Трагические самоубийства - Екатерина Останина

Он поступил в летное училище и успешно закончил его. Но на что может рассчитывать человек с фамилией Злодеев? При распределении стало ясно, что не ему покорять космические просторы. Летчик гражданской авиации, и все. Юрий смирился, полюбил самолеты, невероятное ощущение управления машиной на недостижимой высоте. Он любил смотреть на поля облаков, которые кажутся такими мягкими из окна иллюминатора и которые так же недоступны, как и его мама, с возрастом становившаяся все красивее и все дальше.

Конечно, никто не запрещал Юрию появляться у нее в доме. Он бывал там часто, каждый раз принося с собой фотоаппарат. Он снимал маму множество раз и в разных обличьях: в мехах, кольцах и браслетах, больше похожую не на земную женщину, а на героиню кинофильма. В этом доме уже росла маленькая мамина внучка, племянница Юрия, и все внимание мамы, вся ее нерастраченная любовь были отданы ей. Ни Юрий, ни его сестренка даже мечтать об этом не могли: о настолько самоотверженной и бесконечной любви этого недоступного ангела.

Юрий фотографировал и свою племянницу: одну, среди кустов роз, на руках у отчима. Девочка немного напоминала Юрию самого себя в детстве: тот же упрямый нахмуренный лобик и неудержимо озорные глаза. Ее заставляли сниматься с куклами, а она ненавидела кукол. Ни одну из них она не прижимала к себе, а держала за ногу таким образом, как будто в следующий момент собиралась запустить ее подальше, в розовые кусты. Собственно, так девочка и поступала. Подаренных кукол она швыряла к двери, разбивая вдребезги. Она считала кукол своими соперницами, глупыми, нарядными, вечными. И в этом она тоже была похожа на Юрия.

Племянница гордилась своим дядей. Она говорила одноклассникам: «А у меня дядя – летчик». Девочка не знала, что Юрий давно уже не летчик, пусть даже и гражданской авиации. Его обошли с очередным повышением, и Юрий не смог этого стерпеть, подал заявление об уходе. Его не удерживали: многие желающие уже заняли очередь на его место.

Небеса закрылись. Их не хватало, пожалуй, так же сильно, как и маминой любви. Безнадежно потеряв и любовь, и крылья, он начал пить, только чтобы забыть то, что мучило его все эти бессмысленные, безнадежные годы. С детства у него не было маминой любви, у него не было семьи. Он даже попытался завести собственную семью, женившись на обыкновенной женщине с простым именем Мария, но до сих пор так и не знал, какие духи она предпочитает и какие платья ей больше всего идут. Она прошла тенью по его жизни, не оставив практически ни воспоминаний, ни ребенка.

А потом мама тяжело заболела. Сама врач, она сразу поняла, что у нее рак, и ушла умирать в больницу, чтобы не беспокоить родных ни своим угасающим видом, ни удушливой атмосферой умирания. Юрий почти не бывал у нее. Он замкнулся в своем горе. Он беспробудно пил, вызывая гнев и осуждение сестры. Но ему было все равно, она не поняла бы его в любом случае.

Мама умерла в декабре. Юрий не смог пойти на ее похороны. Если бы он пришел, то умер бы на месте, превратился в маленькую безобразную лужицу. Он пил подряд целую неделю, и жена Мария позвонила сестре мужа, скупо выразив свои соболезнования и сказав, что ни она, ни Юрий не придут, поскольку больны гриппом.

С тех пор Юрий перестал существовать для своей сестры. Она не понимала его и потому не могла простить. «Может быть, он хотел поступить по принципу „запомните нас красивыми“, но все-таки, какое это свинство». Для сестры с того дня Юрий умер. Через несколько лет она узнала, что рак догнал и жену Юрия, и у нее начисто разложился кишечник. Ничего не понимающий и потерявший почву под ногами Юрий позвонил отчиму, но ни отчим, ни сестра по какой-то причине не смогли помочь ему. Сама причина в данном случае не имеет никакого значения. Всегда можно найти ее, если всеми силами души не хочешь чего-то делать.

И вот Юрий остался один. По привычке он продолжал ходить на работу: жена в свое время устроила его на должность инкассатора в том банке, где сама работала. Будучи совершенно неприспособленным к жизни, он нисколько не обращал внимания на окружающую его обстановку, и обстановка живо на это его отношение реагировала: стены обрастали густым мхом, а с потолка свисала паутина наподобие лиан. А Юрий все пил и рассматривал старые мамины фотографии. Наконец он понял совершенно отчетливо: он никогда, никогда не добьется ее любви, никогда не сможет прижаться к ней, поцеловать ее, сказать: «Мама, я люблю тебя».

