождает не только презрение, но и снисходительность, пусть даже невольную.

Лицо Хофлайн-Воршак представляло собой гнездо эмоций-гадюк: язвительность, пренебрежение, ненависть и высокомерие. Она не осмелилась сделать шаг вперед, однако встала в воинственную позу.

– Знаешь что, глупая маленькая дурында? Ты просто пустоголовая Краля! – никогда прежде ее бывшая учительница не пользовалась при ней жаргоном серфингистов. – Ты все неправильно поняла. Ты до сих пор не можешь сообразить, что же происходит. Если бы я и сейчас работала в школе, а ты была бы моей ученицей, то я поставила бы тебе D[102]. С моей стороны это было бы необычайно великодушно.

Биби схватилась за рукоятку обеими руками.

– Где Эшли Белл?

– Ты возомнила себе, будто понимаешь убившего собственную мать Бобби Фолкнера. Ты думаешь, разобралась в его психологии, в том, кто такой Терезин и во главе какой секты он стоит… Краля! Ты ни черта не знаешь. Ты просто жалкая в своей наивности. Это не секта. Это никогда не было сектой. Секта – это всего лишь глупое клише…

В тумане волосы Биби стали мокрыми, а вот в пузыре ясного воздуха, образовавшегося вокруг Хофлайн-Воршак, длинные, подпрыгивающие при ходьбе светлые локоны заслуживали того, чтобы их снимали в рекламе шампуня.

– Оглянись вокруг, Би-и-би-и, – специально искажая звучание имени девушки, произнесла женщина, – оглянись вокруг, и ты, надеюсь, заметишь, что секта, как ты ее называешь, трансформировалась в гигантский промышленный конгломерат, который может позволить себе крайне дорогую стройку центрального представительства, равного по мощи университетскому городку. Быть может, до тебя дойдет, что в этом деле замешаны тысячи людей, если не десятки тысяч… не сотни тысяч. Разве это можно назвать безумной нацистской сектой? Это ты безумна, Краля.

– Но вы же фашисты.

– Все в наше время фашисты, дорогуша. Этим словом уже никого не обидишь. Эта страна обнимает всех тех фашистских диктаторов, которых прежде сторонилась. Поцеловать и загримировать. Теперь фашизм вполне респектабелен. Такова правда жизни.

Биби приподняла дуло пистолета, целясь на сей раз ей не в грудь, а в лицо. Их разделяло шесть или семь футов. С точки зрения Хофлайн-Воршак дуло должно выглядеть, словно черная дыра, засасывающая в себя с чудовищной силой планеты.

– Где они держат девочку? Второй раз я этот вопрос не задам.

– Хорошо. Ты не будешь больше спрашивать. Признаться, я устала от твоих вопросов.

Всю свою жизнь Биби старалась сдерживать гнев. Она сознательно взяла на себя роль переговорщицы между милосердной, услужливой частью себя и более темным «я», временами поддающимся желанию ударить в ответ, огрызнуться. Ее привычка вести себя цивилизованно, по крайней мере, проявлять свой гнев сдержанно, была обусловлена не благородством, а страхом, что она может потерять над собой контроль. Биби подозревала: если она слетит с катушек, то способна нанести куда больше вреда обидчику, чем вся пережитая ею обида, хотя никаких доказательств этого, ни внутренних, ни внешних, не имелось.

– Где Эшли? – требовательно произнесла она.

С губ Хофлайн-Воршак слетел лающий смешок.

– Ты опять спросила. Ты только что сказала: больше спрашивать не будешь, а сама спросила. Послушай, Краля! Тебе не нужна эта маленькая жидовка. Тебе с самого начала была нужна не она. Разве ты еще не догадалась, что это отвлекающий маневр? Или ты поймешь, когда тебе сунут это под нос?

В Биби нарастал гнев. Она уже ненавидела эту женщину. Марисса Хофлайн была плохой учительницей. Она бы и за тысячу лет не завоевала звание «Учитель года» ни одной из организаций. А теперь эта женщина превратилась в неважнецкую богатую жену, совершенно не испытывающую признательности по отношению к выпавшей ей удаче, ставшую благодаря деньгам карикатурным образом духовного уродства, вызванного привилегиями и самодовольством. Она говорила без остановки. Ей хотелось все испортить. Хофлайн-Воршак по-прежнему трещала, трещала и трещала без умолку. Она просто жаждет наговорить Биби такое, чего та слышать не хочет.

– Тебе не нужна маленькая жидовка, Краля. Лучше сделай то, что должна. Посмотри в лицо ужасной правде. Прими то, что ты обязана принять в себе. Узнай себя, а затем соверши поступок, сделай то, что тебе следует сделать.

Лицо Хофлайн-Воршак превратилось в воплощение лицемерного самодовольства. Биби ужасно хотелось вмазать ей… снова и снова… Заткнуть ей пасть. Убить ее. Но между преднамеренным убийством и самозащитой есть разница.

Злость, которую девушка так долго боялась выпустить наружу, перешла в ярость, что привело к появлению подавляемого страха. Она, по крайней мере, поняла хотя бы это. Трюк Капитана, оказывается, не сжег ее травматические переживания. Он просто засунул их в глубокую нору ее памяти. Там же, во тьме, гнездился связанный с ними страх. В течение семнадцати лет страх едва тлел, пока не превратился в куда более обжигающую, яркую подавленную тревогу, окрашенную беспомощностью и плохими предчувствиями.

– Узнай себя, Краля, – повторила Хофлайн-Воршак.

– Заткнись.

– Узнай свои тайны.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись!

– Ты знаешь, что я права, Краля, – промолвила бывшая учительница. – Он спросил у тебя, чего бы тебе хотелось больше всего, а ты ответила: забыть. Вот только тогда тебе нужно было куда больше, чем просто забыть. Сейчас же ты нуждаешься совсем в другом.

Построенный в испанском неоколониальном стиле дом производил очень благоприятное впечатление. В комнатах и даже в коридорах стояли книжные шкафы. Стол на кухне использовался скорее как место, за которым можно посидеть и поболтать, чем по своему прямому назначению. Приятное, располагающее к себе лицо Тобы светилось радушной улыбкой и добротой. Домик был очень милым и спокойным. Здесь следовало бы отдыхать умом и сердцем, но сейчас Пэкстон просто не мог позволить себе поддаться волшебству этого места и одинокой пожилой женщины.

Хозяйка предложила на выбор чай и кофе, которые приготовила к приходу гостей сразу же после того, как Пэкс позвонил ей и попросил позволить им приехать. Ни он, ни Пого ничего пить не стали. Когда Тоба услышала о раке мозга Биби и о том, что четыре дня назад девушка впала в кому, она вылила в кухонную раковину чай из полной чашки, налила туда кофе, а затем добавила ирландский сливочный ликер «Бейлис» и бурбон. Все это она проделала прежде, чем смогла выговорить хотя бы слово. Голос ее дрожал, чего за Тобой вообще-то не замечалось.