Велимир Хлебников - София Старкина

В Баку Хлебников возвращается к привычной жизни. Снова те же знакомые, снова голод и бесприютность. Повсюду разруха. М. Альтман описывает впечатление от Баку этого времени: «Душно жить при Советской власти. Отвешивают воду и хлеб, отмеряют воздух — и недовешивают, и недомеривают. Всеобщее равнение в нищете и, хуже этого, вопиющее неравенство. Скучно и скудно».

Несмотря на то что Хлебников неприхотлив в быту, в это время ему крайне трудно живется. Ночевки в Персии на голой земле не прошли даром. Теперь и до конца жизни его мучает лихорадка. Лихорадка меньше чем через год сведет его в могилу. От голода Хлебников ослаб до того, что едва мог перейти улицу, и ходил, как он сам признавался, шатаясь, бледный как мертвец. У родственников тоже далеко не все в порядке. В Астрахани жизнь не менее тяжелая, чем в Баку, кроме того, давно нет вестей с фронта от Шуры. Виктор наводит справки. Возможно, Шура попал в плен при осаде Варшавы. Родители, со своей стороны, тоже пытаются что-то выяснить о судьбе младшего сына, но тщетно. В Баку Хлебникова застало еще одно горестное известие: умер Коля Рябчевский, двоюродный брат Хлебникова. Ему было всего двадцать четыре года.

Хлебников решает покинуть Баку. В столицу он пока возвращаться не хочет, к родителям в Астрахань — тоже. Несмотря на плохое самочувствие, «голод пространства» попрежнему одолевает поэта. Он уже был в Азербайджане, в Дагестане, но на Кавказе еще столько интересных, неосвоенных мест! Хлебников мог поехать и туда, где у него не было ни одного знакомого, а тут даже представился случай поехать к друзьям. Дело в том, что, вернувшись в Баку, Хлебников не застал там семью Самородовых. Куда они уехали, никто не мог ему сказать. И вот однажды на улице он встретил Бориса Самородова. Они обрадовались друг другу. Хлебников выглядел после поездки в Персию отдохнувшим, даже помолодевшим, был в хорошем настроении. Друзья пили чай, и Хлебников рассказывал о своих приключениях в Персии. От Бориса Хлебников узнал, что сестры Ольга и Юлия перебрались на дачу в Железноводск. Туда же вскоре уехал и Борис.

Хлебников решает тоже ехать в Железноводск. Собрался он быстро — вещей, как всегда, не было, был только ящик с рукописями. Через несколько дней он предстал перед семейством Самородовых в старом, длиннополом сюртуке, воротник которого был поднят и закрывал шею, так как под сюртуком не было рубашки. На босых ногах — деревянные сандалии с ремешками. (Хлебников пишет, что из-за своей деревянной обуви он ходил по улицам, гремя и стуча, как острожник.) В руках поэт держал ящик, в котором обычно по железным дорогам перевозят кур. Ящик был плотно набит рукописями. Устроиться жить он собирался в заброшенном, полуразрушенном санатории. Более практичная Ольга поняла, что это невозможно, и забрала Хлебникова к Самородовым на дачу. Ей удалось уговорить старушку-хозяйку пустить еще одного жильца в свободную комнату.

Ольга долго хлопотала, обустраивая эту комнату. Она постелила постель, повесила полотенце, разложила на письменном столе ручки, перья и чернила. Получилось, с ее точки зрения, очень уютно. Ольга надеялась, что Хлебников оценит ее старания, но никакой реакции не последовало. Хлебников попросту ничего не заметил, кроме письменного стола. Он так отвык от бытовых удобств, что просто не мог поверить в такую роскошь — иметь свой письменный стол для работы.

Он перестал замечать всё кругом и сосредоточился на своих рукописях. Надо было заканчивать «Доски судьбы» и готовить к публикации написанные за последнее время стихи и поэмы. Когда все это будет готово, Хлебников собирался поехать в Москву устраивать дела с напечатанием своих вещей. Пока что он мирно жил рядом с Самородовыми. Сестры как могли заботились о поэте, подкармливали его. Хлебников не смущался, когда ему приносили горячую лепешку или бобовую похлебку. Брал он эти «подаяния» спокойно, непринужденно и равнодушно. Так же принимал вообще все заботы о разных насущных мелочах. Он никогда не жаловался, не ворчал на тяжелые условия жизни, не высказывал желания их изменить. Можно было подумать, что он вообще их не замечает. В этом не было ни смирения, ни, наоборот, бравирования — Хлебников действительно равнодушно относился к житейским проблемам.

Но если Самородовы вполне понимали поэта, то старушка-хозяйка никак не могла простить такого равнодушия. Она считала, что Хлебников ей кровно обязан за комнату, и пыталась добиться от него благодарности. Она заставляла Хлебникова таскать вязанки хвороста из леса, и он таскал их, сгибаясь под тяжестью. Хозяйка ворчала: «И не стыдно. Добро бы был доктором или инженером, а то бо-знать что, — так, блаженный какой-то». Хлебников в ответ спокойно подтвердил: «Да, меня еще в гимназии называли блаженным».

Жизнь в Железноводске была трудной, полуголодной. Один раз Хлебников пришел из леса и принес домой лесные груши. «Оказывается, ими можно отлично питаться», — серьезно сказал он. Хозяйка зло засмеялась: «Куда уж лучше! Встал утром: есть у нас что поесть? — А как же, целый лес груш!» Но Хлебникову действительно больше и не надо было. Хозяйка ворчала и из-за того, что Хлебников изводит огромное количество бумаги для своих черновиков. Эти листочки белели всюду: на кустах, в траве, под деревьями. «И на что только человек время тратит!» — говорила она, но Хлебникова это не тревожило.

Он полюбил в лесу нарзанный источник. К этому источнику по утрам обитатели дачи ходили купаться, а вечером около него собирались коровы и козы, возвращавшиеся с пастбища. Хлебников долгие часы проводил в лесу, однажды он принес домой выпавших из гнезда бельчат. Бельчат пытались поить молоком из соски, но безуспешно. Хлебников очень расстроился, когда узнал, что бельчата погибли.

Наступила осень, и Самородовы собирались возвращаться в Баку. У Хлебникова не было никого и ничего, никаких источников существования, к тому же он был сильно болен. У него тряслись руки, когда он приносил из леса хворост для хозяйки. Как-то утром Ольга увидела, что Хлебников выходит из дома, шатаясь и держась за стену. «Что с вами? Вам нездоровится?» — спросила она. Тот прислонился к стене и испуганно и беспомощно забормотал: «Да, но я уйду, уйду, здесь есть больница…» Конечно, ни в какую больницу он не ушел, но к вечеру слег, у него поднялась температура, и неделю он пролежал не вставая. Самородовы стали уговаривать его поехать в санаторий в Пятигорске. Хлебников согласился и даже съездил туда якобы о чем-то хлопотать. Через некоторое время он пешком отправился в Пятигорск. Самородовы думали, что теперь не скоро встретятся с поэтом, однако ночью в окно постучали. Это был Хлебников. «Я пришел проститься с нарзаном», — просто сказал он. На следующий день он все-таки ушел окончательно.