И плачут ангелы - Уилбур Смит

Ральф вдруг издал пронзительный вопль, заставивший амадода вздрогнуть, и опустил руки, подавая сигнал Гарри и Яну Черуту.

Темноту разорвал оружейный залп. Выстрелы пришлись почти в упор по обнаженным телам: единственная пуля пробивала живот одного воина, грудь другого и спину третьего, останавливаясь лишь тогда, когда свинец разбивался на кусочки о крепкие кости таза или бедра.

Не ожидавшие нападения матабеле бесцельно заметались, получив три залпа в упор из многозарядных «винчестеров». Больше половины воинов остались лежать на земле, а многие из убегающих были ранены. Беглецы нарвались на зулусов Исази, словно поток воды на плотину. Зулусы вонзили сталь в тела врагов — раздались громкие крики «Нги дхла" — Я насытился!» и вопли умирающих.

Амадода пришли в себя и плечом к плечу бросились на немногочисленных зулусов. Именно этого момента и выжидал Ральф: он повел своих матабеле в атаку на беззащитный тыл сражающихся воинов.

Давным-давно, еще подростком на алмазных приисках в Кимберли, Базо научил друга искусству обращения с копьем, и теперь Ральф пользовался ассегаем не хуже амадода. Но одно дело упражняться, размахивая копьем в воздухе, и совсем другое — воткнуть лезвие в живое тело.

Ральф не ожидал ничего подобного: вонзенный наконечник с усилием вошел в плоть и заскрипел по кости — умирающий забился в агонии, и древко едва не вырвалось из рук. Ощущение было чем-то похоже на то, как дергается удилище, когда ловят идущего на нерест лосося. Ральф автоматически повернул копье в теле, как учил Базо, чтобы нанести максимальные повреждения и высвободить лезвие. Выдернув ассегай из поверженного врага, Ральф впервые в жизни почувствовал, как хлынувшая из раны кровь противника забрызгала лицо и грудь. Переступив через забившегося в судорогах умирающего, Ральф разил копьем снова и снова. Запах крови и крики сводили с ума, но это было холодное яростное безумие, обостряющее зрение. Мгновения смертельной схватки растягивались, позволяя с легкостью отразить удар и вонзить лезвие в грудь врага, в ямку между ключицами.

Из пробитого горла со свистом вырвался воздух, противник уронил ассегай и голыми руками схватился за наконечник копья Ральфа. Тот рванул копье на себя, и острое как бритва лезвие до кости рассекло пальцы матабеле — руки безжизненно упали, и воин рухнул на колени.

Ральф перепрыгнул через него и приготовился нанести новый удар.

— Хеншо! — закричали ему в лицо. — Это же я!

Сквозь кровавую пелену безумия, застилавшую глаза, Ральф разглядел ожерелье из белых коровьих хвостов и сдержал удар — две линии нападающих встретились.

— Все кончено! — пропыхтел Исази.

Ральф изумленно огляделся. Схватка закончилась в мгновение ока. Он помотал головой, стряхивая холодную ярость и жажду крови.

Амадода были повержены, лишь некоторые слабо подергивались и стонали.

— Исази, прикончите их! — велел Ральф.

Зулусы принялись за дело, быстро ощупывая тела в поисках пульса на шее: если сердце еще билось, в него вонзалась сталь.

— Ральф! — Гарри мчался со склона холма впереди готтентотов Яна Черута. — Черт побери, вот это…

— Говорить только на исиндебеле! — предупредил Ральф и, повысив голос, приказал: — Лошадей заберем прямо сейчас. Принесите запасные уздечки!

В загоне, огороженном колючими ветками, обнаружились пятьдесят три крепкие лошади — большинство с клеймом БЮАК. Пешие зулусы и матабеле выбрали себе по коню, остальных повели в поводу.

Тем временем кейптаунские ребята споро и ловко, как прирожденные разбойники, прошлись по бивуаку матабеле, выбирая пригодные к использованию ружья и бросая в костер древние карабины «мартини-генри», мушкеты и дубинки; лезвия ассегаев переламывали в развилке ветвей дерева. Найденные в лагере столовые приборы, посуда и европейская одежда доказывали, что этот импи принимал участие в грабежах в начале восстания. Награбленное добро тоже побросали в костер.

Через час после того, как прозвучал первый выстрел, маленький отряд пустился в обратный путь. На этот раз все ехали верхом, запасных лошадей вели следом.

В предрассветном сумраке Ральф и Гарри первыми проскакали по главной улице Булавайо. Они кое-как отскребли с лица большую часть черной краски, но на всякий случай, чтобы перепуганные часовые не вздумали стрелять, несли флаг, сделанный из белой майки Гарри.

Ошеломленные обитатели лагеря вскочили с постелей, забросав прибывших вопросами. Едва осажденные поняли, что маленький отряд совершил первую успешную вылазку против убийц и поджигателей, поднялось радостное оживление, которое быстро перешло в истерический восторг.

Вики и Элизабет с гордостью кормили мужчин завтраком, приготовив каждому двойную порцию из выделенного рациона, а к Ральфу и Гарри не прекращалось паломничество. Приходили доброжелатели, заплаканные вдовы приносили яйца или свежеиспеченный пирог, мальчишки с завистью таращились на героев, а юноши нетерпеливо спрашивали: «Это здесь записывают в отряд Баллантайна?»

Джуди принялась обрабатывать бедного муженька дубинкой, и зрители завопили от восторга. Сидевшие в передних рядах дети хлопали в ладоши, глядя, как сыплются удары на уродливый горб Панча и его деревянную голову, украшенную шапкой с бубенцами.

Не поддаваясь всеобщему настрою, раскрасневшийся Джон-Джон подпрыгивал на коленях отца с искаженным от ярости лицом.

— Дай ей сдачи! Она всего лишь девчонка!

— Вот уж истинный Баллантайн! — Ральф с трудом удерживал сына, который рвался ввязаться в драку на стороне униженных представителей сильного пола.

Рядом сидела Элизабет, держа на коленях Роберта. Болезненный мальчик вдумчиво сосал палец, точно старый гном трубку. В противоположность ему лицо Элизабет светилось детской радостью. Разрумянившаяся, с сияющими глазами, она весело поощряла Джуди.

Блестящий завиток выбился из гребня и упал на нежную бархатистую кожу виска, обвивая розовое, изящной формы, ухо — настолько тонкое, что в лучах солнца оно просвечивало насквозь, будто сделанное из фарфора. В густых темных локонах вспыхивали красноватые искорки.

Ральф отвлекся от кукольного представления, сквозь кудри Джонатана незаметно наблюдая за девушкой, которая смеялась мурлыкающим горловым смехом, легким и непринужденным. Ральф засмеялся вместе с ней. Она повернула голову — на мгновение он заглянул в глаза Элизабет: в бездонной глубине блестели золотистые крапинки. Длинные ресницы опустились, словно темная шторка, и девушка торопливо перевела взгляд на дерущихся кукол — смеяться она перестала, щеки залил жаркий румянец, губы задрожали.