На следующий день он, как бы забыв сдать свой пистолет, положенный инкассатору, принес его домой. Лежа в постели, он со всех сторон обложился мамиными фотографиями и прижимал к себе пистолет, как игрушку в детстве. К тому времени пропажа пистолета открылась, и к Юрию направился наряд милиции. Он услышал, как гремят по лестницам шаги служителей порядка. Затем раздались голоса: «Гражданин Злодеев, именем закона, откройте!». Юрий молчал, судорожно прижимая к себе фотографии и пистолет. Через минуту дверь затрещала под ударами, и Юрий нажал на курок. Вошедшие обнаружили его в луже крови среди фотографий и с пистолетом в руке.

Родственники Юрия узнали об этой истории через 10 лет. Наверное, считали, что он продолжает жить по-прежнему и совсем уже опустился. Через 10 лет племянница с трудом обнаружила могилу Юрия на окраине кладбища. Собственно, это место было трудно назвать могилой: ровное и гладкое, без таблички, без имени. Человек Никто. Он и после смерти оказался от мамы безнадежно далеко. Глядя на голое место перед собой, племянница подумала, что три года назад своего сына назвала Юрием. В то время она рыдала от тоски и одиночества, как никогда чувствуя, насколько не хватает ей бабушки. Она решила: пусть мальчика зовут Юрием, ведь это имя так нравилось бабушке…

Французский ныряльщик Жак Майоль стал первым и единственным в мире человеком, которому удалось опуститься без акваланга, без кислорода на глубину 100 м. Он стал прототипом главного героя в знаменитом кинофильме Люка Бессона, посвященного соперничеству двух талантливых ныряльщиков.

День рождения Жака Майоля выпал на первое апреля. Он родился в Шанхае в 1927 году. Как и его старший брат, он был заядлым ныряльщиком и все свободное время проводил у побережья Кюсю. Постепенно детские забавы стали для Жака целью и смыслом жизни, хотя, помимо ныряния, он серьезно изучал жизнь морских млекопитающих, пробовал свои силы в журналистике. Море стало большой любовью Жака. Он испытывал настоящее счастье в его голубых волнах, и ему казалось, что вот-вот он поймет язык дельфинов. Дельфины вообще казались Майолю самыми умными из живых существ, почти такими же, как человек. Он даже пытался всерьез обосновать общий корень происхождения человека и дельфина.

В начале 1960-х годов о Майоле узнал весь мир. К этому времени он уже жил на острове Эльба, и здесь же им были установлены потрясшие мир рекорды погружения на глубину.

Звездный час 49-летнего Майоля пробил 3 ноября 1976 года, когда поблизости от острова Эльба, в Тирренском море, состоялось соревнование между профессиональными ныряльщиками – французом Майолем и итальянцем Энцо Майоркой. Эти двое уже давно оставили позади всех своих конкурентов, не решавшихся двигаться глубже отметки 75 м. Да и сам Энцо, противник и друг Жака, при погружении получил баротравму легких, после которой дальнейшая борьба за пальму первенства представлялась уже чрезвычайно опасной.

И вот с небольшого судна под названием «Эльбано Уно» Жак Майоль начал погружение в голубую бездну. С корабля опустили нейлоновый трос, к концу которого прикреплялся металлический круг, тяжелый и хорошо отражающий солнечные лучи. На этом круге крепились жетоны с надписью «100 метров». Перед Майолем стояла задача сорвать хотя бы один из них.

Ныряльщик был прекрасно подготовлен. Во время тренировок ему уже удавалось достигать 96 м, но он знал, каких невероятных трудов стоит каждый следующий метр.

В этот день на море слегка штормило – не слишком благоприятное время для погружения. Небо затягивали суровые серые тучи, дул пронизывающий ветер, и все в природе предвещало возможный серьезный шторм. Помимо этого, не удалось собрать в полном составе команду погружения, а у Жака на левой руке постоянно ныли пальцы от полученного недавно сильного ожога. Настроение у ныряльщика было не из лучших, однако отступать было поздно, да и некуда. Следовало просто нырять. Его ждала голубая бездна. За пять минут до погружения Жак Майоль проводил гипервентиляцию легких по системе йогов. Пранайяма не раз выручала его; это было его изобретением. Во всяком случае, ни один ныряльщик в мире не пользовался системой йогов. За пять минут до погружения Жак в очередной раз прокручивал в уме ситуацию, вновь и вновь представляя, какой будет последовательность собственного погружения, прохождения сквозь толщу воды. На его ногах были тяжелые ласты, на глазах – защитные контактные линзы.